39
Экономический и социальный крах Советского Союза, потеря чувства безопасности и уверенности в завтрашнем дне создали почву для увеличения желающих выехать в Израиль. Советская власть, которая уже не в силах была править и управлять государством, не могла также удерживать своих граждан. С 1989 года все больше и больше людей получали разрешение на выезд в Израиль, и чем больше было получивших разрешение, тем больше подавали заявлений на выезд. Тот факт, что к началу 1990 года нам удалось завернуть всех выезжающих в Израиль, не изменил общую тенденцию – все больше и больше людей приходили к выводу, что у них, а тем более у их детей нет будущего в Советском Союзе. И если есть возможность выехать, надо как можно быстрее использовать ее и уехать из страны, пусть даже в Израиль. В этом была основная причина постоянного и быстрого увеличения желающих выехать в Израиль. Если бы путч не закончился неудачей и Ельцин не пришел к власти, возможно, число уезжающих было бы еще больше и перевалило бы за 200 000 в 1991 году. Но приход Ельцина к власти вселил в людей новые надежды. Многие в России, видя энергичную молодежь вокруг Ельцина, слыша речи о реформах, наблюдая крах советской власти и компартии, в которой видели источник всех бед в стране, черпали надежду в происходящих изменениях. Те, кто уже практически сидел на чемоданах, приостановили сборы на выезд. Темп выезда начал замедляться, и появились признаки того, что эта тенденция сохранится и в будущем. Между принятием решения о выезде и самим выездом, из-за сборов и технических проблем, проходило как минимум полгода. События, происходившие в течение этого периода, влияли на решение о выезде. И все-таки, несмотря на замедление, темпы выезда в Израиль оставались довольно высокими. Происходило это в основном благодаря высоким темпам выезда из провинции и из-за нестабильности ситуации на постсоветском пространстве, которая продолжалась еще в течение нескольких лет. Нам было важно использовать момент и максимально облегчить процесс выезда в Израиль тем, кто хотел и имел на это право. Созданная нами система функционировала успешно, справляясь почти со всеми проблемами, в том числе и в области логистики.
Сразу же после моего назначения руководителем «Натива» в 1992 году я начал заниматься созданием инфраструктур и выработкой новых методов работы, чтобы использовать создавшуюся ситуацию как в России, так и в новых, возникших на территории бывшего Союза государствах. Ослабление государственных структур и их частичный развал навели нас на некоторые новые идеи. Одной из них, разработанной нами еще во время Московской книжной ярмарки в 1989 году, было создание постоянно действующего центра в Москве. Эта ярмарка была очень успешной, хотя и не такой, как прозванная «шестидневной» (по аналогии с Шестидневной войной) ярмарка 1987 года. Весь материал и аппаратуру (и то и другое мы привезли на ярмарку в огромном количестве) мы оставили в Москве. После закрытия ярмарки мы договорились с российскими властями о постоянной израильской книжной выставке в Москве и в других городах Советского Союза, используя оборудование и экспонаты ярмарки. У меня родилась идея превратить постоянно работающую Израильскую книжную выставку в Израильский культурный центр. Такие центры предполагалось создавать при посольствах Израиля, чтобы они в дальнейшем служили платформой для нашей деятельности.
Такие центры – это повсеместно принятый и разрешенный вид дипломатической деятельности. Многие государства открыли свои культурные центры, например советские культурные центры при посольствах СССР, или British Council, Institut Français, итальянский Институт Данте, испанский Институт Сервантеса, немецкий Институт Гете. Дипломатический статус центра и его работников обеспечивает безопасность и стабильность, позволяющие работать на законном основании и беспроблемно общаться с местным населением. Нас в «Нативе» интересовало еврейское население, но я считал, что и неевреи заинтересуются израильскими культурными центрами, так как многим будет интересно познакомиться со страной и ее культурой. Я видел в центрах платформу для работы всех израильских структур, включая Министерство иностранных дел.
Как обычно, Министерство иностранных дел Израиля воспротивилось этой идее. Любая инициатива или действие, позволяющие расширить деятельность «Натива», вызывали недовольство работников МИДа, но их сопротивление созданию культурных центров было особенно резким. Еврейское Агентство, по обыкновению, тоже подавало признаки раздражения, но у Агентства не было никакого формального статуса, позволяющего ему вообще выражать свое мнение по этому вопросу. В конце концов все решилось новым главой правительства Ицхаком Рабином. Рабин очень увлекся моим предложением. Он заявил, что это замечательная идея, и заставил всех, включая Министерство иностранных дел, реализовать ее. Это было наше первое и основное начинание, которое мы воплотили в жизнь, используя новую ситуацию.
В России отсутствовали законы, регулирующие работу культурных центров других государств. Довольно быстро мы нашли контакты с российскими структурами, которые занимались подготовкой законов о культурных центрах, и они воспользовались нашей помощью в подготовке некоторых формулировок в законах в соответствии с общепринятыми межгосударственными соглашениями. Нам было важно принять участие в создании юридической базы, регулирующей деятельность центров, так как это позволяло нам впоследствии использовать центры в своих целях. В законах говорилось вообще о культурных центрах иностранных государств, и соглашения должны были быть подписаны Министерствами иностранных дел с обеих сторон. Согласно этим двусторонним соглашениям, государства, подписавшие их, получали взаимную возможность создавать культурные центры. Иными словами, и Россия могла открыть свой культурный центр в Израиле, когда сочтет это необходимым.
Другой сферой, по-моему, очень важной и в которой я видел возможности для развития нашей деятельности, было образование. Распад Советского Союза и всех жизнеобеспечивающих государственных структур привел почти к полному краху системы образования как в России, так и во вновь образованных государствах. И тогда у меня родилась идея о создании израильской системы просвещения на постсоветском пространстве вместе с Министерством образования Израиля. Правовую базу для этого я видел в двусторонних соглашениях между Министерствами образования Израиля и постсоветских государств. Мы представили нашу деятельность как вид сотрудничества между Министерством образования Израиля и Министерством образования России, Украины или других государств на постсоветском пространстве в создании системы просвещения для национальных меньшинств, в данном случае для еврейского меньшинства. У постсоветских государств не было в этом вопросе современного опыта. Важнейшим условием успеха в этом вопросе, в моих глазах, было сотрудничество с государственными властями. Я стремился создать законную базу во избежание различного рода проблем, как для нас, так и для евреев, с которыми мы намеревались работать. Соглашения, подписанные между Министерством образования России, а затем и других государств и Министерством образования Израиля, позволили нам создать совместные с Министерством образования Израиля и местными Министерствами образования школы. В этих школах работали как израильские, так и местные учителя. Еврейские ученики этих школ помимо общей программы обучения изучали предметы, связанные с Израилем и его культурой, такие как иврит, история Израиля и еврейского народа, география и культура Израиля и другие. Обучение этим предметам велось по программам израильских школ под руководством израильских учителей, отобранных Министерством образования Израиля. Я считал, что если суждено еврейскому ребенку жить и учиться вне Израиля, то и этот ребенок должен получить точно такое же образование, связанное с общенациональными еврейскими и израильскими ценностями, как мои и любые другие дети в Израиле. Это позволит создать у всей еврейской молодежи в мире общую национально-культурную базу и выработать общие национальные ценности.
Именно по этой причине мы настаивали, чтобы Министерство образования Израиля вело обучение по программе израильских школ. Более того, я учитывал, что значительная часть детей рано или поздно приедет в Израиль и, чтобы облегчить им и без того сложный процесс адаптации в израильской школе, желательно, чтобы разница между системами образования была минимальной. Этот подход в корне отличался от подхода Еврейского Агентства, в школах которого в других странах при еврейских общинах обучение проходило по местным программам, местными учителями и без всякого участия Министерства образования Израиля. Еврейское Агентство всячески сопротивлялось введению нашей программы, обвиняя Министерство образование в том, что оно вмешивается в сферу деятельности Агентства. Такая резкая негативная реакция была вызвана, прежде всего, опасениями, что созданная нами система заменит общинную сеть образования Еврейского Агентства и в других странах мира. Мной же руководили не интересы какой-либо организации, а, прежде всего, желание выстроить для евреев бывшего СССР наилучшую систему еврейского образования.
Свои соображения и предложения по этому вопросу я изложил Звулону Хамеру, министру образования в правительстве Ицхака Шамира. С ним и с Ицхаком Бен Меиром я познакомился, когда они были руководителями молодежной фракции Национально-Религиозной партии и присоединились к небольшой группе общественных деятелей Израиля, поддержав нас в борьбе за евреев СССР, против политики молчания и невмешательства, которую проводили тогдашние правительства Израиля в начале 70-х. С тех пор у нас установились дружеские отношения и взаимное уважение. Я встретился с Звулоном Хамером и предложил ему, чтобы его министерство взяло на себя ответственность за образование евреев постсоветского пространства. Хамер загорелся этой идеей. Так была создана система еврейского просвещения, которая отлично функционировала до тех пор, пока не была раздавлена и заброшена правительством Ариэля Шарона и его министром образования Лимор Ливнат, которые просто сбагрили ее Еврейскому Агентству.
Сеть израильских школ я видел как базу системы образования. На этой базе я запланировал создать сеть воскресных школ. Я полагал, что мы не сможем создать сеть постоянных израильских школ, которые способны охватить все еврейское население. Кроме того, не все евреи были готовы послать своих детей в постоянные израильские школы. И я подумал, что, если дети не смогут по тем или иным причинам учиться постоянно в израильских школах, они смогут посещать занятия хотя бы раз в неделю, по воскресеньям, занимаясь с израильскими преподавателями. Мы решили укрепить израильские школы молодежными инструкторами, присылаемыми из Израиля. Тем самым мы приобщили к израильскому образованию, полному или частичному, почти всех заинтересованных в этом еврейских детей. Количество воскресных школ должно было быть в несколько раз больше, чем постоянных израильских школ, и предполагалось, что они будут расположены почти во всех городах постсоветского пространства.
Одной из основных частей моего плана была программа НААЛЕ. Я исходил из того, что в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет формируется мировоззрение и закладываются основные нравственные ценности, поэтому этот период в жизни многих молодых людей является критическим и решающим. В пятнадцать лет израильский подросток начинает обучение в тихоне – старших классах школы. Я считал, что имеет смысл привезти как можно больше еврейских детей, чтобы они последние школьные годы обучались в Израиле. В то время система образования Израиля была намного лучше почти развалившихся систем образования государств постсоветского пространства. Я посоветовался с психологами, которые объяснили мне, что нежелательно отрывать от семьи подростков моложе пятнадцати лет, поскольку большинство из них не выдержит разрыва с семьей и привычным окружением. Так был определен минимальный возраст кандидатов. Так родилась идея привозить детей на обучение в Израиль после того, как проверка психологов подтвердит, что они смогут психологически и душевно выдержать расставание с домом и близкими. Программа должна была действовать в рамках соглашений между Министерствами образования, в которые заблаговременно были введены пункты, позволяющие обмен учениками между странами. Согласно международным законам дети не имеют права эмигрировать без родителей до 18 лет даже с согласия родителей. Поэтому я определил, что до достижения 18 лет участники программы не будут получать статус репатриантов, а смогут сделать это в дальнейшем. Я исходил из того, что подросток, окончивший израильскую школу и привыкший к израильскому обществу, не захочет оставить Израиль и навсегда свяжет с ним свою судьбу. Я не представлял себе, что Израиль и израильская система образования деградируют за последующие годы до их сегодняшнего уровня.
Еврейское Агентство вело настоящую непрекращающуюся войну против программы НААЛЕ, направляя ничем не обоснованные обвинения против программы во все государственные инстанции и средства информации. Чиновники Агентства кричали, что «Натив» осуществляет «антисионистскую программу для туризма». До самого предела низости это дошло на одном из обсуждений программы у генерального директора Министерства главы правительства Шимона Шевеса: председатель Правления Еврейского Агентства кричал: «Программа НААЛЕ – это Яшина программа по привозу еврейских поселенцев на оккупированные территории в Иудее и Самарии!» Шевес смущенно улыбнулся и подал мне знак не реагировать на сказанное. К нашему счастью, когда я представил программу НААЛЕ главе правительства Ицхаку Рабину, тот пришел от нее в восторг и дал указание немедленно приступить к ее выполнению.
Успех программы превзошел все ожидания, но она могла бы быть еще более успешной при достаточном финансировании. Я выставил условие, чтобы подростки, которые приедут в рамках программы, были способны сдать экзамены на израильский аттестат зрелости. В Советском Союзе почти не было еврейских детей без аттестата зрелости, и редкий еврейский ребенок не получал высшего образования. Я дал распоряжение не принимать в программу подростков, в способности которых получить полный израильский аттестат зрелости были сомнения. Я не считал, что мы вправе уродовать дальнейшую жизнь этих молодых людей, оставив их без аттестата зрелости. Это не могло бы быть принятым еврейскими родителями, воспитанными в Советском Союзе. Мы разработали систему тестов, которая позволяла определить степень психологической зрелости подростка и способность выдерживать психологическое давление, ведь он должен был находиться в отрыве от семьи и близких. Мы также проверяли, позволят ли знания и способности этих детей получить им израильский аттестат зрелости. И опять посыпались обвинения и сообщения в средства информации от руководителей Еврейского Агентства, что мы проводим селекцию среди еврейских детей и это программа только для элиты. Наш подход, однако, оправдал себя. Управление НААЛЕ и люди, осуществившие программу, работали великолепно. Первый набор можно оценить как безусловный успех. Когда израильские психологи проверили приехавших подростков уже в израильских школах, оказалось, что треть из них являются особо одаренными по израильским стандартам.
Мы заботились о том, чтобы подростки попали в школы, соответствующие их уровню. Мы забраковали те школы, уровень которых был недостаточно высоким, исходя из того, что уровень образования приезжающей молодежи вполне высок. Они ехали в Израиль не для того, чтобы понизить свой уровень, а, наоборот, чтобы подняться во всех отношениях и максимально развить свои способности.
С 1992 года, с момента назначения меня руководителем «Натива», начался период строительства и расширения инфраструктур «Натива» по всей территории постсоветского пространства. Благодаря Роберту Зингеру, который стоял во главе образовательных программ и управления Израильскими культурными центрами, возникали все время новые инициативы, и деятельность постоянно расширялась. Была создана система курсов по изучению иврита. В этой области мы взаимодействовали с Министерством абсорбции. Я видел для этого простую и вескую причину. В Израиле преподавание иврита велось Министерством абсорбции на десятках курсов по всей стране. Я считал, что будет логично, если одна и та же организация будет заниматься преподаванием иврита и до приезда евреев в Израиль. Так достигалась непрерывность и последовательность в обучении, и новоприбывшие, прошедшие часть программы обучения ивриту до приезда в Израиль, продолжали бы обучение с той же точки, по той же программе и с преподавателями, работающими по той же системе.
В беседах с министром абсорбции и его работниками я настаивал на том, что абсорбция должна начинаться за год до выезда, в процессе подготовки к переезду в Израиль, включая профессиональную подготовку. Вместе с Министерством труда мы организовали курсы профессиональной подготовки и переквалификации, чтобы специалисты могли продолжить занятия в Израиле с той же точки, на которой закончили обучение до выезда. Пройдя значительную часть материала до приезда в Израиль, они уже были знакомы с профессиональными требованиями в Израиле, так как под руководством профессиональных израильских инструкторов успели пройти значительную часть программ. Тем самым сокращался период профессиональной абсорбции, и сама абсорбция проходила значительно легче. Мы также проводили научные семинары, на которые собирались еврейские ученые со всего постсоветского пространства. На семинарах они встречались с учеными и представителями научных центров Израиля, что позволяло им узнать и понять, что происходит в Израиле в их научной области и какие возможности откроются перед ними в случае приезда в страну. На этих семинарах они могли устанавливать профессиональные связи и спланировать свой приезд в Израиль более эффективно. Многие научные работники интересовались возможностью эмиграции и были готовы уехать в Израиль, ведь в то время вся система научных исследований на постсоветском пространстве пребывала в катастрофическом состоянии. У Израиля же появилась возможность получить представителей научной элиты мировой державы и в таком количестве, о котором ни одна страна мира не могла и мечтать. Если бы мы смогли эффективно воспользоваться предоставленным нам шансом и принять этих ученых, то сегодня Израиль был бы намного более богатой и передовой страной. Но из-за ограниченности израильской бюрократии и чинуш Министерства финансов это так и не стало реальностью.
Все эти культурные и образовательные проекты развивал и великолепно руководил ими Роберт Зингер, во многом благодаря сложившимся у него хорошим связям и добрым отношениям, с одной стороны, в России и других постсоветских государствах, а с другой стороны, в Израиле. Все больше и больше израильских структур и учреждений начинали взаимодействовать с нами, и все больше и больше евреев, так или иначе, знакомились с работой наших структур и принимали в ней участие. Это, конечно, крайне раздражало руководство Еврейского Агентства. Агентство требовало запретить израильским министерствам проводить какую-либо работу среди евреев. Оно считало, что это – наследственное право Еврейского Агентства вести единолично работу среди евреев диаспоры, и опасалось, что израильские министерства, воодушевленные нашим совместным успехом, начнут самостоятельно работать с евреями и в других странах и тем самым поставят под угрозу существование бюрократического монстра, именуемого Еврейским Агентством. На каком основании чиновники Агентства будут клянчить пожертвования в сотни миллионов долларов в год для поддержания своего существования и огромного аппарата? Ведь основным для деятелей Еврейского Агентства стало их собственное существование и сбор пожертвований для его поддержания, а евреям и их репатриации в Израиль придавалось мизерное значение. Еврейское Агентство вело постоянную войну с «Нативом» всеми дозволенными, а большей частью недозволенными средствами. Это не особенно мешало нам, просто отнимало время и внимание на бесконечные споры и объяснения, не всегда на серьезном уровне.
Но основное, к чему я стремился, – это расширение нашего присутствия во всех государствах постсоветского пространства при дипломатических представительствах, не дожидаясь официального открытия посольств. Темп работы израильского Министерства иностранных дел был ужасающе медленным. Можно было сто раз околеть, пока они зашевелятся и отберут кандидатов, о профессиональных качествах некоторых из них и соответствии занимаемой должности я уже не говорю. Правда, среди посланных Министерством иностранных дел работников были и замечательные люди, и отличные, высокопрофессиональные дипломаты, но это бывало чисто случайно. Практически всюду мы начинали нашу работу намного раньше их, завязывая связи, снимая помещения, в которых потом на первых порах размещались и работники нашего МИДа. Все наработанное мы с удовольствием предоставляли в их распоряжение. Мы вводили наших дипломатов во все местные структуры власти, помогая им во всем. В благодарность за это, как правило, наши работники получали со стороны мидовских представителей презрительное, унижающее отношение и постоянные попытки помешать нашей работе.
Несмотря на это, преимущество наших сотрудников в работе на постсоветском пространстве было неоспоримым. Ведь «Натив» все годы постоянно и профессионально занимался Советским Союзом во всех аспектах, так или иначе касающихся евреев. Министерство иностранных дел не было готово для работы с Советским Союзом и на советской территории. Большинство, занимавшихся СССР, не знали русского языка, не были знакомы ни с историей, ни с культурой страны, разве что из документов западных «спецов», написанных по-английски. Часть представителей МИДа, посланных на территорию СССР, до этого занимались Ирландией, до Ирландии – Южной Америкой, а до этого Африкой. А теперь им было поручено на два, три года заняться Советским Союзом! Да и в других профессиональных государственных структурах почти не было знающих русский язык, особенно современный. Не раз я видел пенсионеров и ветеранов «Натива», приехавших в Израиль из Польши в пятидесятых годах и незнакомых с современным русским языком, делающих для них переводы с русского на иврит. У нас же работали люди, отлично владеющие русским языком, знакомые с материалами о Советском Союзе и с опытом работы и в Советском Союзе, и в израильских структурах по советской тематике. Пришедшие к нам офицеры израильской армии, говорящие по-русски, приехали в Израиль из Советского Союза, большинство – после Шестидневной войны. Все они отшлифовали и углубили свои знания за годы работы в «Нативе». Мы были единственными в Израиле, кто мог полагаться на свои источники, а не на исключительно иностранные благодаря тесному контакту с населением и со странами, в которых мы работали. И, как всегда, особенно в Израиле, все, что успешно, вызывает зависть и сопротивление, особенно в бюрократической системе.
Работники Министерства иностранных дел видели в каждом нашем действии попытку нанесения ущерба их статусу. Нередко мы слышали от местных работников нелестные для мидовцев сравнения с работниками «Натива», касающиеся их профессионального уровня и соответствия занимаемой должности. Но не «Натив» же ввел в МИДе извращенную и порочную систему работы. Когда посол дерется с ответственным за безопасность посольства, это не добавляет уважения к государству. Когда на дипломатические должности назначают людей с нервными расстройствами, без соответствующей проверки, их поведение не производит благоприятного впечатления ни на принимающие государства, ни на их граждан, особенно евреев. Посол, берущий под «опеку» местную работницу посольства и дающий ей «править бал» в посольстве, не добавляет уважения к Израилю. Большинство этих послов, не знавших русского языка, не говоря уже о языках других постсоветских государств, не понимали ни стран, в которых работали, ни ментальности народов, населяющих эти страны. Положение усугублялось тем, что способность МИДа подготовить тогда специалистов для работы в Советском Союзе была очень слабой.
Стоит отметить, что советскому направлению в израильском МИДе не уделялось должного внимания и все, связанное с ним, было в течение многих лет практически заброшено. Как можно говорить о серьезном отношении к России или Украине, когда эти страны оставались без послов Израиля по году и по полтора. Я помню, как во время одного из посещений Государственного департамента в Вашингтоне один из молодых работников отдела, занимавшегося СССР (я обычно встречался с работниками этого отдела два раза в год), сообщил мне: «Я должен попрощаться, я ухожу…» Я спросил, куда он уходит, и он сказал, что назначен послом в Латвию. На мой вопрос, когда он вступит в должность, он ответил, что в следующем году. Увидев мое удивление, он пояснил, что в течение года он будет изучать язык, культуру и все, что связано с Латвией. У нас же не думали, что дипломатические кадры, направляемые в Россию или бывшие советские республики, нужно специально обучать и готовить.
Люди по-настоящему серьезные, думающие и владеющие материалом, повторяю, были чистой случайностью. Именно к таким можно отнести и Арье Левина, который был безусловным исключением из общего правила и понимал, что такое СССР. А. Левин родился в Тегеране, в семье, которая уехала из Латвии в Палестину. Он владел персидским, французским, английским и русским языками как родным. Его служба в других структурах, до МИДа, только отточила его способности мыслить, анализировать и формулировать. Другим исключением был покойный Мирон Гордон, родившийся в Советском Союзе, специалист по русской культуре и поэзии, безвременно ушедший. Но даже Арье Левин не мог пересилить ревность, когда речь шла о деятельности и успехах «Натива».
Я помню совещание, созванное по просьбе работников МИДа у министра иностранных дел и посвященное проблемам, которые Яков Кедми создает работе МИДа Израиля в Москве. Министром иностранных дел тогда был Миша Аренс, который обладал практичным, логическим мышлением, столь редким у израильских чиновников, прямотой и честностью, не только личной, но и профессиональной. В начале встречи Аренс попросил предоставить пример действий Яши Кедми, которые мешают работе МИДа. Арье Левин сказал, что мои встречи с представителями власти и общественности мешают деятельности посольства. Аренс попросил разъяснить более подробно, и Арье Левин рассказал, что я встречаюсь с Александром Бовиным, который был тогда одним из важнейших и влиятельных советских журналистов. «А вы не встречаетесь с Бовиным?» – спросил Миша Аренс. Арье Левин ответил, что тоже встречается с Бовиным. «Если так, то в чем же Яша мешает вам, встречаясь с Бовиным?» – недоумевал Аренс. В ответ Арье Левин попросту выразил, что действительно мешало ему и многим другим в Министерстве иностранных дел и в других структурах Израиля: «Со мной Бовин встречается как с послом, а с Яшей как с товарищем». Я признаю вину. Наша способность раскрыть людей, вызвать у них доверие, человеческое отношение и понимание, как и желание людей делиться с нами своими проблемами и мыслями, была такой, какая и не снилась работникам МИДа.
Несерьезное и безразличное отношение к России и другим государствам бывшего СССР со стороны Министерства иностранных дел стоило израильской государственной казне немалых денег. После нашего прибытия в Москву у нас установились отличные отношения с местными властями, и все они, кроме служб безопасности, относились очень доброжелательно к Израилю. Я хотел использовать создавшуюся ситуацию и обратился к Министерству иностранных дел с предложением построить новое посольство, которое было бы больше по занимаемой площади и соответствовало бы современным требованиям. Можно было получить любой участок земли в Москве и очень быстро выстроить здания посольства, включая, как я предложил, и жилой комплекс, и школу для детей израильских работников в Москве, да и вообще все необходимое. Мы разговаривали об этом и с работниками Московского муниципалитета и с УПДК. Все проявили готовность продать нам жилые дома возле посольства, а также прилегающие земельные участки, что позволяло выстроить единый комплекс, включающий жилые помещения. Это давало возможность решить многие проблемы, в том числе проблемы охраны дипломатов и даже проблемы взаимоотношений между работниками посольства, и все при минимальных затратах. В Министерстве иностранных дел и слушать не хотели. Так мы и остались на многие годы в неподходящем старом здании посольства. Один израильский предприниматель был даже готов выстроить за свой счет новые здания посольства, если МИД обяжется снимать у него помещения в течение десяти лет. За это время он вернул бы вложения, а потом хотел передать все безвозмездно государству Израиль. Мы также предложили скупить по низкой тогда цене квартиры для работников посольства в любом подходящем месте. Министерство иностранных дел Израиля отвергло и эти предложения. В конце концов государство было вынуждено снимать для резиденции посла номера в московской гостинице по астрономической тогда цене 18 000 долларов в месяц! Если бы приняли наши предложения, можно было бы за сумму шестимесячной арендной платы купить самые фешенебельные хоромы для посла. Но это никого в МИДе не волновало.
Для посла Ализы Шенхар, которая приехала только с мужем, сняли квартиру всего из двух комнат и вложили огромные суммы в ее ремонт. Я спросил, а что будет, когда поменяют посла и приедет новый посол, с детьми, но опять никому до этого не было дела. Я уже не говорю о самом факте назначения послом в России специалистки по израильскому фольклору. У нее не было ни малейшего представления ни о России, ни о ее культуре, ни о ее проблемах, ни вообще о международных делах. Это назначение было не только унижением для России, но и для самого Израиля, который так беспечно относится к сложнейшим и важнейшим отношениям с одной из главных стран мира. Но таков был каприз Шимона Переса, и никто, даже Ицхак Рабин, не хотел перечить ему. Что же касается квартиры, то, действительно, когда прибыл новый посол, нашли новую квартиру и вложили опять огромные деньги в ее ремонт. Ответственный за эту глупость и за разбазаривание сотен тысяч долларов получил повышение и был назначен дипломатом в США на должность, равную по рангу должности посла.
Вследствие увеличения числа выезжающих в Израиль было необходимо провести изменения в здании посольства, что позволило бы эффективно и быстро обслуживать обращавшихся за визой. Заветной мечтой посла и Министерства иностранных дел Израиля было совсем выгнать «Натив» из здания посольства. Я предложил построить во дворе посольства здание из сборного алюминия, подобное которому я видел в посольстве Австралии. Такие здания строили и другие посольства. Я переговорил с австралийцами и выяснил все подробности, связанные со строительством подобных сооружений. Выяснилось, что финские компании выполняют эту работу быстро и недорого. Во время обсуждения в Министерстве финансов на мое предложение чиновники Минфина ответили своей коронной фразой: «Стройте из вашего текущего бюджета». Но наш небольшой бюджет был жестко распределен, не то что бюджет МИДа, который мог с легкостью найти в бюджете необходимую сумму. Но тут произошло чудо. Арик Шарон, бывший тогда министром, побывал с официальным визитом в Москве. Он посетил посольство и пришел в ужас от условий, в которых выдавались визы. Наши работники разъяснили ему, что необходимо построить специальное здание. Когда Шарон вернулся в Израиль, он надавил на правительство, и Минфин был вынужден выделить необходимый бюджет.
Я предложил добавить еще 50 000 долларов, около 20 % от выделенной суммы, и добавить еще один этаж, что намного улучшало бы нашу работу. На этот раз я наткнулся на сопротивление и Министерства иностранных дел, а не только Министерства финансов. Я в это время находился уже на учебе в Колледже национальной безопасности. В «Нативе» решили без моего ведома, что выбор подрядчика и все работы будут под ответственностью МИДа и его работников в посольстве в Москве. Те выбрали местного подрядчика, и в результате построенное здание стало настоящим позором, хотя условия работы немного улучшились. Через два года выяснилось, что строение абсолютно непригодно для эксплуатации – результат халатности строителей, подрядчика и работников посольства и МИДа, и мы были вынуждены провести серьезный ремонт. На этот раз уже взяли западную компанию, заплатили ей в два раза большую сумму, чем в первый раз, и в здании стало не стыдно принимать людей.
Проблемы помещения были важными, но, конечно, не единственными. Когда я впервые приехал в Москву в качестве руководителя «Натива», оказалось, что как в повседневной работе, так и в решении жилищных проблем посольство активно пользуется услугами местной еврейской организации и компании, принадлежащей руководителю этой организации. Его фамилия была Ройтман. Я потребовал немедленно прекратить все контракты на съем жилья. Я настаивал, что все проблемы жилья необходимо решать с властями, а не с частными компаниями. И заявил, что мы будем работать только с государственной структурой, обеспечивающей дипломатов жильем. Мидовцы только рассмеялись и остались в квартирах, снятых у Ройтмана. Мы же переехали в квартиры УПДК. Это были квартиры советского типа, худшего качества, но намного более дешевые. Нам же, во-первых, было важно работать с властями, а во-вторых, эти квартиры были в районах, намного более близких к посольству. Я также прекратил порядок найма местных работников через подрядчиков или через еврейские организации. Вообще я предпочитал не нанимать местных евреев на работу, поскольку это было связано с неудобствами. Если выяснялось, что он не подходит, то как уволишь его – не выбрасывать же еврея на улицу. Если еврей работает в посольстве Израиля, службы безопасности могут надавить на него оказать содействие своей стране и завербовать его работать против Израиля. С неевреями нет таких проблем. Поскольку евреи были приняты на работу в мое отсутствие, часть из них продолжала работу у нас, но в основном мы полагались на работу неевреев, которые отлично выполняли свои обязанности.
Я отказался от всех услуг Ройтмана, кроме одной, – помощи в преподавании иврита. Ройтман принадлежал к еврейской молодежи, которая в начале восьмидесятых годов начала еврейскую деятельность, которая заключалась в основном именно в преподавании иврита. В конце восьмидесятых он создал и Организацию учителей иврита, которую и возглавлял. Объединенные организацией учителя проделали большую работу по распространению иврита на территории СССР еще при советской власти и продолжали работать на постсоветском пространстве после распада Союза. Их работа в тот период была очень важна.
Мы старались установить отношения с самыми разными людьми и структурами, которые имели отношение к нашей деятельности. Многие из тех, с кем мы начали сотрудничать тогда, впоследствии продвинулись и занимали ключевые посты в самых разных организациях. И отношения с научными центрами по исследованию Израиля и Ближнего Востока первыми установили работники «Натива», и только потом появились работники МИДа, то есть те из них, кто в состоянии был вести диалог с местными научными работниками. Мы снабжали эти центры материалами из Израиля, организовали для некоторых из них рабочие поездки в страну. Для этих людей, изучавших Израиль по книгам, такая поездка была чем-то необыкновенным. Для нас же было важно приблизить их к Израилю, так как в Советском Союзе обучение дисциплинам, связанным с Ближним Востоком, было тенденциозным, то есть проарабским. Мы пытались найти тех, кто был готов и способен к более объективному подходу. Мы хотели поддержать произраильское направление в российской науке и обеспечить ученых инструментарием и информацией, позволяющими им видеть и израильскую позицию. Подводя итоги, можно сказать, что в определенной мере нам это удалось. Часть установленных тогда связей поддерживается и по сей день. Некоторые из этих людей продвинулись в академических сферах или на дипломатической службе, а были и такие, кто впоследствии работал в Израиле. Важнейшей целью нашей работы тогда было разъяснение местным государственным структурам проблемы выезда евреев в Израиль и связь между евреями и Израилем. Нам удалось прийти к тому, что все приняли, что во главе приоритетов государства Израиль находятся связи с евреями и их выезд в Израиль и все другие аспекты взаимоотношений между нашими странами зависят от этого. Хотя личное отношение многих израильских чиновников и дипломатов было совершенно противоположным, нам удалось создать мнение, что именно этот подход является определяющим в политике правительства Израиля.
