61
В начале сентября 1998 года я получил от военного секретаря Премьер-министра отчет комиссии бригадного генерала Йомтова Тамира, одной из бесчисленных комиссий, созданных по поводу «Натива», с его рекомендациями. У всех комиссий по поводу Натива, включая отчет Государственного контролера, кроме Комиссии генерала Хофи, было одно общее. Никого из них не интересовал вопрос, что хорошо для евреев и для их выезда в Израиль. Все эти отчеты и их рекомендации, ни одна из которых, к счастью, не была реализована и с позором похороненные, пока я был главой «Натива», служили личным и ведомственным интересам тех, кто назначал эти комиссии. Вопросы евреев бывшего Советского Союза, их судьба и их выезд в Израиль серьезно не интересовали ни одного главу правительства Израиля после убийства Ицхака Рабина и до сегодняшних дней. Эта тема была для всех них не больше чем инструмент, циничный, демагогический, для манипуляций в предвыборных кампаниях.
По этому отчету я написал премьер-министру подробный документ на семи страницах и из 35 пунктов. В нем я обосновал, почему рекомендации комиссии неприемлемы для меня и в чем их реализация не только неверна, но и нанесет непоправимый вред государству Израиль. Я закончил свое письмо словами, что если мое мнение не будет принято, то я не останусь на посту главы «Натива». Через две недели я получил письмо за подписью военного секретаря, в котором было написано: «Ваше письмо премьер-министру оставлено без удовлетворения». Сказать, что я разозлился, – это ничего не сказать. Это был такой же стандартный ответ, который получали миллионы граждан Советского Союза на свои прошения товарищу Сталину по поводу своих арестованных родственников, многие из которых были убиты или погибли: «Ваше обращение к товарищу И. Сталину оставлено без удовлетворения». Военный секретарь Шапиро не знал этого и не мог знать. Но меня взбесило то, что в государстве Израиль, в конце XX века, израильская бюрократия докатилась по своему «деловому» отношению и форме ответов до уровня времен Сталина пятьдесят лет назад. В этом не было моего личного оскорбления, а стыд и боль за то, как функционирует бюро премьер-министра Израиля. Один из придворных офицеров набирается наглости и берет на себя полномочия отвечать так вместо главы правительства? У меня не было сомнения, что глава правительства не читал моего письма и не он сформулировал полученный мной ответ. Но чтобы глава правительства позволял такое ведение дел от своего имени?
Сам факт назначения Шимона Шапиро военным секретарем премьер-министра – довольно постыдная история. После того как военный секретарь генерал-майор Зеев Ливне подал в отставку, был назначен другой военный секретарь, но и он вскоре ушел, и некоторое время премьер работал без военного секретаря. Шимон Шапиро, заместитель военного секретаря, временно выполнял его обязанности. Как я понял из слов окружения Нетаньяху, это была интрига Шапиро и тогдашнего секретаря правительства Дани Наве: не допустить назначения серьезного специалиста на эту должность. Их интрига удалась, и в конце концов Шапиро был назначен на должность военного секретаря премьер-министра.
Я написал премьер-министру короткое, но очень острое письмо. В нем я перечислил основные пункты прежнего письма и добавил, что, если мои требования не принимаются, я ухожу в отставку. На этот раз Нетаньяху получил мое письмо. Я был приглашен на встречу с Нетаньяху, и было сообщено, что и Натан Щаранский примет в ней участие. Кроме меня, во встрече с премьер-министром участвовали Н. Щаранский и военный секретарь Шимон Шапиро. Нетаньяху начал встречу словами: «Я получил твое раздраженное письмо, и я хотел бы сказать тебе, что я думаю по этому поводу». Я остановил его: «Это мое второе письмо. Было еще одно, предыдущее, намного более подробное». Нетаньяху был удивлен: «Какое письмо? Это единственное письмо, которое я получил. Я не видел никакого другого письма». Я взглянул на Шапиро. Тот сосредоточенно изучал потолок. Я получил подтверждение, что он не показал премьер-министру мое первое письмо. Нетаньяху продолжил: «Решения, которые я принимал, я принял вместе с Натаном, и они соответствуют и его мнению». Я тут же, довольно грубо, прервал его: «Оставьте Натана в покое. Вы глава правительства, и вы отвечаете за ваши решения. Свои отношения с Натаном я выясню сам, без вас. Нечего прятаться за его спину. Отвечайте за ваши решения, вы глава правительства, и Натан, при всем уважении к нему, тут ни при чем». Нетаньяху оторопел. По его телодвижениям и взгляду я видел, что он слегка обескуражен. Он отреагировал: «Я очень серьезно отношусь к твоему письму. Но мы накануне визита Государственного секретаря Соединенных Штатов, и я буду полностью занят этим визитом. Я прошу тебя дать мне две недели, я еще раз все взвешу, а пока оставайся в должности, я хочу, чтобы ты остался».
Положение Нетаньяху и неожиданная перемена в его отношении мне были предельно ясны. До этого начался очередной правительственный кризис, и была вероятность, что в течение нескольких дней будут объявлены досрочные выборы. В предвыборной атмосфере, и по мнению Нетаньяху, и по мнению его приближенных, было бы невыгодно, чтобы я подал в отставку и вся эта история попала в прессу со скандальными заголовками. Я ответил ему, что с моей стороны нет никаких проблем, и я согласен подождать еще две недели. Через две недели были объявлены досрочные выборы. Как и ожидалось, я получил письмо из приемной Нетаньяху, что премьер-министр откладывает свои решения по поводу «Натива» еще на полгода. Трюк был понятен – пережить выборы, а потом «Велик Господь!». Мне тут же позвонили и Ариэль Шарон, и Н. Щаранский и сообщили, что Нетаньяху отступил и не собирается выполнять рекомендации комиссии Тамира. Я поблагодарил их и сказал, что забираю свое письмо об отставке. В сущности, мне не оставалось другого выбора: решения, против которых я возражал, не были приняты. Я написал главе правительства, что я отзываю свое письмо об отставке, и просил письменного подтверждения, за подписью премьер-министра, что функции «Натива» остаются без изменений. Я сформулировал основные моменты письма, которое я хочу получить и переслать военному секретарю. Через несколько дней я получил сформулированное мной письмо, без каких-либо изменений, за подписью премьер-министра.
Мы продолжали работать как обычно. В один из вечеров в апреле 1999 года вдруг моя жена Эдит позвала меня к телевизору, сказав, что упоминают мое имя. Я бросился к телевизору и успел увидеть конец программы, когда Амнон Абрамович зачитывает отрывок моего последнего письма к главе правительства. Через секунду позвонила Геула Коэн, которая спросила, правдиво ли сообщение по телевидению и что можно сделать, чтобы уладить проблему. Она спросила также, могу ли я заявить, что письмо не соответствует действительности. Я ответил, что письмо верно, но написано несколько месяцев назад, и, кроме того, письмо официальное, и его копии хранятся в нескольких местах. Шарон также позвонил мне и спросил, что можно сделать. Я сказал: «Я не могу опровергнуть написанное в письме. Я предлагаю, чтобы от имени Нетаньяху сообщили, что в прошлом были разногласия, но они улажены, и мы продолжаем работать как обычно. Если обратятся ко мне, то я скажу, что в прошлом были проблемы, но мы нашли путь к их улаживанию и продолжению совместной работы, так что сегодня письмо не актуально».
Но тут посыпались звонки от журналистов, которые говорили: «Яша, бюро Нетаньяху готовит атаку на тебя из-за письма. Что ты можешь сказать на это?» Я ответил, что я не даю никаких комментариев. На следующий день было опубликовано сообщение бюро премьер-министра с различного рода обвинениями в мой адрес. Приехав на работу, я написал письмо главе правительства и послал его с шофером в его приемную. В письме я написал, что сказанное от имени премьер-министра я рассматриваю как выражение недоверия ко мне с его стороны и не желаю продолжать работать с премьер-министром в создавшейся ситуации. Я ухожу в отставку немедленно, с момента подачи моего письма. После этого я собрал всех сотрудников «Натива», зачитал им письмо об отставке, рассказал, в чем дело, о разногласиях и поблагодарил их за совместную работу. Это был мой последний день в «Нативе» после 22 лет службы.
Десятки журналистов начали обзванивать меня с просьбами дать интервью. Я позвонил к управляющему государственными служащими Голандеру. Рассказал, что я подал в отставку, и спросил, в течение какого срока на меня действуют ограничения на контакты с журналистами. Голандер сказал мне, что на следующий день я могу давать интервью. Я сообщил журналистам, что через 24 часа я смогу с ними разговаривать.
Так закончился период моей жизни в «Нативе». Самый захватывающий период, полный удовлетворения и гордости. За это время мне удалось осуществить все свои пожелания, как в личном плане, так и в отношении государства Израиль. Это был период полный деятельности, постоянных, ежедневных решений, иногда судьбоносных, которые изменили мою страну и судьбы более миллиона людей, повлияв и на судьбу моего народа. В сущности, это то, к чему я стремился, – принять участие в определении судьбы моей страны и моего народа.
Тут же стал вопрос, кто сменит меня на посту директора «Натива». Я предпочитал кандидатуру Роберта Зингера, даровитого, обладающего незаурядными организаторскими способностями. Честного, достаточно гибкого в контактах с людьми и организациями, умеющего завязывать хорошие контакты и связи, обладавшего большим опытом не только в армии, бывшего начальником одного из управлений «Натива». Он был ответственным за всю область пропаганды и образования в «Нативе», с душой относился к евреям, в отличие от Цви Магена, который всегда сторонился евреев и работы с ними. У Зингера был хороший опыт работы в Соединенных Штатах, и у него установились отличные отношения и с американским еврейством. Но он стремился все выше и, устав ждать, еще до моей отставки подал заявку и выиграл конкурс на пост директора Всемирного ОРТа, и практически был недоступен для должности в тот момент.
Я позвонил Щаранскому и спросил, хочет ли он, чтобы Нетаньяху назначил на должность руководителя «Натива» того, кого ему порекомендует Либерман. Либерман уже в короткий срок создал свою партию, которая конкурировала с партией Щаранского. Было ясно, что Щаранский был не готов уступить ему. Он спросил меня, кого, как я считаю, можно назначить. Я ответил, что в создавшейся ситуации, когда необходимо решать немедленно, нет выбора и лучше назначить Цви Магена, посла Израиля в Москве, который был работником «Натива». Щаранский позвонил Нетаньяху, который, как обычно, нервничал от напряжения и под давлением Щаранского назначил Ц. Магена руководителем «Натива». Но тем временем он должен был продолжать оставаться на своей должности в Москве, пока не будет назначен другой посол вместо него. В выборах 1999 года сменился глава правительства, и Цви Маген вступил в должность директора «Натива» уже под руководством нового премьер-министра Эхуда Барака.
С Цви Магеном я познакомился, когда он еще служил в звании подполковника в военной разведке Армии обороны Израиля. Он родился в Черновцах и приехал в Израиль ребенком в начале шестидесятых годов, но у него был хороший русский язык. Профессиональную службу он провел в Управлении военной разведки. Он относился к той категории офицеров, к которым у меня не было особого уважения. Он был типичным штабным офицером, проведшим всю свою службу при тех или иных штабах, ни разу «не понюхав пороха», не служа ни в боевых, ни в полевых частях. Хотя он был интеллигентным парнем, с хорошим мышлением, у него были и отрицательные качества, свойственные штабным офицерам. У многих офицеров подобного типа нормы мысли и поведения были выработаны у письменного стола, среди интриг, придворных игр, преданности и измен и тому подобного. У него был один серьезный недостаток, еще больший, чем его трусость, – он был совершенно чужд еврейским проблемам. И, что еще хуже, он все время пытался увильнуть от еврейских тем и от контактов с евреями. Он, однако, хорошо функционировал в рамках, которые я определил для него, и «Натив» обязан ему многим, но время от времени его «штабные» свойства характера пересиливали. Но я всегда находил способ не дать им повлиять. Когда Министерство иностранных дел Израиля отчаянно искало кандидатов на посты послов в государствах бывшего Советского Союза, мне стало известно, что Ц. Маген подал свою кандидатуру, не оповестив меня и не попросив разрешения. Это было не принято на государственной службе, а особенно в нашей системе. В другой организации, если бы кто-то допустил подобное, начальник вызвал бы его и уволил на месте, а потом сообщил в Министерство иностранных дел о несогласии на его назначение. У меня было к этому другое отношение. Я знал, что Министерство иностранных дел «полностью на мели» с точки зрения подходящих работников для службы в бывшем СССР. При всех его недостатках, Маген по своим профессиональным качествам, знаниям и пониманию ситуации был на несколько голов выше любого реального кандидата из работников МИДа на пост посла в бывшем Советском Союзе. Когда из МИДа спросили меня о моем мнении, я ответил, что если это его желание и если он подходит им, то у меня нет возражений. Я сознавал, что, как некоторые евреи в нееврейской среде стараются показать, что их еврейство не влияет на них, как тот нью-йоркский полицейский, который позволял себе относиться к евреям более сурово, чем его нееврейские коллеги, будучи работником «Натива», Цви Маген постарается быть «святее папы». Я знал, что нашим работникам будет нелегко работать там, где он будет послом. Но я полагался на его трусость и нежелание входить в конфликты вообще, а со мной тем более. Я предполагал, что смогу справиться с его любыми трюками, если он попытается помешать, как некоторые работники МИДа. На его должностях посла в Москве и в Киеве он пытался осторожно, чтобы я не знал, ограничить действия наших работников. Я получал информацию о его совещаниях с работниками МИДа в посольствах, где он пытался обсуждать с ними, что и как делать с работниками «Натива» и как ограничить их действия. Мне это не мешало, я справлялся с подобными помехами. Более того, когда посольство Израиля в России более года оставалось без посла и положение становилось все хуже и хуже, я надавил на Щаранского, чтобы тот поговорил с Нетаньяху о назначении Ц. Магена послом, и так оно и случилось. Ц. Маген был переведен с поста посла в Киеве на пост посла в Москве, где и оставался до назначения главой «Натива».
Его назначение главой «Натива» было в моих глазах наименьшим злом. Альтернатива, при которой какой-либо приближенный Либермана или Нетаньяху будет назначен на этот пост, мне виделась намного худшей. Поскольку я хорошо знал Либермана, ход его мысли и его методы управления, я считал это просто катастрофой. В деятельности Ц. Магена на посту главы «Натива» не было хороших неожиданностей. Он был трусоват по своей природе, боясь не только отстаивать свое мнение, но и вообще иметь его, до того как будет ясно мнение начальства. Из-за тех же недостатков он, как правило, пытался избежать малейшей ответственности. Он не умел выдержать давление, и поэтому организация пришла к 2007 году почти без полномочий, с мизерным бюджетом и почти без работников, обладающих профессиональным опытом. Деятельность и существование организации превратились в чистую формальность, потеряв престиж не только среди евреев России, но и в глазах российских властей и в самом государстве Израиль. Организация практически вышла из подчинения премьер-министров, которые не проявляли к ней никакого интереса, и рабочие встречи между ними и главой «Натива» практически прекратились. Я вспоминаю рекомендации генерал-майора И. Хофи в его отчете: «Ни генеральный директор канцелярии премьер-министра и ни один чиновник не будет стоять между главой «Натива» и премьер-министром».
В периоды Ариэля Шарона и Эхуда Ольмерта как глав правительств «Натив» быстро деградировал в структуру, лишенную смысла и полномочий, потерявшую какое-либо значение. Подчинение «Натива» Либерману вряд ли улучшит ситуацию. Ведь это был Либерман, который определил более десяти лет назад: «До 31 декабря 1998 года необходимо закрыть «Натив». Все личные и политические проблемы Либермана отразятся на «Нативе». Когда Либерман покинул правительство Ольмерта, «Натив», в еще более худшем состоянии, был снова возвращен под ответственность секретаря правительства. Что же касается рекомендации Либермана от 1997 года, когда он был генеральным директором канцелярии премьер-министра, закрыть «Натив», то, когда я спросил об этом Нетаньяху, он удивился и сказал: «Что вдруг? Это не мое мнение, и я вообще не имел такого намерения». Нетаньяху тогда отменил странное заключение Либермана о закрытии «Натива» к 31 декабря 1998 года. Либерман был единственным в израильском руководстве, кто предлагал закрыть «Натив», и единственным, кто практически попытался это сделать. После всего этого отдать организацию под его ответственность?! Почему Либерман хотел закрыть «Натив» десять лет назад и почему он захотел, чтобы сейчас «Натив» подчинялся ему? Это уже другая история. Таковы методы принятия решений в Израиле, и таковы принимающие эти решения, на грани между личными капризами и государственной безответственностью.
