Книга: Записки неримского папы
Назад: 30. Сладкий малыш
Дальше: 32. И жить торопится…

31. Кошкин дом

Стою жду лифта в подъезде. Чувствую на затылке чей-то взгляд, холодный, липкий. А дом у нас, надо заметить, тот еще «Твин Пикс». Люди с виду обычные, но глубоко их скрести не стоит. Можно расковырять такое, что потом бульдозером не закопаешь. Половина – со справкой, половина – без. Та, что без, страшнее тех, кто задокументирован. Одним словом, есть кому прожечь дыру взглядом в моем затылке. Мне очень не хочется оборачиваться, но, возможно, уже пора бежать, а я все еще жду лифта, как в мирное время. Осторожно оглядываюсь назад через плечо. Сидит. Смотрит. Нагло, не моргая. Прямо в глаза, как будто надеется сделать из моих белков яичницу и съесть на завтрак (говорю же, «Твин Пикс»).
Кот. Дымчатый, вислоухий, высокой щупательности (по десятибалльной шкале «хочется пощупать» – 10). Дверь межквартирного холла открыта, сидит на пороге, сканирует периметр.
«Сидишь», – спрашиваю. Кот, судя по всему, светский, нужно поддержать беседу.
«Сижу», – отвечает.
«Это у тебя хозяйка чокнутая, из этого холла подглядывает за всеми, кто лифт вызывает?»
«Моя, – обреченно вздыхает вислоухий, – сегодня вот меня прислала вместо себя…»
Молчим. Лифт что-то долго не едет.
«А это у тебя, – прерывает молчание вислоухий, – малыш возле помойки дворового кота за хвост таскал? Я в окно видел».
«Мой», – не без гордости отвечаю я.
Лифт приехал и со скрипом раздвинул вековые челюсти.
«Ладно, – прощаюсь я с вислоухим, – береги себя. Не говори своей, что я тут лифт вызывал».
«Хорошо, – кивает тот, – ты тоже себя береги».
Двери лифта уже почти закрылись, когда я услышал, как вислоухий мяукнул мне вслед:
«И ты своему не говори, что я тут живу».
Назад: 30. Сладкий малыш
Дальше: 32. И жить торопится…