МНОГО ШУМУ
В понедельник перед весенними каникулами я сообщила классу, в котором веду английскую литературу, что мы приступаем к Шекспиру. В это время года в Колорадо от погоды ничего хорошего не жди. Весь снег, требующийся лыжным курортам, мы получаем в декабре, используем календарные снежные дни и в завершение получаем добавочную неделю в июне. Прогноз в программе «Сегодня» снега до субботы не предвидит, но немножко везения — и мы получим его раньше.
Мое объявление было встречено бурно. Пола ухватила свой диктофон и мгновенно перемотала пленку, чтобы запечатлеть все мои слова до последнего, Эдвин Саммер самоуверенно ухмыльнулся, а Далила сгребла учебники, громко топая, вышла из класса и хлопнула дверью так, что разбудила Рика. Я раздала листки «да/нет», сказала, что они должны вернуть их в среду. Шарон я дала один лишний для Далилы.
— Шекспир считается одним из самых великих наших писателей, возможно, самым великим, — сказала я, адресуясь к диктофону Полы. — В среду я расскажу о биографии Шекспира, а в четверг и пятницу мы будем читать его творения.
Вэнди подняла руку:
— Мы прочтем все пьесы?
Иногда я ловлю себя на мысли: где, собственно, Вэнди провела последние годы? Во всяком случае, не в этой школе, а возможно, и не в этой Вселенной.
— Что именно нам предстоит изучать, пока не решено, — сказала я. — Встреча с директором у меня завтра.
— Лучше пусть будет одна из трагедий, — зловеще произнес Эдвин.
К обеду новость облетела всю школу.
— Желаю удачи, — сказал в учительской Грэг Джефферсон, биолог. — Я как раз кончил проходить эволюцию.
— Неужели опять подошло это время года? — вздохнула Карен Миллер (она преподает американскую литературу по ту сторону коридора). — А я еще не добралась до гражданской войны.
— Да, подошло, — сказала я. — Ты не могла бы взять мой класс завтра в свой свободный час? Мне надо поговорить с Хэрроус.
— Возьму хоть на все утро. Мы проходим «Танатопсис». На тридцать милых деток больше — какая разница?
— «Танатопсис»? — переспросила я с уважением. — Целиком?
— За исключением десятой и шестьдесят восьмой строки. Жуткая вещь, ты знаешь. И по-моему, никто не способен разобраться в ней настолько, чтобы заявить протест. Заглавие я оставлю без перевода.
— Выше нос! — посоветовал Грэг. — Может, разразится буран.
Небо в четверг было ясным, температура, согласно метеосводке, держалась на пятнадцати-шестнадцати градусах. Подходя к школе, я увидела Далилу в шортах и майке с алой надписью «Старшеклассники Против Культа Дьявола В Школах». Она держала на палке плакат «Шекспир — Прислужник Сатаны» с ошибками в «Шекспире» и «Сатане».
— К Шекспиру мы приступим завтра, — сказала я ей. — У тебя нет причины отсутствовать на занятиях. Миссис Миллер ведет урок о «Танатопсисе».
— За исключением десятой и шестьдесят восьмой строки. К тому же Брайант был деист, а это то же, что сатанист. — Она сунула мне свои листок с «нет» и пухлый конверт.
— Здесь наши протесты, — сказала она и вдруг понизила голос. — А что значит слово «танатопсис»?
— По-индейски оно означает «Та, что прячется за свою религию, чтобы прогуливать уроки и загорать».
Я вошла, направляясь в библиотеку, извлекла из бронированного подвала Шекспира и явилась к директрисе. Миссис Хэрроус уже приготовила шекспировскую папку и коробочку бумажных носовых платков.
— А обойтись без этого вы не можете? — спросила она, сморкаясь.
— Пока у меня в классе учится Эдвин Саммер, не могу. Его мать возглавляет президентскую Ударную Силу, Противостоящую Отсутствию Знакомства С Классиками.
Я добавила протест Далилы к стопке на столе и села за компьютер.
— Ну, может, будет легче, чем мы опасаемся, — сказала я. — С прошлого года было предъявлено достаточно исков, чтобы сбросить со счетов «Макбет», «Бурю», «Сон в летнюю ночь» и «Ричарда Третьего». Далила хорошо потрудилась, заметила я, вводя нецензурированную дискету и программы изъятий и толкований. — Но я что-то не помню колдовства в «Ричарде Третьем».
Она чихнула и схватила еще платок.
— Его там и нет. Иск был о клевете. Его пра-пра-пра-пра и так далее потомок с какого-то боку утверждает, что убийство маленьких принцев ему приписывается без достаточных доказательств. Да это и не важно. Королевское Общество Восстановления Божественного Права Королей добилось запрета всех хроник. И что это за погода?
— Ужасная, — сказала я. — Теплая и солнечная. — Я набрала код каталога и исключила «Генриха IV», части первую и вторую, й весь остальной ее список. — «Укрощение строптивой»?
— Союз Разгневанных Женщин. А также «Виндзорские проказницы», «Ромео и Джульетта» и «Напрасные усилия любви».
— «Отелло»? Ну да, ясно. «Венецианский купец»? Лига Противников Диффамации?
— Нет. Ассоциация Американских Юристов. И Международные Гробовщики. Они протестуют против свинцового ларца в третьем действии как иносказательного обозначения гроба. — Она высморкалась.
На то, чтобы разобраться с пьесами, у нас ушли первые два урока, а почти весь третий мы потратили на сонеты…
— На четвертом уроке я занята, а потом дежурю в столовой. Остальное придется перенести на вторую половину дня.
— А что там остального? — спросила миссис Хэрроус.
— «Как вам это понравится» и «Гамлет», — ответила я. — Боже мой, как это они проморгали «Гамлета»?
— А насчет «Как вам это понравится» вы уверены? — спросила миссис Хэрроус, перебирая свою пачку. — Мне кажется, кто-то добился судебного запрета.
— Вероятно, Матери Против Травести, — сказала я. — Во втором акте Розалинда переодевается мужчиной.
— Нет. Вот оно. Клуб «Сиерра». «Посягательства на окружающую среду». Какие посягательства? — Она посмотрела на меня.
— Орландо вырезает имя Розалинды на коре дерева. — Я наклонилась так, чтобы увидеть, что делается за окном. Все так же злорадно сияло солнце. — Видимо, возьмемся за «Гамлета». Эдвин и его мамаша будут счастливы.
— Нам еще надо пройтись по каждой строке, — напомнила миссис Хэрроус. — У меня невыносимо першит в горле.
Я уговорила Карен заменить меня и на последних уроках. Литература для подростков. Мы проходили Беатрис Поттер, и ей надо было просто раздать вопросник по «Бельчонку Орешкину». Я дежурила снаружи. Жарко было так, что я сняла жакет. Общество «Студенты за Христа» маршировало вокруг школы с плакатами «Шекспир был секулярным гуманистом».
Далила лежала на крыльце, благоухая маслом для загара, и томно помахивала мне своим «Шекспир — Прислужник Сатаны».
— «Вы сделали великий грех, — процитировала она. — Изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал». «Исход», глава тридцать вторая, стих тридцатый.
— «Первое послание к Коринфянам», тринадцать, три, — сказала я. — «И если отдам тело мое на сожжение, а любви не имею — нет мне в том никакой пользы».
— Я позвонила доктору, — сказала миссис Хэрроус. Она стояла у окна и смотрела на пылающее солнце. — Он думает, что у меня, возможно, пневмония.
Я села за компьютер и ввела «Гамлета».
— Ну, не все так черно. Во всяком случае, у нас есть программы изъятия и толкования. Нам не придется делать Все вручную, как прежде.
Она села перед своей стопкой.
— Как будем работать? Построчно или группируя?
— Начнем с самого начала.
— Строка первая. «Кто здесь». Национальная Коалиция Противников Усечений.
— Лучше будем группировать, — сказала я.
— Хорошо. Сначала уберем самые существенные. Комиссия Предупреждения Отравлений считает, что «наглядное описание отравления отца Гамлета может вызвать подражательные преступления». Они ссылаются на дело в Нью-Джерси, когда шестнадцатилетний подросток, прочитав пьесу, влил в ухо отцу политуру. Минуточку. Возьму платок. Фронт Освобождения Литературы протестует против фраз «Бренность, ты зовешься женщина!» и «О пагубная женщина!» и против монолога о речи, а также против королевы.
— Королевы целиком? Она заглянула в листок:
— Да. Все реплики, упоминания и аллюзии. — Она пощупала себя под подбородком, сначала слева, потом справа. — По-моему, у меня распухли железки. Это симптом пневмонии, как по-вашему?
С пакетом вошел Грэг Джефферсон.
— Я решил, что вам потребуется подкрепить силы. Как идут дела?
— Мы потеряли королеву, — ответила я. — Что дальше?
— Национальный Совет По Столовым Приборам протестует против изображения рапир как смертоносного оружия.
«Рапиры не убивают людей. Людей убивают люди». Копенгагенская Торговая палата возражает против реплики «Подгнило что-то в Датском государстве». Студенты Против Самоубийства, Международная Федерация Флористов и Красный Крест протестуют против того, что Шекспир утопил Офелию.
Грэг расставил на столе флаконы сиропа от кашля и коробочки с таблетками от насморка, а мне вручил пузырек валерьянки.
— Международная Федерация Флористов? — переспросил он.
— Она упала в ручей, собирая цветы, — ответила я. — Как там с погодой?
— Просто летняя, — ответил он. — Далила пользуется алюминиевым солнечным рефлектором.
— Осел, — сказала миссис Хэрроус.
— Извините? — переспросил Грэг.
— ОСЕЛ, Организация «Солнце — Елей Лета» возражает против строки «Мне даже слишком много солнца». — Миссис Хэрроус отхлебнула сироп из горлышка.
К концу уроков мы дошли только до половины. Объединение Монахинь возражало против реплики «Уйди в монастырь», Толстяки, Гордые Своей Толщиной, требуют убрать монолог, начинающийся: «О если б этот плотный сгусток мяса», а мы еще не добрались до списка Дал ил ы, занявшего восемь страниц.
— Какую пьесу мы будем проходить? — спросила Вэнди, когда я вышла.
— «Гамлета», — ответила я.
— «Гамлета»? — повторила она. — Та, про парня, чей дядя убивает короля, а потом королева выходит за дядю?
— Больше не выходит, — сказала я. За дверями меня поджидала Далила.
— «Многие, собравшие книги свои, сожгли их перед всеми». «Деяния», девятнадцать, девятнадцать.
— «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня».
* * *
В среду было пасмурно, но все равно тепло. Ветераны За Чистоту Америки и Стражи Сублиминального Соблазна устроили пикник на лужайке. Далила была в очень короткой майке.
— То, что вы вчера сказали, что солнце смуглит людей, откуда это?
— Из Библии, — сказала я. — «Песнь песней Соломона». Глава первая, стих шестой.
— А-а! — сказала она с облегчением. — В Библии ее больше нет. Мы ее выкинули.
Миссис Хэрроус оставила мне записку. Она ушла к врачу и ждет меня на третьем уроке.
— Мы начнем сегодня? — спросила Вэнди.
— Если все принесли листки, а не забыли их дома. Я собираюсь рассказать вам о жизни Шекспира, — сказала я. — Не знаешь, какой на сегодня прогноз?
— Ага! Обещают самую лучшую погоду.
Я поручила ей собрать листки с «нет», а сама просмотрела свои заметки. Год назад Иезавель, сестра Далилы, пол-урока писала протест против «попытки проповедовать промискуитет, контроль над рождаемостью и аборты», заявив, что «Энн Хэтеуэй забеременела до брака». «Промискуитет», «аборт», «беременна» и «брака» были написаны с ошибками.
Листков никто не забыл. Все с «нет» я отослала в библиотеку и приступила к рассказу.
— Шекспир, — сказала я, и диктофон Полы щелкнул. — Уильям Шекспир родился двадцать третьего апреля тысяча пятьсот шестьдесят четвертого года в Стрэтфорде-на-Эйвоне.
Рик, который весь год не поднимал руки и вообще не подавал признаков жизни, поднял руку.
— Вы предполагаете уделить столько же времени бэконовской теории? — сказал он. — Бэкон родился не двадцать третьего апреля тысяча пятьсот шестьдесят четвертого года. Он родился двадцать первого января тысяча пятьсот шестьдесят первого года.
К третьему уроку миссис Хэрроус от врача не вернулась, а потому я взялась за список Далилы. Она протестовала против сорока трех упоминаний духов, призраков и тому подобного, против двадцати одного непристойного слова («непристойный» с орфографической ошибкой) и семидесяти восьми, которые, по ее мнению, могли означать непристойности, как-то: «нимфа», «малевание» и тому подобные.
Миссис Хэрроус вошла, когда я добралась почти до конца списка, и швырнула дипломат на стол.
— Результат стресса! — сказала она. — У меня пневмония, а он говорит, что мои симптомы — результат стресса.
— Снаружи все еще пасмурно?
— Снаружи двадцать три градуса. На чем мы остановились?
— Опять Международные Гробовщики, — сказала я. — «Смерть подается как нечто всеобщее и неизбежное». — Я прищурилась на документ. — Как-то странно.
Миссис Хэрроус забрала у меня лист.
— Это их протест против «Танатопсиса». На прошлой неделе они проводили свой национальный съезд. И сразу подали пачку протестов. Я еще не успела их рассортировать. — Она порылась в своей стопке. — А вот о «Гамлете». «Негативное изображение персонала, готовящего погребение…»
— Могильщики.
— «…и неверное воспроизведение правил погребения. В сцене не фигурируют ни герметически закрытый гроб, ни склеп».
Мы работали до пяти часов. Общество Пропаганды Философии сочло реплику «И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио» оскорблением их профессии. Актерская Гильдия протестует против того, что Гамлет нанял актеров, не состоящих в профсоюзе, а Лига Защиты Драпировок возмущена, что Полония закололи сквозь ковер. «Вся сцена внушает мысль, что ковровые портьеры опасны, — пишут они в своем иске. — Драпировки не убивают людей. Людей убивают люди».
Миссис Хэрроус положила документ на верх стопки и отхлебнула сиропа.
— Вот так. Еще что-нибудь осталось?
— По-моему, да, — сказала я, набрала «переформатировать» и всмотрелась в экран. — Кое-что имеется. Как насчет «Есть ива под потоком, что склоняет седые листья к зеркалу волны»?
— «Седые листья» вам не протащить, — заметила миссис Хэрроус.
В четверг я пришла в школу перед половиной восьмого, чтобы напечатать тридцать экземпляров «Гамлета» для моего класса. За ночь похолодало и стало еще пасмурнее. Дал ил а пришла в парке и рукавицах. Лицо у нее было малиновым, а нос начинал лупиться.
— «Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа»? «Первая Царств», пятнадцать, двадцать два.
И я погладила ее по плечу.
— Ую-юй! — охнула она.
Я раздала экземпляры «Гамлета» и поручила Вэнди и Рйку читать за Гамлета и Горацио.
— «Как воздух щиплется: большой мороз», — прочла Вэнди.
— Где это? — спросил Рик. Я ткнула пальцем в строку.
— А! «Жестокий и кусающийся воздух».
— «Который час?» — прочла Вэнди.
— «Должно быть, скоро полночь».
Вэнди перевернула свой лист и посмотрела на обороте.
— И только? — сказала она. — Это весь «Гамлет»? А я думала, его дядя убил его отца, а потом призрак сказал ему, что с согласия его матери, а он сказал: «Быть или не быть», а Офелия самоубилась, и вообще. — Она еще раз перевернула лист. — Это же никак не вся пьеса!
— Пусть-ка попробовала быть всей! — сказала Далила, входя со своим плакатом на палке. — Лучше, чтобы в ней не было никаких призраков. Или малевания.
— Тебе не нужно немножко соларкацина, Далила? — спросила я.
— Мне нужен фломастер, — произнесла она с достоинством.
Я достала ей фломастер из ящика стола, и она удалилась деревянной походкой, словно каждый шаг причинял ей боль.
— Нельзя же выбрасывать что-то из пьесы, потому что кому-то это не нравится! — сказала Вэнди. — Ведь тогда пьеса теряет смысл. Спорю, будь Шекспир тут, он бы не позволил вам выбрасывать…
— Если допустить, что ее написал Шекспир, — перебил Рик. — Если во второй строке взять каждую вторую букву, кроме первых трех и последних шести, то они сложатся в «боров», явно кодовое слово для Бэкона.
— Снежный день! — сказала миссис Хэрроус по коммуникатору. Все кинулись к окнам. — Мы кончим пораньше. В девять тридцать.
Я посмотрела на часы. Девять часов двадцать восемь минут.
— Организация Озабоченных Родителей заявила следующий протест:
«Поскольку идет снег и, согласно прогнозу, будет идти еще и поскольку снег может сделать улицы скользкими, ухудшить видимость, вызвать столкновения автобусов, обморожения и лавины, мы требуем, чтобы школы сегодня и завтра были закрыты и наши дети не подвергались опасности». Автобусы отойдут в девять тридцать пять. Приятных весенних каникул.
— Снег тает, даже не долетев до земли, — сказала Вэнди. — Так мы никогда не доберемся до Шекспира.
В холле Далила на коленях наклонялась над своим плакатом и вымарывала слово «прислужник».
— Сюда приперлись Феминистки Против Языковой Дискриминации, — сказала она брезгливо. — Притащили судебное постановление. — Над зачеркнутым «прислужником» (слово мужского рода!) она надписала «прислуга» (женский род). — Постановление суда. Нет, вы только подумайте! А наша свобода слова где?!
— Ты сделала ошибку в «прислуге».
