Книга: Гребаная история
Назад: 13. Одиннадцатью днями раньше
Дальше: 15. Тридцать шесть свечей

14. В лесах

Всю ночь я бодрствовал, пока утром не услышал первые шумы в доме. Сидя на своей кровати, подперев спину подушками, я не спешил вставать. Лив и Франс ходили внизу, на кухне. В другое время они уже давно подняли бы меня, сказав, что я сейчас опоздаю.
Я смотрел на будильник, стоящий на ночном столике, когда снаружи послышался автомобильный гудок; затем раздались знакомые голоса, на которые ответила Лив. Я слабо улыбнулся, почувствовав, что внутри полегчало: ко мне пришли Чарли, Джонни и Кайла. Это был первый раз, когда они это сделали. Мы всегда встречались на парковке.
– Генри! – позвала Лив.
Я спустился по лестнице, испытывая ощущение, будто плыву. Новые молчаливые объятия. Лив сильно сжала меня. Франс посмотрела с материнской нежностью.
– Парни, мне надо в душ.
– Забей, – сказал Чарли. – Иначе пропустим паром. И так нам сильно повезет, если удастся подняться на борт.
– А пока ждете, может быть, тостов, Чарли? – спросила Лив.
– О да, миз, конечно, – ответил он с энтузиазмом, но его напряженный ломкий голос прозвучал несколько фальшиво.
Снова поднимаясь к себе, я услышал, как негромко произносят имя Наоми, затем начали разговаривать тихо, серьезно, с задушевными интонациями…
В порту нас ожидал сюрприз: остров был наводнен полицейскими, журналистами и съемочными группами с телевидения. Весь этот бомонд прогуливался небольшими компаниями, будто город принадлежал им, – со стаканчиками кофе или банками колы в руках, переходя с одного тротуара на другой, не обращая внимания ни на светофоры, ни на пешеходные переходы, ни на дорожное движение. Они входили и выходили из баров и лавочек, будто толпа развязных туристов. Среди полицейских я насчитал по крайней мере четыре различных видов формы. Бородатые типы с камерами «Сони» на плече снимали все, что представляло собой хоть какой-то интерес, и даже то, что его не представляло; примерно полдюжины автобусов-монтажных со спутниковыми антеннами на крышах были как попало припаркованы на парковке у паромной пристани. Очевидно, единственное убийство, в то время как в том же Сиэтле их происходит несколько десятков каждый год, но случившееся на маленьком живописном и спокойном острове было для СМИ манной небесной. Я уже видел заголовки крупными буквами: «Кровавый остров», «Убийство на острове», «Страх на архипелаге» и т. д.
– Господи Иисусе, – покачал головой мой друг. – Видишь цыпочку с микрофоном и большими буферами?
Он говорил об одной из телекомментаторш, которую, судя по всему, взяли скорее за формы, чем за дикцию. Но мое внимание привлекло другое: в порту полицейские государственной патрульной службы переходили по пристани от одного рыболовного суденышка к другому. А их в приморском курортном местечке гораздо меньше, чем прогулочных. Затем паром отошел от пристани под взглядом объективов десятка камер. Фотоаппаратов было минимум втрое больше. Некоторые пассажиры, такие как М. Боярский – бальзамировщик в похоронном бюро Мелвилла в Маунт-Верноне, – вышли на палубу, чего обычно не делали, судя по всему, в надежде попасть «в телевизор». Мы, возможно, тоже так поступили бы при других обстоятельствах.
– Свинский бардак, – повторил Чарли четверть часа спустя. – Мир действительно переполнен ублюдками.
Они с Джоном наклонились над цифровым планшетом, я тоже попросил посмотреть. Они подтолкнули его ко мне. Страница на «Фейсбуке». Там было все больше и больше посетителей. Сверху появилось кое-что новенькое. Опрос… Он был озаглавлен: «Кто убил Наоми?» Каждый мог проголосовать.
За «Генри», удерживающего первую строчку рейтинга, проголосовало 48 %.
За этим следовало «мать Наоми» – 22 %.
«Серийный убийца, который случайно здесь оказался» – 17 %.
«Нет определенного мнения» – 13 %.
Я недоверчиво уставился на экран. Чарли стукнул кулаком по столу.
– Надо заявить об этом копам! Пускай заставят закрыть эту дрянь!
– Сделав это, мы рискуем привлечь к себе внимание, – заметил Джонни.
– И что? Мы же друзья, черт! – взорвался Чарли, голос которого сломался под конец фразы.
– Генри, тебе надо предупредить Лив, – предложила Кайла. – Она сделает все необходимое.
Я покачал головой. Внезапно мне совершенно расхотелось идти в школу. Я пожалел, что не остался дома.
Вот так мы и пришли в тот день на занятия. Когда мы направлялись к шкафчикам с вещами, Чарли, Джонни и Кайла образовали вокруг меня нечто вроде личной охраны. Насколько я помню, мы поднялись в коридоры, и все оборачивались, чтобы посмотреть на нас, точнее – на меня. Все наблюдали, таращились; некоторые украдкой, другие открыто, глядя с нескрываемой враждебностью. Я различал перешептывания, слова, которыми обменивались при моем появлении, замечал рты, тянущиеся к ушам слушателей. Я задумался, сколько из них проголосовало – и за кого.
В метре от своего шкафчика я остановился.
К нему была прикреплена записка.
Я задержал дыхание. Я колебался, стоит ли идти дальше, но затем наклонился, чтобы прочесть:
Зайди ко мне в кабинет. Ловизек
Я порвал записку.
Обернулся.
Взгляды были все еще устремлены на меня. Опустив голову, я побежал к административному зданию и снова заметил журналистов, на этот раз столпившихся на школьной парковке. Мелькнула мысль, что вряд ли у них возникнут трудности с поиском добровольцев, жаждущих своих четверти часа славы.
* * *
Джим Ловизек – просто суперский директор. Я говорю о его внешнем виде, поскольку в остальном он без колебаний сурово наказывает нарушителей за проступки. Выше ста девяноста ростом, он похож на викинга со светлой густой шевелюрой, которую я всегда видел только разлохмаченной. Черты лица грубоваты, но с открытой улыбкой под усами, которые он сбрил только один раз, – и вся школа была потрясена сильнее, чем если б он предстал перед нами голышом. Впрочем, возможно, и он тоже, так как больше такого не повторял. Он знает каждого из трех сотен учеников. И самым первым приходит на матчи наших команд.
В то утро, когда я оказался в его тесном кабинете, у Ловизека было зловещее выражение лица. Не говоря ни слова, он указал мне на единственный стул.
Некоторое время мы оба сидели, не произнося ни слова. Я отвел взгляд на афишу старого фильма 80-х «Директор». Там был изображен Джеймс Белуши, который штурмует двери школы на мотоцикле. В аннотации говорилось: «Школа ищет директора. Владеющего всеми единоборствами. Хорошего стрелка. Любящего молодежь». У Джима Ловизека тоже есть мотоцикл.
Затем он сказал с трогательной искренностью:
– Генри, мне действительно очень жаль, что все это случилось с Наоми. Черт, я знаю, как вы были близки. Мне самому хреново от этой истории, правда.
Удивленный, я уставился на него. Ибо никогда раньше не слышал, чтобы директор употреблял такие слова в разговоре с учащимся.
– Вчера, – продолжал он, – ты ушел из школы, никого не предупредив. Ты не ответил на мою эсэмэску… Как и твои друзья. Это из-за Наоми, не так ли?
Я молча кивнул.
– Обычно поведение такого рода – это… но ладно, забудем, хорошо? Как ты себя чувствуешь, силы есть? Потому что если ты предпочтешь взять один или два свободных дня…
Я снова подумал обо всех этих взглядах и отрицательно помотал головой. Я не хотел выглядеть еще более виновным.
– Хорошо. В таком случае ты можешь вернуться в класс. Но знай, что, если тебе понадобится с кем-то поговорить, я здесь, понятно? Прошу тебя подумать. И… – Перед тем как продолжить, он откашлялся, чтобы прочистить горло. – Меня известили обо всей грязи, которая распространяется в Паутине. Полагаю, ты уже в курсе. Мы предупредили полицию… А также социальную сеть. Очень скоро страница должна быть заблокирована. И я надеюсь…
Директор встал и положил одну из своих мощных лап мне на плечо, провожая до двери, которая находилась меньше чем в двух метрах от моего стула. Коридоры были пустынны, все разошлись по классам, и я не торопясь направился к кабинету общественных наук.
Сосредоточиться мне не удалось. Мой разум был словно маслом вымазан. Ему ни за что не удавалось зацепиться. Мысли бродили очень далеко от школы. Появлялись и исчезали образы Наоми, словно куски дерева в морских волнах. Я чувствовал на себе все взгляды, включая взгляд молодой преподавательницы по обществоведению. Затем пришло время перерыва на кофе. Снова взгляды… Мы встретились за нашим столом, где обычно. В другое время – самый лучший момент дня; но внезапно мы посмотрели на пустой стул, и все прошло: никто больше не был голоден.
– К черту, – коротко бросил Чарли.
«Но вот в чем горе, – сказал я себе, наклоняясь над тарелкой. – Наоми еще в нас».
Что вызывало у меня ужас – это осознание, что само чувство, будто она здесь, скоро исчезнет. С каждым днем оно станет слабеть, боль будет не такой мучительной; я вернусь к жизни: вначале осторожно, словно выздоравливая от тяжелой болезни. Снова будут радости, желания, надежды – может быть, даже встречи, – и Наоми медленно канет в прошлое. Сначала воспоминания о ней будут появляться на каждом шагу. До ужаса ясные. Стоит донестись какой-то фразе, промелькнуть на улице силуэту, похожему на нее, прозвучать песне на радио. Ее лицо, ее голос, ее улыбка… Примерно на минуту меня снова накроет приступ невыносимой боли. А потом все, что связано с ней, будет становиться все более далеким. И однажды утром – через два года, а может быть, через десять лет – я ее забуду. Наоми станет в моем сознании всего лишь именем. Призраком.
Далеким и недостижимым.
Окончательно мертвым.
Вот это совершенно недопустимо.
* * *
Этот день я продрейфовал, будто корабль, отдавший швартовы и двигающийся куда-то в тумане. Я мысленно зализывал свои раны, размышляя над тем, какое извращенное божество могло сделать из моей жизни игру, где правила нарушены с самого начала, когда, идя по коридору мимо тренажерного зала, я почувствовал, как чья-то рука схватила меня и затащила внутрь.
– Иди сюда. Надо поговорить, – сказал мне на ухо голос Шейна Кьюзика.
Множество рук подняло меня над полом и донесло до середины тренажерного зала. Я обеспокоенно огляделся кругом: зал был пуст. Никого не было перед гимнастическими снарядами, никого – на брусьях. Тяжелые медицинские шары в неподвижности ожидали возможности помучить какого-нибудь мальчика, такого же, как я, нелюбителя физических упражнений.
– Что вы хотите? – спросил я.
– Спокойно, – сказал Райан Маккеон, правая рука Шейна, вся кожа которого была покрыта воспаленными угрями.
– Спокойно, слышишь? – потребовал Шейн, хотя я еще ничего не сделал.
– Спокойно, – проговорил и Поли Уилсон, но когда главный садист школы предлагает тебе успокоиться, клянусь, что ваш пульс участится. – Не трясись, размазня. Никто тебе здесь ничего плохого не сделает, дурик.
Я спросил себя, не они ли создали ту страницу на «Фейсбуке» и послали мне то сообщение. Но эти трое были скорее из тех, кто берет на себя ответственность за свои поступки, что невозможно не признать, и они наверняка подписались бы.
– Эй, козявка! – снова заговорил Райан. – Это ты ее убил?
– Спокойно, парень, – умерил их пыл Кьюзик.
Райан внимательно посмотрел на меня, а затем покачал головой с видом глубокого отвращения.
– Тебе бы следовало выдвинуть себя на выборы, – ухмыльнулся Шейн без малейшего веселья в голосе, и я понял, что он намекает на страницу на «Фейсбуке».
Я почувствовал, как глухой гнев вытесняет страх, но по сравнению с моим горем оба эти чувства теряли свое значение.
– Я очень любил Наоми, и ты это знаешь, – начал он очень холодно. – Она была чертовски классной… Видишь ли, я так и не понял, почему она водилась с вашей компашкой мелких педиков.
Шейн принялся медленно обходить вокруг меня.
– И тем более я так и не понял, что она нашла в тебе. Но, видишь ли, я отношусь к этому с уважением. Она выбрала тебя – ну ладно, хорошо, понял – отошел. Я сказал себе: «Разумеется, Наоми знает, что делает». Потому что… видишь ли… я относился к ней с большим уважением, понимаешь? Ну да… И меня, чертово дерьмо, ломает от того, что с ней произошло.
По его поведению я догадался, что он изображает крутого перед приятелями, но в то же время ему приходится выдавливать из себя каждое слово, и ситуация доставляет ему страдание.
– Это меня бесит, клянусь тебе.
У Кьюзика было обманчивое лицо: лицо ангела. Длинные, почти женские ресницы, аккуратный ротик, взгляд оленя – и неважно, что в школе не найдется такого сумасшедшего, который заметит ему, что в парике и с капелькой косметики он мог бы отбить любого клиента у проститутки. Но я уже видел, как он взрывается. Видел, как меняется его физиономия, будто туча закрывает солнце и затемняет до этого идиллический пейзаж. Я видел, как его черты искажаются под действием гнева и взгляд становится таким же черным и тусклым, как у акулы. Поверьте, вам бы не захотелось такое видеть.
Теперь, в это самое мгновение, туча находилась здесь.
– Почему?
– Почему что? – спросил я, и адамово яблоко у меня на горле дернулось туда и обратно.
Кьюзик толкнул меня. Можно было и в самом деле подумать, что он хочет разодрать мне горло голыми руками.
– Почему ты ругался с ней на пароме?
Я вытаращил глаза:
– А? Откуда ты узнал?
– Шэнна вас видела в окно…
«Вот сволочь эта Шэнна Макфаден», – подумал, а вслух сказал:
– Тебя это не касается.
– Это ты? – процедил он сквозь зубы.
Я ничего не ответил.
– Эй, с тобой разговаривают! – заорал Поли.
– Заткнись, Поли, – поморщился Кьюзик. – Я задал тебе вопрос, Уокер. Ты считаешь, что он слишком сложный?
– НЕТ. Нет, это не я, дебил ты несчастный. С чего бы мне это делать?
– С чего бы мне тебе верить?
– Начхать мне с высокой колокольни, веришь ты или нет, в гробу я тебя видел!
Райан и Поли повернулись ко мне; я видел, что глаза у них стали совершенно круглые.
– Что-о-о-о ты сказал, козявка? – прошипел Поли.
– Заткнись, дерьмо! – повторил Шейн и пристально посмотрел на меня. – Что ты собираешься делать?
– То есть?
– Ты рассчитываешь сидеть сложа руки?
– Нет.
– Я слушаю тебя.
– Что? Иди на хрен! Тебя-то это каким боком касается?
– Генри, я тебя слушаю… что ты собираешься делать?
В его голосе была нотка угрозы, но, как мне показалось, и попытка к сближению.
– Я собираюсь найти того, кто это совершил, – сказал я.
Хихиканье двух его прихвостней.
– Да ну? – произнес Шейн, но в его голосе не было ни капли сарказма. – И как ты собираешься это сделать?
– Пока не знаю… Для начала надо восстановить то, что произошло в ту ночь на пароме. Потом будет видно, куда это приведет.
– Я хочу тебе помочь, – внезапно объявил он.
– Что?
– Наоми была моей подругой. Я хочу помочь тебе схватить сукина сына, который это совершил.
Я ничего не ответил.
– Ты в курсе, что у тебя был мотив для убийства? – добавил Кьюзик. – Полиция этого, может быть, еще не знает, но скоро это откроется…
Мой желудок непроизвольно сжался.
– Мотив? Какой?
Кьюзик приблизился ко мне и шепнул на ухо:
– Она хотела тебя бросить…
Будто рой пчел зажужжал у меня в барабанных перепонках. Я моргнул.
– К-к-как? Она тебе… сказала?
– Нет. Не прямо… не так. Ты хорошо знаешь, что это было не в ее стиле: сначала она поговорила бы с тобой… Но у нее были сомнения, это ясно.
– Сомнения в чем?
– В ваших отношениях. В… тебе. Мы как-то раз поговорили об этом.
Он поколебался, бросил на меня взгляд, полный самого искреннего замешательства. Я спросил себя: неужели это Шейн Кьюзик – тот самый Шейн Кьюзик – сейчас вот так со мной разговаривает? Я почувствовал, как мышцы ног у меня задрожали. Шейн повернулся к своим подручным.
– Убирайтесь, – сказал он им. – Нам с Генри надо поговорить.
– Черт, Шейн…
– Убирайтесь! – Затем он повернулся ко мне: – Если вы ведете расследование, я хочу участвовать. Проси у меня все, что потребуется, о’кей? Начиная с этого мгновения, я с вами, Генри. Вбей себе это в башку как следует.
* * *
– Так мы договорились? – начал Чарли на борту парома и посмотрел на каждого из нас по очереди. – Джонни и Кайла, вы остаетесь на террасе «Чистой воды» и следите за всеми машинами, которые выезжают с парома. Мы с Генри займемся остальным… Как только увидите Таггерта, предупредите нас.
– Ты уверен, что сеть ловит за горой? – спросила Кайла не слишком уверенно.
– Когда там будем, тогда и посмотрим…
– А если нет?
Чарли не ответил. Он отвел глаза и принялся разглядывать иллюминатор, исчирканный струями дождя. В этот вечер, как это часто бывает зимой, острова исчезли в серой дымке, и уже стемнело. Было четыре пополудни или начало пятого. Мы все сослались на сильное желание побыть в одиночестве, чтобы вместе уйти с урока физкультуры. Ни одному из преподавателей и в голову не пришло нам отказать.
Приближались огни Ист-Харбор.
Мы больше не сказали ни слова, пока не добрались до своих машин. На твердой земле нас снова встретили фотовспышки корреспондентов, которых, однако, сейчас стало меньше: на парковке было всего два грузовика. Джонни припарковал свой пикап возле «Блю Уотер», перед магазином сувениров и шмоток, и они с Кайлой вышли. Я опустил стекло, и мы убедились, что ни один из обогнавших нас автомобилей не является машиной Таггерта.
– Вы уверены, что хотите туда идти? – спросила Кайла.
Чарли наклонился, чтобы посмотреть на нее поверх моих рук, лежащих на руле, и кивнул:
– Мы идем.
Помахав им на прощание, я поднял стекло. Затем мы тронулись с места. Проехали по Мейн-стрит, повернули направо на Юрика-стрит и выехали из Ист-Харбор с севера. Ни Чарли, ни я не разговаривали. Я знал, что мы ощущаем одно и то же: чем ближе была цель, тем сильнее страх перемешивал содержимое желудка, будто фрукты в блендере. Я оторвал глаза от дороги, чтобы украдкой взглянуть на него: он пристально, с мрачным видом смотрел на лобовое стекло, слегка выпятив нижнюю губу, что у него всегда было признаком сосредоточенности, гнева и беспокойства.
– Вот дерьмо, – наконец бросил он. – Как ты?
– Не так чтобы уж совсем ужасно.
– Тебе все еще хочется это сделать?
Я догадался, что его разрывают два противоположных чувства: с одной стороны, ему хотелось идти до конца, с другой – он надеялся, что у меня пропадет решимость и это предоставит ему уважительную причину отказаться от этого предприятия.
– Ага, – сказал я. – А тебе?
– Конечно, – с неохотой ответил Чарли. – Кто знает, вдруг Наоми где-то там, высоко, и смотрит на нас… Что она подумает, если мы повернем назад?
Я нашел странным такое замечание – ведь он мало во что верил. И уж точно не в то, что наши души – или какое бы имя ни давали жизни после смерти – могут бродить где-то между нашим миром и, скажем так, «тем светом». Захотелось поинтересоваться, что это будет? Ад? Рай? Чистилище? Бесконечный торговый центр с миллиардами фильмов в репертуаре, миллионами запрещенных видеоигр и с бесплатными китайскими, американскими и мексиканскими ресторанами? И умершие будут там проводить время, изучая деятельность людей даже бесцеремоннее, чем это делают соседи… Кроме того, на что бы она была похожа в таком случае? На Наоми до или после повреждений? На свой обезображенный труп на пляже? Или на бесплотный дух, маленькое облачко, некоторое количество молекул, рассеянных в пространстве? Думать о таких вещах было так же разрушительно для моей психики, как спать с девушкой, чей парень входит в банду, опасно для физического здоровья. Поэтому я сделал усилие, чтобы сосредоточиться на своем занятии – вести машину.
Чтобы добраться до хибары Таггерта, надо проехать около трех километров на север по Миллер-роуд; потом, выехав из леса, дальше тем же порядком через покатые холмы и пастбища. Затем – мимо фермы Бейтсов, которые разводят альпака, – пушистых животных родом с Анд, нечто среднее между ламой и викуньей. В тот вечер ферма медленно таяла в темноте. Затем мы прибыли на перекресток между Графтонами и Адамсами на высоте Игл-пойнт, где в красивое время года на глазах довольных туристов заместитель шерифа кормит лысых орлов, кидая им куски цыпленка из багажника своего внедорожника GMC и бросая их в поле через забор. Затем углубляемся в лес по Кларк-Кэбин-роуд на северо-запад. Самая дикая и самая зловещая часть острова, особенно зимним вечером. На Кларк-Кэбин-роуд мы проехали мимо старой заброшенной автозаправки «Тексако» – с двумя колонками, съеденными ржавчиной, плитами, разрушенными сорняками, которые непременно заводятся в любой трещине на открытой местности. Ее неоновая вывеска на конце мачты не горела почти двадцать лет, но все еще была на месте. Голубые тени больших елей вырисовывались на досках фасада, освещенного луной, находящейся в последней четверти. Незадолго до того, как добраться до Сеймур-Бэй, мы встретили незаметную лесную тропинку с табличкой: «Частная собственность. Проход запрещен», криво прибитой к пню. Она прорезала туннель из зелени на юго-запад, за Маунт-Гарднер, которая отделяет западную сторону от остального острова, и была почти непроезжая из-за высокой травы и овсяницы, растущих узкой полоской посредине, довольно таинственно и тревожно шелестящих под днищем машины, когда, освещая себе дорогу фарами, мы направились по местности, которую все более заволакивало туманом, подпрыгивая на сиденьях и цепляясь за них.
Дважды шасси ударилось о землю или о камень, и я подумал, что разумнее было бы одолжить у Джонни пикап. Дальше колеса заскользили в колеях, полных жидкой грязи, но я нажал на акселератор, и «Форд» рванулся вперед, не увязнув. Когда мы уже приближались, Чарли позвонил Джонни.
– Ага, почти на месте, – услышал я, как он отвечает на его вопрос. – А? Что? Алло? Что? Я тебя едва слышу… Все нормально, – сказал Чарли, разъединившись, но я, честно говоря, был в этом далеко не уверен.
Я сделал над собой усилие, чтобы дышать спокойно, не сомневаясь, что, если так пойдет дальше, у меня будет настоящий приступ тахикардии. Силуэт дома – если можно так назвать панельное строение, поставленное на песчанике, – наконец появился за деревьями. Проехав мимо, еще через сотню метров мы остановили «Форд».
На нас опустилась тишина, и примерно секунду мы были охвачены чем-то вроде паралича чувств, вызванного туманом, который плавал в воздухе за ветровым стеклом, отсутствием шума и выбросом адреналина в кровь. Затем я открыл дверцу и вышел. Вдохнул влажный и пронизывающий воздух, наполняющий подлесок в преддверии ночи. Чарли зажег фонарь, так как было почти ничего не видно, и мы направились к халупе Таггерта. Фонарь проделывал в тумане коридор света. Дом, возникший из темноты, казалось, с минуты на минуту рухнет сам собой, чтобы затем быть постепенно поглощенным лесом. В стороне виднелась поляна. По центру посреди высокой травы там стоял безобразный диван, обитый бархатом, и старая лампа с помятым абажуром, будто полянку превратили в убогую гостиную. Еще там были гниющие деревянные поддоны, старые кровати, пластиковые стулья, составленные стопкой, пустые клетки для хомяков, доски с торчащими гвоздями и даже скелет катера, который почти полностью зарос шиповником, плющом и мхом.
В темноте блеклые доски фасада цветом напоминали кости в глубине могилы, мох на крыше был гуще медвежьей шерсти, а часть крыши покрывал большой зеленый брезент – видимо, чтобы дождь не лил в комнату. Одно из окон было просто-напросто забито листом фанеры, остальные не освещались. В течение нескольких секунд мы их внимательно изучали. Судя по всему, Таггерт жил один, но никто не собирался это проверять.
Чарли снова позвонил Джонни, и в безмолвии леса я услышал кваканье.
– Что-что? Ничего не слышно! – А после он сказал: – Хорошо.
Но, по правде говоря, мне это совсем не показалось хорошим.
– Что он сказал? – спросил я.
– Не знаю… я не понял.
– Чарли, да черт!..
– В любом случае, если он звонит или посылает эсэмэску, это означает, что надо как можно скорее убираться отсюда…
С этими словами Чарли вынул из кармана связку маленьких крючков.
– Где ты это взял?
– Недавно заказал в Интернете вместе с инструкцией. Учебник идеального маленького домушника. Я потренировался дома. Это очень прикольно.
Я представил себе, как Чарли играет во взломщика. Не удивляйтесь: Чарли всегда любил экспериментировать с целой кучей разных штук, как в тот раз, когда он едва не подорвался, бросив на помойке в огонь аэрозольный баллончик. Тот взорвался так сильно, что в ушах у нас звенело еще добрых десять минут. Или когда он захотел сделать плот из старых досок и куска ткани, – а ведь он ни разу не Тур Хейердал, – который утонул, едва спущенный на воду.
Мой друг двинулся к развалине, стоящей посреди беспорядочной кучи разнообразных предметов, выкинутых за ненадобностью. Фонарь, качающийся в его руке, посылал световые сигналы во всех направлениях.
– Подержи-ка это, – сказал он мне, протягивая фонарь и наклоняясь к замочной скважине.
В лесу послышался шум – наверняка косуля или еще какая-то живность. Я резко подскочил на месте.
– Черт, ты что, хочешь осветить меня? Вот дерьмо!
Я направил луч света на замочную скважину над плечом Чарли, и он принялся за работу. Насколько я знаю, дверь была заперта на простенький замок, но Чарли бился над ним какое-то время со своими проклятыми отмычками. Ему даже пришлось прерваться, чтобы вытереть пот с лица передом футболки.
Минуты текли одна за другой, заставляя меня все больше нервничать. Пока он бурчал, из леса доносились различные звуки, и мне это совсем не нравилось. Наконец раздался щелчок, Чарли повернул ручку, и дверь открылась.
– Ну, вот.
Он неподвижно стоял в дверном проеме, загораживая проход. Со своего места я учуял резкий затхлый запах непроветренного помещения и табака, хлынувший из темноты, словно нездоровое дыхание изо рта человека, не соблюдающего правил гигиены. Еще я учуял и другой запах: дерьма. Чарли пошарил в темноте, повернул выключатель, и комната осветилась. По сравнению с тем хаосом, который царил внутри, территория рядом с домом выглядела почти аккуратно. Предметы одежды, тапки и нижнее белье вперемешку валялись на грязном сером ковре, на креслах и на низком столике вместе с упаковками из-под пиццы. Обои на стенах, принадлежавшие, судя по узору из арабесков, к эпохе 70-х, потемнели, словно покрытые копотью, и были в черных пятнах сырости. Посреди комнаты возвышался гребной тренажер, рядом с которым стояли штанги. На комоде громоздился телевизор с большим экраном. Повсюду виднелись полные пепельницы и пустые бутылки из-под пива, некоторые из которых лежали на ковре. Другая часть комнаты служила спальней. Кровать была не застелена, большой дубовый шкаф придвинут к стене. Сквозь приоткрытую дверь я разглядел унитаз и душевую кабину, одна из прозрачных стенок которой треснута.
Я подошел к ночному столику. Ничего особенного. Будильник, пепельница, дешевая лампа, бутылка «Джеймисона», тетрадь. Я открыл ее. Инициалы и телефонные номера. Я поискал данные Наоми, но их не было. Я выдвинул ящик. Жевательные резинки, бумажные носовые платки, презервативы «Троян» – «продолжительное удовольствие, контроль оргазма», немного гашиша в пергаментной бумаге…
Под ночным столиком и даже на полу кипа журналов. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что это значит, и я сглотнул.
– Посмотри на это, – с отвращением произнес Чарли.
Я повернулся. Он указывал на суперобложки видеодисков, россыпью валяющихся на кровати. Приблизившись, я заметил, что все они относятся к разряду самого жесткого порно: фетиш, бандаж, унижения, подчинение, насилие, животные… На некоторых можно было разглядеть женщин с руками, крест-накрест связанными цепью, с кляпами – шариками во рту, притворяющихся, будто испытывают страдания, – или испытывающих их по-настоящему. Волосы у меня на голове встали дыбом. На лице Чарли, который обычно приходит в волнение при виде самого крохотного кусочка женской кожи, ясно читалось самое глубокое омерзение. Я чувствовал себя все хуже и хуже при мысли, что с Наоми могли так обращаться, но в данный момент ничего – даже воспоминание о запахе ее духов – не подтверждало это предположение. Я обошел кругом кровать и открыл дверцу большого шкафа. Одежда, развешанная на плечиках, среди которой много форменной: боевая – из камуфляжной ткани; темно-синяя парадная форма с белым поясом и золочеными пуговицами; повседневная, состоящая из зеленой куртки и брюк, рубашки и галстука цвета хаки. В глубине шкафа выстроились в ряд пары черных ботинок. Я также заметил фуражки, разложенные на полке сверху: наряды Таггерта, когда тот служил в Военно-морских силах… Я чувствовал себя все более неуютно. Если Таггерт обнаружит, что мы вломились в его личное пространство, он нас убьет, в этом у меня нет ни тени сомнения.
Я увидел еще одну дверь между кроватью и шкафом и указал на нее. Чарли кивнул, и мы направились туда. Когда я поворачивал ручку, на мгновение меня кольнуло чувство опасности. И во второй раз – когда нажимал на выключатель.
Кухня…
Как и основная комната, она пребывала в жутком беспорядке: куча столовых приборов и грязных тарелок в раковине, кухонный стол тоже завален посудой, судя по всему, накопившейся за много дней. На маленьком угловом столике стоял компьютер.
Чарли склонился над ним.
– Профессиональное оборудование, – прокомментировал он. – Черт, можно подумать, Таггерт соображает в информатике… И не страшно ему держать здесь такое?..
– У кого, за исключением нас, хватило бы смелости навестить его? – заметил я, с трудом переводя дыхание.
Чарли пожал плечами. Внезапно мне больше всего на свете захотелось убраться отсюда, бросить поиски, взять руки в ноги и как можно скорее вернуться в нормальный мир. Вид этого логова буквально давил на мозги. Но Чарли уже включил компьютер.
Я посмотрел на часы.
Время шло.
Если он пунктуален, следующий паром прибывает через… четыре минуты…
А если телефон не ловит?
Чарли кликал на одну иконку за другой.
У Таггерта был безлимитный трафик, но, по-видимому, он не настолько глуп, чтобы оставлять здесь следы. Должно быть, у него есть другой тайник. Почтовая ячейка на континенте? Но где? Чарли тем временем перешел к истории интернет-навигации. Сайты анального садомазо: no-limits-ultraviolence.com, porno-violent.com, porn-hell.com и так далее. Я вздрогнул. Далековато от жеманства и «Пятидесяти оттенков серого». Перед моим мысленным взором встало лицо Наоми, и я внезапно ощутил тошноту.
Снова посмотрел на часы.
Паром сейчас должен уже причаливать. В это самое мгновение. Если Таггерт на борту, Джонни не замедлит позвонить…
И вот тогда я заметил на столе у компьютера флешку. Ее маленький пластиковый корпус сверкал. У меня было странное впечатление, что эта штука ждала именно меня. Она будто говорила: «Давай же, открой меня». Я схватил ее, нашел гнездо на боковой стороне системного блока и вставил флешку. Оттолкнул Чарли, чтобы навести курсор на «продолжить без проверки», а затем – на «автозапуск».
Из кармана Чарли прозвучало «Лезвие бритвы» AC/DC.
– Что? – переспросил он. – А? Что? Плохо слышно! Таггерт? Ты говоришь, Таггерт? Джонни? Алло! Вот дерьмо!
Флешка открылась.
Видеозапись…
Она загружалась бесконечно долго.
– Думаю, Таггерт уже на острове, – сообщил Чарли.
– Это точно?
– Было очень плохо слышно.
– Это Джонни?
– Да. Мне показалось, что он произнес имя Таггерта. Но я в этом не уверен… А потом нас разъединили.
В его голосе явственно ощущалась паника. Видео наконец открылось. На экране силуэты, одетые в футболки без рукавов и черные брюки. Мое внимание тут же привлекло то, что все были в масках. Не карнавальных, нет: простые белые маски с носом, ртом и двумя дырами для глаз. Большинство из них не выражало ничего особенного; некоторые изображали грусть или радость.
Судя по всему, это театральная труппа… Театр. Это слово эхом отдалось во мне. Пульс ускорился. Наоми посещала курсы театрального мастерства.
Курсы Нэта Хардинга… Самодовольного плейбоя, который изображал из себя артиста.
Я переключил внимание на видео. Под масками мелькали взгляды, выражавшие сильные эмоции. Поверх них я различил стены из темного дерева и понял, что видео снималось в бывшей методистской церкви, переделанной в театральную студию Хардинга на Мад-Бэй-роуд. Затем появился отблеск, на секунду я увидел силуэт – видео снималось через стекло! Оператор пошевелился, и я увидел отдернутые занавески: находящиеся внутри не знали, что их снимают, и совсем не выглядели удивленными…
– Генри, пора выключать машину. Прямо сейчас! Больше нет времени!
– Секунду… всего одну секунду…
Таинственный оператор сменил положение, и на экране снова появились силуэты в белых масках. Они беседовали, обнимались, подбадривали друг друга. В этой жестикуляции было что-то, ускользающее от меня… Они вели себя как атлеты, которые разогреваются, готовясь к чему-то важному. Репетиция? Ответ должен последовать дальше.
– Генри, черт, пошли! Поторопись!
– Еще секунду, – пробормотал я.
Чарли простонал, будто раненое животное:
– Дерьмо-о-о-о! Он появится здесь через пять минут! У меня уже не будет времени снова запереть дверь!
Он выключил компьютер и вырвал флешку.
– Отдай мне ее! – заорал я, вцепляясь ему в руку.
– НЕТ!
– Дай мне эту штуку!
– Генри, ты не можешь унести ее!
Мы боролись в маленькой комнате, он – пытаясь освободиться, я – одной рукой схватив его за запястье, другой пытался выдернуть флешку, когда раздался шум мотора.
На этот раз я его отпустил.
– О чё-о-о-орт, – простонал Чарли.
Он был бледен как полотно, бледнее вряд ли возможно быть. На десятую долю секунды мы посмотрели друг на друга, а затем бросились к двери. Я погасил свет на кухне. Мы обогнули расстеленную кровать и как ненормальные побежали к входной двери. По дороге Чарли уронил лампу с ночного столика. К счастью, она не разбилась. Он остановился, чтобы поставить ее на место, и кинулся к выходу. Я щелкнул выключателем, все погрузилось во тьму. Мы выскочили вовремя, чтобы увидеть фары, вспыхивающие между деревьями. Дверь запереть уже некогда – мы ограничились тем, что снова прикрыли ее, и со всех ног устремились в ближайшие заросли в глубине лужайки, будто козлята, перепрыгивая старые кресла, доски, конструкции и обломки… Времени сесть в «Форд» тоже не было: он увидит нас на дорожке еще до того, как мы доберемся до машины!
Мы спрятались среди куч барахла.
Не прошло и нескольких секунд, как колымага Таггерта вывернула на дорожку, заканчивающуюся тупиком со стороны дома всего в нескольких метрах от нашего убежища. На миг фары нас ослепили, я различил номерной знак, где сверху была надпись: «SEMPER FIDELIS», а внизу – «Корпус морской пехоты США». Мы еще больше расплющились и вжались в землю в кустах, когда он открыл дверь, которая заскрипела в ночной тишине, и поставил ботинок на землю. Думаю, никогда раньше я не знал такого страха. Казалось, сердце у меня в груди сейчас взорвется, словно граната; оно билось так сильно, что я ощущал его почти у себя в горле.
Если Таггерт найдет нас… бог знает, на что способен этот человек.
Он хлопнул дверцей. Таггерт ничем не походил на бывшего военного: у него были тонкие светлые волосы, прядь которых свисала на лоб до самых бровей, и прямоугольные очки с толстыми стеклами, придававшие ему обманчиво безобидный вид студента или ученика, – из тех, над кем любят издеваться во дворе во время перемены. Ему уже стукнуло сорок, но силуэт и манера поведения сохранились подростковые. Он носил охотничью куртку без рукавов, а под ней – водолазку с высоким воротником. Подтянув пояс брюк, слишком больших для него, Таггерт торопливо направился к своей халупе. Вставив ключ в замочную скважину и повернув его, внезапно застыл.
Оттуда, где я находился, можно было увидеть, как напряглась его спина. Затем он медленно повернулся вокруг своей оси, и мне показалось, что его взгляд направлен в нашу сторону; одновременно он пытался выхватить пистолет, застрявший у него за поясом в районе почек… Мне до ужаса захотелось выпрыгнуть из своего убежища и ринуться в лес.
Мгновением позже послышался еще один шум мотора, намного более мощного, чем первый.
* * *
Чудовищный черный внедорожник «Форд F-35 °Cупер Дьюти» только что припарковался рядом с «Доджем» Таггерта, своими шестью колесами, из которых четыре – приводные, продавливая глубокие колеи в грязи дороги. Я заметил большой «кенгурятник», который, в сочетании с мощностью мотора на рабочем ходу, мог бы отбросить бизона на вершину дерева, и фальшивую пробку радиатора в виде бульдога.
Наконец водитель выключил четыре сотни лошадей своего монстра, дверца со стороны водительского сиденья открылась, и мы выкатили шары еще сильнее, если это было возможно, обнаружив, что остроносые ботинки, а затем и высокий силуэт принадлежат… Дарреллу Оутсу! Мое адамово яблоко заходило вверх-вниз, как йо-йо, а на Чарли, лежащего рядом, от ужаса напала икота. Если Джек Таггерт – грязный тип, то Оутс – просто квинтэссенция психического нездоровья и социопатии. Он, два его брата и отец, а также прочие члены их сумасшедшего семейства… Насколько мне известно, опаснее этой братии нет во всем штате Вашингтон: их боялись даже полицейские.
Оутсы не жили на острове, но у них был «дачный домик» на севере, куда они выезжали каждое лето, чтобы в праздности проводить время, пьянствовать и загорать на своем маленьком кусочке пляжа так, будто весь остров принадлежит им. О них ходили бесчисленные слухи, и от своего брата Ника Чарли знал о них целую кучу историй. Оутсы известны всей полиции штата: дикий клан, который живет в горах над Скаджит-ривер, между Марблемаунт и Ньюхалемом по дороге к озеру Дьябло, в окружении собак, разобранных машин – официально они торгуют металлоломом – и множества более или менее развалившихся сараев. Отец семейства – ему сейчас около пятидесяти – провел больше времени в тюрьме, чем во внешнем мире; мать почти такая же свирепая, настоящая гарпия. Как и три их чокнутых сыночка в возрасте между тридцатью и сорока, Даррелл – самый младший. Полицейское досье на каждого из троих длиннее, чем оригинал рукописи романа «В дороге». Еще там есть пять дочерей и невесток, а также множество внуков. Никто не осмеливается близко подходить к владениям Оутсов, даже полиция, которая избегает их как может, несмотря на то, что Оутсы по определению замешаны во всех видах незаконной торговли и сидели в тюрьме по таким статьям, как изнасилование, драка, убийство и акты вандализма. Когда они высаживаются в Ист-Харбор, я всякий раз думаю о клане из «Техасской резни бензопилой».
Сидя в своем убежище, я ощутил, как по позвоночнику пробежала долгая ледяная дрожь: Даррелл Оутс и Джек Таггерт вместе на следующий день после смерти Наоми. Двое отбросов общества, один из которых подозревался в изнасилованиях во время службы в армии, а другой уже обвинен во многих нападениях, часть из которых – на женщин.
Это не могло быть совпадением…
Была ли Наоми изнасилована?
Взятый в оборот на допросе, я не имел ни времени, ни храбрости задать этот вопрос Крюгеру, но потом он начал неотступно преследовать меня…
При виде двух этих мерзавцев я почувствовал, как изнутри меня поднимаются гнев и тошнота.
Судя по виду, Даррелл Оутс очень спешил.
Он запустил руку в свои редкие светло-рыжие волосы, вившиеся на затылке и по всей голове. У Даррелла Оутса были маленькие раскосые глаза – узкие, прозрачные и будто выцветшие – и крохотный, как у младенца, рот посреди лица, крупного, как спил пня. Но что позволяло узнать его с первого взгляда, так это широкая татуировка вокруг мощной шеи. Фраза, украшенная завитушками, гласила: «ЛЮБИ, СТРЕЛЯЙ И МОЛИСЬ». Согласно легенде, татуировка скрывает ужасную рану, которую нанес ему член шайки округа Уотком, связанной с «Бандидос», а этого самого члена шайки затем обнаружили зарезанным в стороне от дороги, ведущей на озеро Дьябло. Несмотря на осень, на нем была легкая кожаная куртка поверх футболки с эмблемой футбольного клуба «Сиэтл Сихокс». Даррелл заметил оружие в руке Таггерта.
– Ты что, сдурел?
– У меня дверь была открыта…
– И что?
– Я никогда не забываю закрыть ее.
Даррелл Оутс, в свою очередь, оглядел лужайку своими маленькими светлыми сумасшедшими глазами. Его взгляд скользнул по тому месту, где находились мы, и устремился дальше. Я слышал, как Чарли рядом со мной дышит все громче и громче.
– У нас нет времени, – сказал Даррелл повелительным тоном. – Полицейские могут заявиться с минуты на минуту. Может, на этот раз взял и забыл…
– Нет.
Младший из Оутсов тоже вытащил оружие. Мой нос щекотала ветка, но я не осмеливался пошевелиться ни на миллиметр; все мои мышцы были настолько напряжены, что казалось, еще немного – и начнутся судороги. Я спрашивал себя, каким чудом эти двое до сих пор не обнаружили нас, скорчившихся в кустах. Без сомнения, ответ один: это последнее, что они могли бы вообразить себе.
– Самое срочное – это компьютер, надо немедленно отделаться от него, – сказал Даррелл, и мы с Чарли переглянулись.
Мужчины исчезли внутри дома, и я вдохнул ночной воздух. Окно кухни было освещено, и внутри можно было различить два силуэта. Таггерт протянул что-то Оутсу: флешка… Тот сунул ее себе в карман, а затем схватил компьютер, снова пересек гостиную-спальню и появился у входа. Несколько секунд спустя Таггерт присоединился к нему, неся лопату, кувалду и канистру бензина.
Затем они прошли совсем близко от нас, и целую секунду, когда их ботинки протопали по дороге в нескольких сантиметрах от наших коленок, лишь жалкая завеса из листьев отделяла наши лица от их ног – протянув руку, я мог бы до них дотронуться. Мы чувствовали себя как хоббиты, окруженные орками.
Пройдя мимо нас, Таггерт и Оутс пошли по тропинке, почти невидимой среди папоротников, и углубились в темноту леса. Мы смотрели, как в сумерках удаляется мерцающий огонь их фонаря.
– Чертово дерьмо, – выдохнул Чарли. – Я думал, что сейчас со страха в штаны наложу. – А затем добавил: – Этот железный монстр – он был на пароме…
Тогда я вспомнил, что тоже видел на пароме внедорожник Оутса с маленьким бульдогом в качестве пробки радиатора; среди других машин он смотрелся как доберман среди спаниелей.
– Пойдем, – сказал я, устремляясь за этими двумя.
– Ты что, с ума сошел? Надо сваливать отсюда немедленно! Это единственный шанс!
Но я уже шел по их следам.
* * *
К счастью, дождя не было. Поднялся ветер, и шуршание листвы вокруг нас заглушало звуки, которые мы могли бы производить, продвигаясь вперед. Свет фонаря – они его, должно быть, поставили на землю, так как он не шевелился, – служил нам ориентиром. До нас долетал другой звук – с которым железная лопата вонзалась в рыхлую землю.
И вдруг, когда мы приблизились, тишину леса нарушил сильный грохот.
Я увидел, как Оутс снова и снова опускает на компьютер тяжелую кувалду, пока не превратил его в бесформенную лепешку металла и пластика. Затем он открыл канистру бензина, полил останки компьютера и достал свою зажигалку «Зиппо».
Лица мужчин осветили языки пламени. Таггерт в это время копал в земле яму между корней деревьев и папоротников. Среди перемешанной ветром листвы столбом поднялся черный дым; весь подлесок заполонил запах горелого пластика. Я вынул мобильник и начал снимать на видео, но я находился слишком далеко и видел лишь смутные огни в сумерках. Затоптав последние искры ботинками, эти двое бросили темную оплавленную массу в яму и прикрыли ее землей и ветками.
– Сваливаем, – процедил Оутс.
Мы подождали в лесу, пока Даррелл снова не уехал на своем чудовище, а в халупе Таггерта не погасли все огни. Затем сели в машину. Я чувствовал себя подавленным, больным, лишенным и сил, и присутствия духа, все время думая о том, что Наоми, одинокая и беззащитная, была в руках этих дикарей. Мозг горел в лихорадке при мысли о том, что ей довелось вытерпеть, о страхе и ужасе, которые она испытывала в свои последние минуты, о том, как мерзко и отвратительно закончила свою жизнь. Я чувствовал, что заполнен безграничной жаждой отмщения, но в то же самое время осознавал жестокую истину: мы маловаты, чтобы встретиться лицом к лицу с этими профессиональными хищниками, непревзойденными специалистами в жестокости и разврате. Рухнув на водительское место, я осознал тщетность нашей попытки и расплакался в бессильной злости.
Назад: 13. Одиннадцатью днями раньше
Дальше: 15. Тридцать шесть свечей