27
Во время моего двухлетнего противостояния с Лапидотом меня как-то вызвал на беседу Арье Кроль. Мои отношения с Кролем имели многолетнюю историю и были довольно сложными и неоднозначными. Арье обратился ко мне: «Что ты делаешь? Против кого ты борешься? Ты знаешь, какая у него поддержка в партии? А ты кто? Что ты? Кто поддержит тебя? Ты один, и ты ведешь безнадежную войну!» Я улыбнулся и сказал ему тихим голосом: «Арье, всю жизнь я веду безнадежные войны, я уже привык к этому. И в этой войне победа будет за мной». Так, в этой беседе и родилось название этой книги: «Безнадежные войны». Войны, в которых у меня не было никакого шанса, которые я веду один, спиной к стене, без надежды на то, что кто-либо поможет мне или поддержит меня, до моей победы.
По сравнению с периодом Нехемии Леванона в каденцию Иегуды Лапидота качество работы организации ухудшилось. У меня имелись определенные критические замечания в отношении стратегии организации и тех или иных ее действий в период руководства Леванона, но у него был большой опыт, знания и понимание вопроса. Для него эта работа не была просто должностью, которую он получил. Он был предан делу, жил им и посвятил ему всю свою жизнь. Без его знаний, понимания и преданности делу организация начала деградировать. Почти все ветераны «Натива», которые обладали опытом и знаниями о Советском Союзе, вышли на пенсию. Кроме как в отделе Советского Союза, руководимом мною, в «Нативе» не было никого, кто обладал бы знаниями и желанием узнать, понять и оценить происходящее в СССР. В то время в «Нативе» почти не было сотрудников, владеющих русским языком. Изоляция и игнорирование отдела Советского Союза руководством организации не позволяли ему принимать правильные решения в отношении советских евреев и их положения. Основная деятельность «Натива» постепенно свелась к участию в конгрессах и международных конференциях «в поддержку советских евреев». Его положение как основного и определяющего фактора в отношении евреев Советского Союза резко падало, и вместе с ним и статус государства Израиль.
Арье Кроль создал замечательную разветвленную систему засылки евреев со всего мира к евреям Советского Союза. Однако, кроме самой идеи и самоотверженности, как Арье Кроля, так и евреев, посылаемых в СССР, система страдала низким профессионализмом и неграмотным подходом. Кроль включился в работу «Натива» в начале семидесятых, однако он не обладал необходимыми качествами, которые позволили бы ему понять сложные и динамичные процессы, происходящие в СССР и среди советских евреев. И не только по причине незнания русского языка. Невозможно эффективно поддерживать связь и работать с сотнями людей в чужой враждебной стране, обладающей одной из самых профессиональных служб безопасности в мире, на расстоянии тысяч километров, не проводя анализа и оценки как самих людей, так и действующих групп, с их особенностями, проблемами, динамикой и взаимосвязями. Не имея общей картины, без поставленных целей, без планирования, без анализа и оценки деятельности Кроль, который не знал русского языка, как и окружающие его сотрудники, пытался единолично управлять всей этой системой. В результате вся помощь сконцентрировалась на нескольких активистах. Они были просто завалены посетителями из-за границы, вместо того чтобы направить их к большому числу активистов и отказников. Кроль называл это «выстроить личность». Не раз я слышал от него, как он собирался «выстраивать» очередную «личность» из того или иного активиста без понимания и верной оценки этого человека, его способностей и недостатков. Главным критерием были степень подчинения Кролю и полное прекращение контактов с другими еврейскими организациями, проводившими независимую от Израиля политику по отношению к евреям СССР. Сосредоточение средств и связей в одних руках приводило к определенной опасности коррумпированности у некоторых активистов и способствовало нездоровым отношениям между ними. Во многом это снизило эффективность еврейского движения.
То, что для посылки в СССР использовались в основном воспитанники движения «Бней Акива», привело не только к искажению передаваемых и получаемых сообщений. Кроме всего прочего, это весьма упрощало работу советской службы безопасности по выявлению посылаемых еще до их прибытия в СССР под видом туристов. Помню, что с первых строк отчетов об этих поездках я обратил внимание на слишком много «вызывающих подозрение признаков», заложенных в основных данных посылаемых: от маршрута поездки до требований к туристской компании. Например, заказ вегетарианских блюд во время полета. Было ясно, что два юных «туриста», отправляющиеся по одинаковому маршруту, предпочитают вегетарианскую кухню по соображениям кошерности. Однако из-за опасения выпустить из своих рук абсолютный контроль над этой сферой и при поддержке Лапидота Кроль отвергал любую попытку поставить работу на профессиональную основу. Общая ситуация в Советском Союзе и в мире, политика Израиля и еврейских общин мира представляли собой слишком сложную и комплексную проблему для столь поверхностного и примитивного подхода, который складывался на протяжении многих лет и стал уже привычным. Результатом этого стали наши серьезные промахи.
На переломе 1978 и 1979 годов советские власти приняли решение свести к минимуму выезд из Советского Союза и преуспели в этом сверх всяких ожиданий. В течение 1979 года вся советская система, связанная с выездом из СССР, была переведена на новый порядок работы: ввели прием документов на выезд исключительно на основании вызовов от прямых родственников. Обычно быстрый рост числа выезжающих был обусловлен тем, что родственники выезжающих подавали просьбы на выезд на основании полученных от них вызовов. Однако вследствие «отсева» (выезда в другие страны) абсолютное большинство желающих выехать не могли получить вызов от родных, которые поехали не в Израиль и вследствие этого не могли даже подать просьбу о выезде. Таким образом, число подававших просьбы на выезд резко сократилось и, соответственно, так же резко уменьшилось число получающих разрешение на выезд, зато не увеличивалось число отказников: оно сокращалось естественным образом, по мере окончания сроков секретности.
Проверка и анализ, которые я провел, показали, что большинство отказов были оправданными с точки зрения советских правил соблюдения секретности, да и не только советских. Я довольно хорошо изучил не только систему допусков, принятую в СССР, но и основания для дачи того или иного допуска и связанные с ними сроки секретности. Не раз я проверял свою оценку на конкретных случаях, и обычно наблюдалось полное соответствие. Безусловно, бывали исключения по использованию предлога секретности для других целей, однако правила были четкими и обычно соблюдались. Лишь иногда возникали случаи, когда вследствие давления государственного руководства давались разрешения на выезд отказникам вопреки мнениям специалистов по безопасности. Одним из таких случаев была история Владимира Слепака, одного из заметных активистов, который после многих лет пребывания в отказе получил разрешение на выезд. В соответствии с профессиональными правилами Слепак, который занимался проектированием систем стратегической противоракетной обороны вокруг Москвы, никогда в жизни не смог бы выехать. Часть отказников вообще не знали о том, что в процессе работы имели отношение к секретной информации. Я проверил сотни случаев подобных претензий и довольно быстро обнаруживал причину отказа в тех случаях, когда люди, которых это касалось, вообще не понимали, о чем идет речь. Истинную ценность секретной и важной информации, которая утекала вместе с отъезжающими, могли оценить только специалисты, когда эта информация попадает к ним. Советский Союз был далек от реальной оценки ущерба, нанесенного его безопасности вследствие раскрытия информации, которой обладали выезжающие из страны. Человек – почти неисчерпаемый источник информации, и в большинстве случаев он сам не представляет ее реального объема и ценности, и не раз он выдает ее расспрашивающему его специалисту, даже не сознавая и не понимая того.
Так или иначе, отказы семидесятых и восьмидесятых годов не служили инструментом для сокращения выезда. Количество новых отказов сокращалось, старые отказники, даже если период действия их допуска истек, не могли выехать без приглашения со стороны прямых родственников, если не считать отдельных исключений.
На Западе борьба сосредоточилась на узниках Сиона и отказниках, о борьбе за всеобщий выезд забыли, остался один только лозунг: «Отпусти народ мой», смысл которого также был давно забыт, если вообще пытались его когда-то воплотить. Начав свою борьбу именно с него, я особенно остро ощущал эту проблему. С самого начала «Натив», Израиль и еще в большей степени евреи США из своих соображений, далеких от сионизма, не требовали свободного выезда в Израиль. Они предпочитали подчеркивать религиозную и культурную свободу, а также право на воссоединение семей. Не говоря уже о том, что после распространения «отсева» было смешно говорить о выезде в Израиль, когда абсолютное большинство отъезжающих, покинув Советский Союз, направлялись совсем в другую сторону. Таким образом, «отсев» ликвидировал саму базу для требований свободного выезда евреев в Израиль. Было намного проще выйти на демонстрацию с портретом того или иного узника Сиона и после этого вернуться домой с чистой совестью. Сокращение выезда в Израиль и даже проблема выезда вообще почти больше никого серьезно не волновали.
В результате с оказываемым на них давлением советские власти вели переговоры и беседы в основном об отказниках и узниках Сиона. Поправка Джексона – Вэника уже была принята и не могла оказывать серьезного влияния. Этой поправкой надо было пользоваться как угрозой применения ядерного оружия, сама вероятность применения которого и является сдерживающей силой, – в чем и есть его сила, – а после его применения оно уже не угрожает и не сдерживает. После ухода Нехемии Леванона в «Нативе» не было представления о реальной проблеме. Израильское руководство после Ливанской войны было занято конфликтами с палестинцами на территориях и еще больше борьбой за власть. И никому из них даже в голову не пришло углубиться в проблемы выезда евреев из СССР в Израиль. Их вполне устраивало появление на приеме в честь узника Сиона или встреча старого отказника в аэропорту в Лоде или на международном конгрессе в поддержку советских евреев. Если бы не «отсев», число выезжающих и едущих в Израиль было бы в несколько раз больше и, несмотря на новую ситуацию, выезд бы продолжался в больших размерах. «Отсев» победил выезд в Израиль и помог советским властям практически полностью прекратить выезд в Израиль. Только крушение Советского Союза могло восстановить выезд, что и произошло. А до этого мы проиграли решающую битву того времени, даже не сознавая того и не испытывая никакой тревоги. Таковой я видел ситуацию к завершению каденции Лапидота и к вступлению в должность главы «Натива» Давида Бартова в 1986 году.
Я уже писал о своем знакомстве с Бартовом в Москве в 1967 году, когда я второй раз прорвался в израильское посольство. Бартов был главой отделения «Натива» в СССР с 1964 года. До этого он занимал должность секретаря Верховного суда Израиля, к ней он вернулся по завершении миссии в посольстве Израиля в Москве, после разрыва дипломатических отношений между Израилем и СССР в 1967 году. Бартов был крайне деликатным человеком, избегал конфликтов, всегда старался прийти к компромиссу. Возможно, работа юристом наложила свой отпечаток. Многие репатрианты были знакомы с его радушной семьей, бывали у них дома. Я тоже после приезда в Израиль не раз бывал у них дома, где и ко мне отнеслись тепло и доброжелательно. Я обрадовался, когда Бартова назначили главой «Натива», но прекрасно понимал, что при всех его прекрасных качествах и исключительном отношении к репатриации в Израиль он был не самым лучшим организатором. У Бартова не было ни опыта, ни навыков управления. Он старался быть в мире со всеми и ни с кем не ссориться, а ведь это попросту невозможно. У меня были с ним очень хорошие рабочие отношения на всем протяжении его работы в «Нативе». С приходом Бартова ушел Арье Кроль, отвечавший за отправку «туристов» в Советский Союз, и эта сфера перешла под мое управление. Все, что было связано с Советским Союзом, теперь было сосредоточено в одном, руководимом мной управлении. Давид Бартов не всегда был одного мнения со мной, но в конечном счете предпочитал делать, а не спорить о том, что и как делать.
В результате назначения Бартова Шайке Дан вернулся к делам. В то время мы усилили наши попытки введения маршрута выезда в Израиль, через Румынию в дополнение к действующему через Вену. Для этого необходимо было убедить румынские власти возобновить проезд евреев, выезжающих в Израиль через Румынию. До прекращения выезда евреев из Советского Союза в Израиль, произошедшего в результате Шестидневной войны и разрыва дипломатических отношений, был короткий период, когда евреи, в основном из Молдовы, выезжали через Румынию. Идея принадлежала Иегошуа Прату, который в то время руководил работой «Натива» на Западе, и суть ее состояла в том, что Румыния, коммунистическое государство, возглавляемое диктатором Николае Чаушеску, не позволит евреям по прибытии в страну изменить маршрут дальнейшего следования в Израиль. При содействии Шайке Дана и его связей с «Джойнтом» в США Румынии был обещан американский заем в сто миллионов долларов, и Румыния предоставила разрешение на проезд евреев через Бухарест. В Бухаресте постоянно действовало представительство «Натива», которое занималось репатриацией румынских евреев, и наши люди быстро и эффективно организовали транзитные пункты для евреев из Советского Союза.
Но возник вопрос, почему выезжающие евреи выберут Бухарест, а не Вену? Я предложил возвращать евреям, которые поедут через Румынию, стоимость билета до Бухареста в долларах по официальному курсу рубля. Этот вопрос был согласован с Еврейским Агентством. Вывоз накоплений и имущества из СССР представлял для евреев серьезную проблему. Семья из четырех человек, приобретающая билеты через Румынию, должна была заплатить за них примерно от полутора до двух тысяч рублей. По приезде в Израиль они получали возврат в размере 1800–2600 долларов. Тогда это была значительная сумма для семьи, вынужденной оставить нажитое и не имеющей возможности вывезти деньги. В результате этого транзит через Румынию постепенно рос, и большая часть ехавших в Израиль выбирала именно этот маршрут. В Вену направлялись главным образом те, кто предпочитал ехать в другие страны. Вместе с тем число выезжающих уменьшалось и к началу 1988 года составило всего 1200 человек, из которых лишь несколько сот направились в Израиль.
Чтобы получать информацию о советских евреях, «Натив» был еще с 50-х годов связан с государственной цензурой. По просьбе «Натива» цензура пересылала в «Натив» письма, посылаемые в Советский Союз и приходящие из Советского Союза. Это делалось для получения и уточнения имен и фамилий советских евреев, адресов и данных их близких в Израиле и их связей. Содержание писем было бесценным источником информации о положении евреев Советского Союза и общей ситуации в стране, несмотря на то что авторы писем знали о наличии советской цензуры.
Когда Иосиф Мелер ушел на пенсию и меня назначили главой отдела Советского Союза, ко мне также перешли полномочия цензурировать переписку любого гражданина Израиля. При этом нам надо было только указать, переслать только содержание письма в изложении или же письмо целиком. У меня было право запретить или разрешить отсылку письма. В отделе было несколько сотрудников, которые занимались чтением и обработкой получаемых из цензуры писем. Окончательное решение о судьбе писем было только у начальника отдела. На определенном этапе я мобилизовал цензуру на борьбу с посылкой фальшивых вызовов из Израиля евреям Советского Союза. В Советском Союзе заявление на выезд можно было подать только на основании вызова от родственников в Израиле. К вызову должно было быть приложено обязательство Министерства иностранных дел Израиля предоставить перечисленным в вызове лицам разрешение на въезд в Израиль по получении разрешения на выезд из СССР. Подписи вызывающих и печати должны были быть заверены нотариусом и Министерством иностранных дел. Документы от имени Министерства иностранных дел, включая печати МИДа, давал «Натив» с разрешения юридического советника правительства. По мере роста количества не едущих в Израиль те не могли отправлять родственникам вызовы из Израиля, а тем временем в СССР ввели порядок, согласно которому только вызов от прямых родственников мог служить основанием для просьбы о выезде в Израиль. Советские власти требовали, чтобы вызов приходил в конверте, отправленном из Израиля, со штампом израильского почтового отделения. В этой ситуации несколько ушлых евреев, среди них было несколько нотариусов, решили открыть небольшое «предприятие» по отсылке фальшивых израильских вызовов.
Периодически несколько «добреньких» израильтян пытались организовать производство и отсылку подобных фальшивок за деньги. Настоящие вызовы оформлялись и рассылались исключительно через «Натив». У нас было опасение, что советские власти объявят все израильские вызовы фальшивыми и под бюрократическим предлогом разрушат всю систему отправки вызовов из Израиля, даже от родственников. Пользуясь цензурой, по нашим указаниям удалось выявить все фальшивые вызовы и, конечно же, их израильских и американских производителей. Ими тут же занялась израильская полиция, отделение бригадного генерала полиции Биньямина Зигеля и судебные органы. Ряд мошенников предстал перед судом за фальсификацию документов государства Израиль, подделку нотариальных заверений и бланков Министерства иностранных дел. Мы добились решения на запрет публикации об этих делах. Таким образом, поток фальшивых вызовов из Израиля был полностью ликвидирован в короткий срок. Мы получали также дополнительную информацию об отказниках и их положении, накладывая цензуру на их переписку с родственниками и друзьями в Израиле. Цензура помогала нам оценить, какой выглядит ситуация в Израиле в глазах авторов писем, как новоприбывших, так и приехавших в прежние годы, и служила дополнительным источником информации о СССР и советских евреях.
В конце восьмидесятых, посоветовавшись с Бартовом, я сообщил в цензуру, что мы больше не заинтересованы в использовании цензуры на переписку. Я не сожалею об использовании цензуры. Это было характерно для того периода и соответствовало нормам, которые действовали в Израиле с самого его основания.
К концу восьмидесятых необходимо было высылать десятки тысяч вызовов в месяц. Чем больше вызовов отправлялось советским евреям, тем больше приходило новых запросов на вызов. Получившие вызов евреи моментально подавали на выезд. Давление на ОВИРы росло. Количество выезжающих отражало, кроме всего прочего, количество подавших просьбы на вызов. Было ясно, что мы не сможем справиться со все возрастающим количеством вызовов, если продолжим работать по-старому, вручную. Было необходимо срочно изменить форму вызовов и внести несколько технических корректив. Я подготовил предложение об изменениях. Мы подали его на утверждение в Министерство юстиции. Там нам пошли навстречу, утверждение было получено практически сразу. По сути, мы подготовили новый документ, который позволил сократить число заполняемых анкет и отменял необходимость в нотариальном заверении и, самое главное, в личной подписи человека, от чьего имени высылается вызов. Проблему компьютеризации базы данных советских евреев, которая ранее хранилась в бумажной картотеке, мы успели решить еще раньше. Уже в конце семидесятых Иосиф Мелер, предвидя развитие событий, организовал компьютеризацию отдела Советского Союза под контролем и профессиональным руководством компьютерного отдела другой организации.
По возвращении из Вены меня назначили, в дополнение ко всему, ответственным за компьютерную систему и ее дальнейшую разработку. Очень быстро я договорился с представителями другой организации, что в отличие от принятого ранее порядка теперь они будут исключительно консультантами, а мы будем самостоятельно управлять системой. Однако оказалось, что для ввода данных в систему нам нужно несколько десятков работников, и тут мы наткнулись на глухую стену. Государство Израиль не желало финансировать дополнительные ставки стоимостью всего в сотни тысяч долларов в год. Нам пришлось изыскивать средства из внешних источников. До шестидесятых годов «Натив», как и ряд других служб, финансировался не из бюджета государства. Сотрудники «Натива», как и некоторые другие, даже не числились госслужащими. Только после Шестидневной войны государство стало частично финансировать эти учреждения, включая «Натив», наряду со средствами, поступающими из внешних источников. 50 % бюджета «Натива» поступали от Еврейского Агентства, 50 % из госбюджета. В середине восьмидесятых министр финансов Ицхак Модаи постановил, что весь бюджет «Натива» будет финансироваться государством. Однако выделяемый бюджет покрывал только текущие расходы – содержание офиса и зарплату для сотрудников. На конкретную деятельность никогда не выделялись деньги, поэтому она финансировались из внешних источников. Поскольку выхода не было, то и в этот раз для ввода данных в компьютер мы изыскали средства вне государственного бюджета.
