Москва. Кропоткинская. Иду голодный. Внезапный ресторанчик, заполненный странной, слегка мутной публикой. Меню, похожее размером да и содержанием на собрание сочинений Дарьи Донцовой. Гренадерского роста официантка с милым, но широкоформатным лицом ждет, когда я определюсь.

Я зацепился взглядом за царскую уху и стал задавать много уточняющих вопросов. Дескать: рыба какого возраста используется, морковка откуда прибыла… Цари-то разные бывают. Сходила на кухню — уточнила. Поинтересовался ее личным мнением по поводу ухи и спросил, хороший ли к ней пирожок прилагается. Не знаю, чем мне эта похлебка уперлась, но вот только допрос скоро женщину явственно заебал. Да так, что это стало слышно в ответах. Потом уху бросил, перешел на мясное горячее. В конце концов выбрал какие-то котлеты, салат и уткнулся в телефон, четко давая понять, что барин свое отзаказывал, прочь поди.

Неожиданно услышал следующее раздраженно-силовое:

— Простите, а насчет ухи мы просто так, что ли, беседовали. Мои ответы чем-то не устроили?

Мозг автоматически перевел это в: «Ты чего порожняки гоняешь, баклан? За базар теперь перед коллективом ответить бы надо».

Рот автоматически согласился с обоснованностью предъявы:

— Забыл, и уху, конечно.

Широкоформатное лицо засветилось справедливостью.

Я еще раз посмотрел на публику и вспомнил, что бытие определяет сознание.

P. S. Пирожка мне дали неожиданно три. Два в подарок от гренадерши, упакованных и сопровожденных ласковым и душевным: «На утро вам. Приходите еще, у нас солянка вкусная».

И оставьте попытки нас понять. Сами-то не всегда понимаем.