41
Процесс создания инфраструктуры «Натива» на постсоветском пространстве продолжался два-три года. По его окончании наши представители начали постоянно действовать более чем в четырехстах городах бывшего СССР. Иногда для содействия в этом нам приходилось прибегать к помощи самых высокопоставленных государственных лиц Израиля, в том числе главы правительства и министра иностранных дел. Наши действия обычно получали поддержку и Ицхака Рабина, и Шимона Переса.
С момента назначения Ицхака Рабина премьер-министром на него началось давление, как со стороны Рабочей партии, так и со стороны Еврейского Агентства, руководство которого было в руках той же партии, а задача – ограничить деятельность «Натива». Были те, кто выступал лично против меня: как может этот человек, сторонник правого лагеря, назначенный Ицхаком Шамиром, продолжать руководить «Нативом». Во время одной из наших первых рабочих встреч Ицхак Рабин сказал мне: «Не обращай внимания на то, что пишут в газетах, и на высказывания партийных чиновников в прессе против тебя. Я не дам тебя в обиду. Не волнуйся».
На первых же совещаниях я обратил внимание Рабина на наши разногласия и споры с Еврейским Агентством и предложил создать группу, которая проверит и определит функции «Натива» в соответствии с потребностями и интересами государства Израиль. Я сказал, что предыдущая комиссия, комиссия Декеля, провела определенную проверку, но ее решения, благоприятные для «Натива», так и не были реализованы, поскольку все, и в первую очередь Еврейское Агентство, пренебрегли ими. Вскоре после этого Ицхак Рабин поручил генерал-майору запаса, бывшему командующему Северным фронтом во время войны Судного дня и бывшему директору Моссада, Ицхаку Хофи (Хаке), проверить деятельность «Натива» и структур Израиля в бывшем Советском Союзе и предоставить ему соответствующие рекомендации.
Комиссия Хофи провела основательную и серьезную работу, глубоко вникая в проблемы. На первых встречах Хофи сказал мне: «Я столкнулся в «Нативе» с тем же положением, которое было в Моссаде, когда я пришел туда, и мне придется предложить ввести порядки, которых не было раньше». Вне всякой связи с комиссией, сразу же после назначения меня главой «Натива», по нашей собственной инициативе, мы начали приводить в порядок процедуры принятия решений и создавать рабочие инструкции, которых не было раньше. Они содержали четкие указания и упорядоченные приказы, как для текущей работы, так и для операций, подробные планы работы и протоколы проводившихся совещаний и разбора операций. До этого мне удалось только частично внести изменения в работу организации, и с годами я внес изменения только в то, что находилось непосредственно под моим началом. Введение части задуманных изменений мы вынуждены были отложить до нового определения функций организации и сферы ее ответственности.
Комиссия Хофи работала довольно долго. Хофи сказал мне, что до официального предоставления отчета премьеру он хочет посоветоваться с Ицхаком Рабином, потому что заключения должны в принципе соответствовать мнению главы правительства. Через несколько дней он сообщил мне, что Рабин принял предложенные им рекомендации и отчет может быть официально представлен. Но тут начались проблемы совершенно другого рода. Согласно рекомендациям Хофи, «Натив» должен был оставаться в подчинении главы правительства, как это и было раньше. Однако у Шимона Переса было другое мнение по этому поводу – он хотел видеть «Натив» в своем подчинении. Он считал себя, и в определенной степени не без оснований, одним из тех, кто разбирается в происходящем на постсоветском пространстве и в делах, связанных с выездом в Израиль. Перес действительно внес немалый вклад в дело выезда евреев в Израиль, особенно из Советского Союза. Но Перес был министром иностранных дел, а по логике рекомендаций Хофи, с которыми я был полностью согласен, «Натив» должен был подчиняться главе правительства. Проблемы, стоящие перед «Нативом», и их решения требовали интеграции между различными министерствами и учреждениями, а также оказывали влияние на политику государства, что могло быть только на уровне и в ведении премьер-министра. Дополнительным аргументом в пользу этого был тот факт, что, согласно политической системе Израиля, каждый министр представляет ту или иную партию, и подчинение «Натива» определенному министру автоматически идентифицировало бы «Натив» с определенным министром и его партией. И в положительном, и в отрицательном смысле. Как результат этого, все политические проблемы, которые есть у каждого министра, влияли бы на «Натив», на эффективность его деятельности и на выезд евреев в Израиль, что являлось высшим общенациональным интересом. Эти предпосылки подтвердились в двухтысячных годах, когда подчинение «Натива» Авигдору Либерману на той или другой его министерской должности привело к отождествлению организации с ним и его политическими взглядами. В результате престижу организации и ее деятельности был нанесен серьезный ущерб.
Рекомендации Хофи вызвали определенное напряжение между Ицхаком Рабином и Шимоном Пересом. Перес даже упрекнул меня, что я не хочу находиться под его началом. Я ответил, что это не личные интересы и я действительно ценю его способности и его вклад в дело репатриации евреев. И подчеркнул, что сегодня – он министр иностранных дел, а если завтра его сменит кто-то другой, что тогда будет с «Нативом» и с выездом евреев из бывшего Советского Союза в Израиль. Я сказал ему: «А если завтра министром иностранных дел станет Давид Леви? Ты представляешь, что произойдет с «Нативом»?» Но, как всегда, Перес игнорировал любые аргументы, если ему они были не выгодны. Его болезненное самолюбие и самомнение не раз вредили ему и портили многие его хорошие и полезные начинания. Так и в этом случае Перес рассматривал подчинение «Натива» главе правительства как личное оскорбление. Из-за несогласия Переса Рабин тянул с созывом совместного совещания с министром иностранных дел, представителями спецслужб и Еврейского Агентства для формального одобрения рекомендаций.
Одним из самых важных решений Комиссии было определение «Натива» как исполнительного органа правительства Израиля в осуществлении политики государства в отношении евреев постсоветского пространства. Правда, такова и была ситуация де-факто все годы, но в первый раз это было определено официально. Были определены и другие функции, как, например, то, что «Натив» должен был отвечать за анализ ситуации с еврейским населением на постсоветском пространстве и за предупреждение правительства Израиля о существующих или потенциальных угрозах евреям бывшего СССР. Многие структуры, в том числе и Еврейское Агентство, были недовольны результатами совещания, но вынуждены были смириться с ними. Принятые решения и рекомендации были засекречены и, соответственно, не опубликованы. Как всегда, Еврейское Агентство распространило ложные сведения о результатах решений, пользуясь этим. Агентство пыталось утверждать, что ответственность за работу с евреями постсоветского пространства полностью возложена на Еврейское Агентство, а не на правительство Израиля и его органы. «Натив» не пытался манипулировать средствами информации, ничего не опровергая, никого не обвиняя и не сливая журналистам никакой информации. Мы произвели реорганизацию в «Нативе» в соответствии с рекомендациями Хофи, определив процедуры, оперативные инструкции и порядок работы. Организация была приведена в полное соответствие с теми целями и задачами, которые были перед ней поставлены как в открытых, так и в засекреченных сферах своей деятельности.
До того как я начал непосредственно работать с Ицхаком Рабином, я не был хорошо знаком с ним как с человеком. Я слышал о нем, видел его, пару раз мы пересекались с ним, как, например, в случае с самолетом с Кавказа, захваченным бандитами. Мы тогда перекинулись несколькими словами, и не более того. У меня сложилось мнение, в основном на базе публикаций периода борьбы между Рабином и Шимоном Пересом за руководство Рабочей партией, что он человек сухой, холодный и черствый. Я был удивлен, обнаружив в нем человека очень чувствительного и внимательного к людям, теплого и стеснительного. Рабин был человеком серьезным, глубоким и думающим, постоянно терзающимся сомнениями в правильности принимаемых им решений. Это не мешало его способности принимать решения, а, наоборот, лишь побуждало всесторонне и глубоко взвешивать проблемы еще и еще раз, выслушивая другие мнения и рассматривая проблему со всех сторон. Не хочу сказать, что Рабин был застрахован от принятия ошибочных или неверных решений, от этого никто не застрахован. Но, решая проблему, Рабин рассматривал ее исключительно с точки зрения дела, прилагая к этому все свои усилия и стараясь, насколько возможно, не поддаваться влияниям посторонних интересов. Познакомившись поближе с Ицхаком Рабином, с тем теплом и вниманием, с которыми он относился к людям, я здорово обозлился на Шимона Переса. Ведь это приближенные Переса, накануне соперничества между ними за руководство Партией труда, постоянно распространяли слухи о Рабине как о человеке черством и презрительно относящемся к людям. Перес, как обычно, пытался отмежеваться от публикаций, утверждая, что не имеет о них представления. Почему-то Перес никогда ничего не знает, ни того, что делается для него и от его имени, и неприглядные, и подловатые вещи. Или в его честь, как, например, помпезные празднования его дня рождения. У меня и тогда не было сомнений, что за клеветой на Рабина стоит Перес, и это меня здорово злило.
Отношение Рабина к проблеме выезда евреев в Израиль было для меня очень приятной неожиданностью. Оказалось, что его отношение к этому вопросу было трогательным и теплым. Наши рабочие встречи продолжались около часа, иногда и больше и происходили примерно раз в месяц, если не было чего-то срочного с его или моей стороны, что требовало немедленного обсуждения. Как правило, мы были только вдвоем, только в редких случаях при обсуждении какого-либо специфического вопроса присутствовал военный секретарь Рабина. «Натив» находился под полной ответственностью главы правительства, и ни один министр, ни даже генеральный директор канцелярии премьер-министра не осмеливались вмешиваться в наши отношения или пытаться встать между главой правительства и главой «Натива». Во время встречи мы обычно проходились по двадцати – тридцати пунктам, которые я посчитал нужным представить, кроме тех проблем, которые поднимал Ицхак Рабин. Речь идет о донесениях, отчетах, предложениях и разрешениях. В общем, текущие дела, в основном связанные с работой «Натива». Время от времени обсуждались другие проблемы, которые прямо или косвенно влияли на «Натив», или деятельность «Натива» влияла на них. Постоянным было предоставление оценки ситуации в России и в соседних государствах. Было заметно, что Рабин очень серьезно относится к нашим оценкам, ценит их и прислушивается к ним. Он обладал способностью все быстро схватывать и хорошо понимал то, что я ему докладывал. Кроме того, он запоминал подробности предыдущих обсуждений. Мне не раз приходилось слышать от него: «Во время нашей встречи два месяца назад ты утверждал то-то и то-то. Как это соотносится с тем, что ты говоришь сейчас? Нет ли тут противоречия? Объясни, пожалуйста». Если мне удавалось убедить Рабина, что он должен что-то сделать для деятельности «Натива», он всегда был готов выполнить все без промедления.
Иногда требовалось вмешательство высшего государственного руководства, чтобы предотвратить межгосударственные проблемы, возникающие в процессе работы среди еврейского населения на постсоветском пространстве или для содействия этой работе. Именно такой необходимостью был вызван первый визит министра иностранных дел Израиля на Украину. Еврейское Агентство начало функционировать в Советском Союзе в 1991 году, не только не согласовав свою деятельность с нами и ни с одной из государственных структур Израиля, но и не упорядочив свой официальный статус с властями государств бывшего СССР. Работники Агентства пользовались приглашениями частных лиц, тех или иных организаций или получали разрешения местных властей, с которыми было проще «договориться», чем с государственными властями. Такой «порядок работы» часто приводил к недоразумениям и конфликтам. На Украине возник серьезный конфликт с Еврейским Агентством, что поставило под угрозу всю его деятельность на Украине. Реакция властей и Службы безопасности Украины была очень резкой. Министр иностранных дел Шимон Перес созвал срочное совещание, посвященное конфликту Агентства с украинскими властями. На этом совещании я предложил, чтобы Перес срочно вылетел с визитом на Украину для разрешения противоречий. Я всегда был сторонником прямых переговоров между Израилем и другими государствами по всем вопросам, связанным с еврейским населением этих стран. Никто, кроме меня, будь то руководители МИДа или Еврейского Агентства, не предлагали подобного решения. Все говорили о необходимости обращения к американским еврейским организациям, чтобы те обратились к украинским властям. Но Перес тут же на месте принял мое предложение, и, как результат, состоялся первый визит министра иностранных дел Израиля на Украину. В процессе визита проблема Еврейского Агентства на Украине была улажена. Правда, официальный статус не был достигнут, но, по крайней мере, прекратилось давление на Агентство со стороны властей и Службы безопасности. Украинские власти согласились не мешать работе Еврейского Агентства на Украине, пока этот вопрос не будет упорядочен.
Проблема официального статуса Еврейского Агентства была основной причиной затягивания подписания Соглашения между Министерствами образования Украины и Израиля. Еврейское Агентство требовало, чтобы оно было упомянуто в соглашении, а украинская сторона резко возражала, утверждая, что соглашение подписывается между государствами и сторонами являются только государственные учреждения, а Еврейское Агентство не является государственной организацией. Руководители Еврейского Агентства не соглашались, наш МИД пошел у них на поводу, и подписание соглашения было отложено на неопределенный срок. Украинские представители говорили нам прямо: «Еврейское Агентство – ваша проблема. Мы подписываем соглашение с государством Израиль. Мы видим в государстве Израиль сторону в соглашении, ответственную за его исполнение. Нам непонятно, зачем и для чего нужно в соглашении упоминать Еврейское Агентство».
Важнейшей вехой в становлении отношений между Израилем и Россией стал визит Шимона Переса в Россию, первый визит министра иностранных дел Израиля. Нас разместили в гостинице «Метрополь». Мы приехали поздно вечером, и я предложил Шимону Пересу прогуляться по ночной Красной площади, что является впечатляющим зрелищем. Ближе к полуночи вся делегация, сопровождаемая местной охраной, направилась на Красную площадь, которая находилась на расстоянии несколько сот метров от гостиницы. Вид был действительно величественный и взволновал всех, особенно Шимона Переса, для которого это был первый визит в Москву. Подходя к Мавзолею, мы вдруг заметили Ури Геллера, приближающегося к нам. Он, конечно, сразу же узнал Переса, а мы, в свою очередь, узнали Геллера. «Скажи мне, – обратился Перес к нему, – правду говорят, что ты способен выполнять все эти странные трюки?» Ури Геллер улыбнулся и попросил, чтобы ему дали какой-либо ключ. Он положил его на ладонь, ключ вдруг начал нагреваться, а потом согнулся. Несколькими минутами раньше, до прихода Ури Геллера, Перес обратил внимание на бюсты за Мавзолеем. Он спросил, что это. Я объяснил ему, что там похоронены многие известные первые лица Советского Союза и среди них Сталин. Перес спросил меня, можно ли пройти туда. Я ответил, что ночью, как правило, нельзя, но я попытаюсь выяснить, что можно сделать. Я обратился к одному из работников российской охраны и спросил, как можно пройти к стене за Мавзолеем. Как я и ожидал, он ответил, что выяснит, но это будет стоить денег. Он связался с дежурным по кремлевской охране, и они договорились о сумме в пятьдесят долларов. Ури Геллер появился как раз в тот момент, когда мы собрались отправиться к могилам. И тут Шимон Перес повернулся к Ури Геллеру и сказал шутливо: «Ты с нами не идешь. Мы идем к могиле Сталина, а ты своими трюками еще, чего доброго, подымешь его из могилы. Ты остаешься здесь».
Мне кажется, никто не остался равнодушным, проходя мимо могил у Кремлевской стены, особенно мимо могилы Сталина. Я вспомнил, как в последний раз я стоял на этом месте. Я много раз бывал в Мавзолее, и в обязательном порядке со школой, и один, из любопытства. Видел тело Ленина одного, потом Сталина рядом с ним, а потом опять одного. За день, до того как я покинул Советский Союз, я пошел на Красную площадь, и мама пошла со мной, потому что не хотела отпускать меня одного. Когда я подошел к могиле Сталина, мама, вероятно, что-то почувствовала. Она схватила меня за руку и взмолилась: «Ты ничего не делаешь. Ты не плюешь на могилу. Ты не топчешь ее и ничего на нее не бросаешь. Я умоляю тебя. Ты покидаешь их навсегда». Я сдержался. Несколько минут я стоял в эйфории, глядя на лицо Сталина в камне и ощущая себя победителем. И вот теперь я стою с министром иностранных дел Израиля у могилы Сталина, не для того чтобы, упаси бог, почтить его память, а просто чтобы отметить наше присутствие здесь, в Москве, когда Советский Союз, Сталин и его режим уже перестали существовать.
В программе визита Переса в Москву было запланировано посещение Израильского культурного центра. Давид Бартов, который отвечал за работу «Натива» на постсоветском пространстве, очень старался, и в Центре для встречи с министром иностранных дел Израиля собралось много евреев, в основном интеллигенция. Для Бартова встреча с Пересом в Москве тоже имела особое значение. Перес назначил Бартова на пост руководителя «Натива», и Бартов работал под его началом, когда Перес был главой правительства. Последнее перед посещением Центра мероприятие затянулось. Мы опаздывали, и я знал, что люди уже ждут нас более получаса. Когда вся процессия наконец двинулась, я обратил внимание, что мы едем не в ту сторону. И когда я увидел, что мы поворачиваем к выезду из города, я приказал своему шоферу, который работал в отделении «Натива» в Москве, объехать весь кортеж и догнать ведущую машину охраны. Нужно отметить, что в Москве правительственный кортеж несется с огромной скоростью по освобожденным от движения улицам и никто не осмеливается ни обогнать его, ни приблизиться к нему. Мы догнали ведущую машину, и я подал знак начальнику российской охраны остановиться. Он очень удивился, но, узнав меня, остановил всю процессию.
Я выскочил из машины, подошел к нему и спросил, куда мы едем. Начальник охраны сказал, что едем в лагерь Еврейского Агентства за городом. Я сказал ему, что в соответствии с программой мы должны ехать в Израильский культурный центр. Он ответил, что не знает об этом, и кто-то из израильтян сказал, что нужно ехать в лагерь Агентства. Я посмотрел назад и увидел, что посол выглядывает из своей машины. Разъяренный, я направился к его машине, и он тут же закрыл дверь и окно. Я подошел к российской охране и сказал, что теперь я приказываю: «Всем развернуться назад и ехать в Израильский культурный центр. И пока мероприятие в Центре не закончится, никто не тронется с места». Никто не осмелился перечить мне, и по связи российской охраны прозвучал отданный мной приказ. Мы тут же развернулись и с огромной скоростью помчались в Центр, а милиция в спешке останавливала движение по новому направлению. Очередной трюк Агентства не удался. Сорвать посещение министром иностранных дел Израиля Израильского культурного центра, который является частью посольства Израиля в России, только потому, что Центр относится к «Нативу», было чистейшей воды подлостью. Я с негодованием думал о том, что бы почувствовали люди, многие из которых ехали часами после работы со всех концов этого огромного города. Я всегда старался поставить себя на их место, чтобы понять, что они чувствуют. Этот подлый и мелочный трюк отлично вписывался в образ действий Еврейского Агентства, к которым мы уже привыкли. Менее чем через десять минут после того, как я развернул процессию, мы вошли в Израильский культурный центр. Встреча продлилась более часа и, по-моему, никого не оставила равнодушным. После этого мы поехали в лагерь Еврейского агентства. Все воспитанники в лагере находились там постоянно, и не имело никакого значения, в какое время мы приедем.
Во время своего визита в Москву Перес встречался с еврейскими активистами, которые задали ему вопрос, зачем существует то, что они называли «Бюро по связям» («Натив»), и зачем – Еврейское Агентство. Перес ответил, как всегда, блестяще, четко и по существу. Лучшего ответа я никогда не слышал. Он сказал, что Еврейское Агентство представляет еврейский народ, а «Натив» – государство Израиль. Каждая из этих организаций стремится к общей цели в соответствии со своими полномочиями и сферой деятельности, пытаясь совместить интересы государства Израиль и еврейского народа.
С Израильским культурным центром у меня были связаны и личные воспоминания. Он находился в нескольких сотнях метров от родильного дома, в котором родились я и мой младший брат Шурик. И в километре от дома, где жила моя бабушка, где выросла моя мама, а потом жил и я. Каждый раз, когда я подъезжал к Центру, расположенному в прекрасном старинном особняке, у меня екало сердце. Я вернулся туда, где вырос, но не для того, чтобы жить здесь. Я вернулся как представитель Израиля для того, чтобы помочь таким же евреям, как я, выехать в свое еврейское государство.
Для того чтобы ускорить формирование инфраструктуры «Натива» на Украине и избежать всякого рода проблем, я решил воспользоваться помощью премьер-министра Израиля. Во время одной из своих поездок на Украину я встретился с начальником службы разведки и безопасности Украины. Мы оба были одного возраста, оба родились, выросли и воспитывались в одной стране. Наши пути почти пересекались – в 1967–1969 годах он был молодым офицером Пятого управления КГБ Украины, которое занималось национальными движениями в Советском Союзе, в том числе и еврейским движением, связанным и с моим прошлым. Мы прекрасно понимали друг друга, и между нами установились хорошие рабочие отношения. Во время одной из бесед у нас родилась идея организовать визит премьер-министра Израиля на Украину, чтобы упорядочить и укрепить отношения между двумя странами в политической и культурной сфере, а также помочь деятельности еврейских организаций на Украине. Президент Кучма был заинтересован поднять престиж Украины, да и свой тоже, на международной арене и одобрил эту идею. Во всех государствах, образовавшихся на развалинах СССР, власти были убеждены, что отношения с Израилем помогут им укрепить отношения с Соединенными Штатами, в особенности с учетом предполагаемого влияния евреев США на политику американского правительства.
Я начал продвигать идею визита в Израиле. Через некоторое время, когда визит был уже утвержден обеими странами, я беседовал с начальником разведки Украины. Он мне сказал со смехом: «Я не знаю, чье Министерство иностранных дел больше противилось визиту твоего главы правительства, наше или твое. Ты не представляешь, как злились и проклинали тебя работники вашего МИДа в разговорах по телефону за то, что ты заставил их провести этот визит». Всем известно, что телефоны посольств прослушиваются, поэтому содержание телефонных разговоров наших посольских работников не было тайной для украинской Службы безопасности. МИД Украины, в свою очередь, тоже был против визита – отношение к Израилю ряда высших чиновников, которые работали в министерстве еще в советские времена, было, мягко говоря, прохладным.
Во время очередной рабочей встречи с Рабином среди прочего я рассказал, что у меня конфликт с нашим Министерством иностранных дел. Я заинтересован в визите премьер-министра Израиля на Украину, а МИД возражает. Глава правительства попросил, чтобы я обосновал свое предложение. Большая часть моих аргументов была связана с «Нативом» и необходимостью помощи в нашей работе с евреями Украины. На вопрос Рабина, почему МИД возражает, я ответил, что предпочитаю, чтобы он услышал об этом не от меня, чтобы потом меня не обвинили, что я искажаю позицию министерства. Рабин вызвал Эйтана Хабера, начальника канцелярии премьер-министра, и спросил, верно ли то, что я говорю о противодействии МИДа его визиту на Украину. Хабер подтвердил мои слова и по просьбе Рабина изложил ему позицию МИДа. Тут же, на месте Рабин решил, что визит состоится, и попросил Хабера сообщить об этом в Министерство иностранных дел и начать подготовку к визиту. Справедливости ради нужно сказать, что возражения против визита шли не от Шимона Переса, а от чиновничьего аппарата министерства. Разумеется, что решение Рабина о визите не добавило ни мне, ни «Нативу» популярности среди работников МИДа.
Визит прошел отлично и во многом укрепил отношения между нашими странами. Это облегчило работу не только государственных структур, но и Еврейского Агентства. После беседы один на один с президентом Украины Рабин отозвал меня в сторону. Один из израильских журналистов, по-моему, Шимон Шифер, успел услышать только первые слова Рабина: «Яша, идем со мной, я расскажу тебе, что достигнуто. Я сказал президенту все, о чем ты меня просил. Скажи мне, все ли я сказал правильно и то ли это, что ты хотел?» После этого Шифер гонялся за мной, спрашивая: «Скажи мне, кто у кого работает? Впервые слышу, как глава правительства докладывает своему подчиненному о том, что сделал по его просьбе!»
Я улыбнулся про себя, думая, что у нас особенный глава правительства. Ицхак Рабин, который родился и воспитывался в Израиле, очень близко к сердцу принимал проблемы евреев, живущих в диаспоре, и всегда готов был помочь. Я помню, что на торжественное открытие Израильского культурного центра в Киеве Ицхаком Рабином я шел рядом с начальником разведки Украины. Сзади нас шел Шрага Крайн, который уже перешел в «Натив» и рядом с ним полковник СБУ. Полковник процедил сквозь зубы, обращаясь к Шраге: «Что вы думаете, мы не знаем, для чего вы открываете ваши центры, ваши школы? Все это для того, чтобы соблазнить наших евреев уехать к вам. Мы отлично понимаем весь смысл вашей подрывной деятельности». На Украине, и не только на Украине, отлично понимали, в чем заключается наша работа. Однако то, что евреи и их проблемы и связи с Израилем, и в том числе деятельность «Натива» в качестве исполнительного органа правительства Израиля, были определены как необходимая и важнейшая для Израиля составляющая отношений между странами, заставляло чиновников разного уровня смириться с нашей деятельностью и разрешить ее. Не помешало и то, что профессионалы службы безопасности, понимая, что то, что мы делаем, приведет в конце концов к увеличению выезда евреев в Израиль, возражали против нашей деятельности. И визит премьер-министра Израиля на Украину сослужил отличную службу в расширении возможностей нашей деятельности.
После визита на Украину мы вылетели в Россию. Еще в процессе подготовки визита Рабина в Россию мы провели несколько совместных совещаний с работниками Еврейского Агентства. Представителем Агентства на севере России был бригадный генерал в отставке, получивший орден за мужество в войне Судного дня. Я всегда считал, что героизм отнюдь не всегда является гарантией ума. В данном случае я получил еще одно тому подтверждение. На войне я с ним не встречался, но в России, работая посланником Еврейского Агентства, особого восхищения этот представитель не вызывал. Во время обсуждения программы визита в Санкт-Петербурге он потребовал от Эйтана Хабера, начальника канцелярии премьер-министра, который отвечал за планирование визита, чтобы глава правительства не участвовал в торжественном открытии израильской школы в Санкт-Петербурге. На вопрос Хабера «почему» он на полном серьезе заявил, что, по его подсчетам, в процессе визита Ицхак Рабин посетит столько-то раз объекты, находящиеся в компетенции «Натива», и столько-то раз – находящиеся в компетенции Еврейского Агентства. И если глава правительства примет участие в открытии школы, то счет будет в пользу «Натива»! Меня это заявление не удивило. Этот же посланник отличался тем, что в районах, за которые отвечал, он требовал от местных еврейских организаций не поддерживать никаких отношений с представительством «Натива». В противном случае он угрожал лишить их финансирования. Настоящий рэкет.
В целом визит в Россию был очень удачным. Для нас самым успешным было участие И. Рабина в открытии израильской школы в Санкт-Петербурге, которое представитель Еврейского Агентства требовал отменить. Наша школа располагалась в здании гимназии имени великого князя Михаила, брата царя. Гимназия эта когда-то была одним из старейших и лучших учебных заведений Санкт-Петербурга.
Ицхак Рабин снял покрывало с мемориальной доски, на которой было написано, что школа работает в рамках совместного международного соглашения о сотрудничестве между Министерствами образования России и Израиля. Во время торжественной части в актовом зале было несколько волнующих моментов. Его жена Лея Рабин не выдержала и обратилась ко мне: «Что ты сделал с Ицхаком? Посмотри на него. Я никогда не видела его таким взволнованным!» Именно в этот момент на сцене выступал молодой еврейский парнишка, который, обращаясь к Ицхаку Рабину на прекрасном иврите, сказал, что он заканчивает школу и собирается приехать в Израиль. Его заветная мечта – пойти служить в израильскую армию, в воздушно-десантные войска. Рабин выглядел потрясенным и расчувствовался до слез.
За время пребывания по посту премьер-министра Рабин еще раз посетил Украину и Россию. На этот раз визит был посвящен в основном предотвращению сотрудничества этих государств с Ираном в сфере производства ядерного оружия и ракет. Вместе с тем, однако, Рабин встречался с местными евреями и побывал в отделениях Еврейского Агентства и «Натива». По дороге в Израиль в самолете Рабин спросил меня, почему я не работаю так же, как в бывшем Советском Союзе, в других странах. Я ответил ему, что мы не работаем в странах Запада. На это Рабин заметил: «Все, что делает Еврейское Агентство, – это не серьезно, просто показуха. Необходимо делать то, что вы делаете. Я хочу, чтобы ты работал и на Западе твоими же методами». Я сказал, что если я получу от него указание, то выполню его. Но я прошу подобное указание согласовать с министром финансов. Рабин ответил, что указание мне дает, а с министром финансов все уладит сам, и попросил, чтобы я предоставил план работы «Натива» на Западе. Я подготовил для него предложения по экспериментальному проекту нашей работы в странах Запада. Речь шла об открытии школ и Израильских культурных центров в США и Германии. Предложение передал ему Миха Гольдман, в то время заместитель министра образования. В пятницу, 3 ноября, Миха позвонил мне и сказал, что он был у Ицхака Рабина. Рабин просмотрел предложенную ему программу и одобрил ее. Мы договорились, что в начале недели встретимся и обсудим пути ее реализации. На следующий день Ицхак Рабин был убит.
Вступив в должность руководителя «Натива», я ввел традицию раз в год отмечать День «Натива», как это принято в других подобных организациях. Речь шла о торжестве, на которое собирались все пенсионеры и ветераны «Натива», работники и представители организации за границей, и приглашенные гости, а также руководители других подобных структур. На торжество приглашали главу правительства. Я помню, как на одно из этих торжеств Рабин прибыл после семичасового полета, по-моему, из одной из арабских стран. Яков Пери, директор Службы безопасности, позвонил мне незадолго до начала мероприятия, извинился, что не может прийти, так как после перелета очень устал. А Ицхак Рабин, по-молодому, легким шагом, взлетел на трибуну и произнес великолепную речь, без всякой бумажки, не официальную, а трогательную, дружескую, от всего сердца. До сих пор все мы, бывшие там тогда, с волнением вспоминаем этот вечер. Единственное, о чем Рабин просил – это дать ему еще и еще кофе и беспрерывно курил, сигарета за сигаретой. После своей речи он извинился: «Яша, я не могу остаться. Не потому, что я не хочу, у меня есть еще дела в Иерусалиме. Я должен продолжать работать, меня не было слишком долго». Я проводил его до машины, и он уехал в Иерусалим.
Я всегда восхищался работоспособностью этого человека – в те годы ему было больше семидесяти, а он работал по двадцать часов в сутки, с огромным физическим напряжением, и при этом всегда был бодр и готов к новым начинаниям. Позже я сравнивал отношение Рабина к делам с отношением тех, кто пришел за ним. Как разительно отличались от него наши последующие руководители! В них не было ни той человечности, ни той теплоты, ни той высочайшей степени ответственности и заинтересованности в отношении к государственным делам, которые были так присущи Рабину. Да и к «Нативу» они относились совершенно иначе.
Наша последняя встреча с Рабином произошла накануне Еврейского Нового года, в 1995 году. Он посещал все вверенные ему службы, поздравляя работников с наступающим праздником, и приехал к нам тоже. Мы все собрались на крыше нашего здания. Рабин сказал, что приехал на полчаса, потому что ему надо ехать дальше. В своем поздравлении он сказал то, чего мы не слышали ни от кого ни до этого, и, конечно же, после. «Вы делаете самое важное, после обеспечения безопасности, для государства Израиль дело, – сказал нам Ицхак Рабин. – И знайте, мы верим в вас и надеемся на вас». Нас очень тронули и ободрили его слова, уважение к нашей деятельности и ее высокая оценка.
Прошло полчаса, час, а Рабин просто не хотел уходить. Он ходил между нашими работниками, беседовал, расспрашивал. Его помощники и охрана уговаривали его идти. И я просил его: «Господин премьер-министр, вас ждут». А он взглянул на меня и сказал, смущенно улыбаясь: «Я знаю. Но мне так хорошо среди вас». В конце концов он нехотя ушел, как будто предчувствуя, что все это – в последний раз. Через месяц его убили. Вместе с ним убили то прекрасное, что было в государстве Израиль, которое я знал. Вместе с ним убили то человеческое, теплое и искреннее отношение, которое мы получали. Никогда больше ни мы, ни проблемы, которыми мы занимались, не вызывали такого искреннего интереса и не пользовались такой поддержкой у главы правительства.
