Ребенок – как открытая книга.

Звучит безопасно и даже обнадеживающе, пока не добавляется один нюанс: ребенок – как открытая книга, только каждый раз это книги разные.

То есть, скорее даже, ребенок – это такая провинциальная библиотека с вечно пьяным библиотекарем. Ты приходишь за Маршаком, а получаешь Кафку.

Я повел Артема на аттракционы. Ребенок на аттракционах – аттракцион само по себе.

Артем любит аттракционы, но только как Лермонтов – Россию, то есть странною любовью.

Я посадил Артема на веселый поезд. Это действительно был веселый поезд, об этом свидетельствовала надпись на табличке с названием аттракциона: «Веселый поезд».

Поезд был заполнен. В каждом игрушечном вагончике сидело по ребенку. Артем угадывался на раз. С любого расстояния. На фоне детей с лицами – новогодними открытками, сияющими и искрящимися, выделялся один ребенок с лицом – книгой пророка Экклезиаста.

«Мама!!!» – вопит, проезжая мимо загона с родителями, первый вагончик.

«Папа!!!» – вопит второй вагончик.

«Мама!!! Папа!!!» – вопит третий вагончик.

«Все суета и томление духа», – молча проезжает мимо нас четвертый вагончик, с Артемом.

Со стороны могло показаться, что мой ребенок в прострации, но я-то уже неплохо умею читать по этой миниатюрной физиономии.

Артем ехал с таким видом, как будто к его вагону сзади был прицеплен состав с призраками, и он, единственный из окружающих, знал об этом.

«Мама!!! Папа!!! Мама-папа!!!» – проезжают мимо нас по второму кругу вагончики номинально веселого поезда. Первый, второй, третий. Везде фейерверк и «спасибо, боги-родители, за мое счастливое детство».

И только над четвертым по-прежнему кружит воронье и дуют черные ветры:

«Вот ты засунул меня сюда, – читаю я по лицу сына, – а между тем все это тщета и тлен».

«Мне кажется, вашего ребенка сейчас стошнит», – шепчет мне в спину какая-то сердобольная мамашка.

Я поблагодарил за сигнал. А что мне остается. Как ей объяснить, что это такая особая тошнота, сартровская.

На третьем, почти дантовом, судя по перформансу Артема, кругу я заметил, что на акварельные глаза вагончика, на котором ехал сынок, наворачиваются слезы. Я тревожно оглянулся: вдруг кто-то еще это видит.

«Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать», – говорит лицо Артема, проплывая мимо меня на последний круг.

После веселого поезда Артем попытался проследовать на аттракцион «Веселые чашки». И это вновь не мое качественное определение – об этом аналогично свидетельствовала табличка с названием: «Веселые чашки». Автор этих табличек, очевидно, в жизни был очень веселым человеком.

Но я остановил сыночка и увел его из этого парка аттракционов.

«Веселые чашки» представляли собой большие полусферы с сиденьями по кругу. То есть дети сидели там не один за другим, как в поезде, а лицом другу к другу, штук по пять в каждой чашке.

Я просто банально испугался, что, если Артем включит Экклезиаста в такой чашке, остальные дети выйдут из нее седыми.