8
БРАТСКИЕ ЧАШИ
Зубчатый клинок упал на палубу с тяжелым звоном. Командующий гоцуганской эскадры с плохо скрываемой ненавистью уставился на трех правителей, перед которыми ему только что пришлось преклонить колени.
— Хорошо. Я… принимаю поражение. Клянусь Дзэдом. Клянусь Равви.
Бой, вспыхнувший, едва Лува игриво выглянула из-за края воды, продлился все время, пока Светлая Богиня неспешно поднималась, а потом спускалась по небесной лестнице. Поначалу многое складывалось отнюдь не в пользу объединенной эскадры: шесть гоцуганских кораблей оказались далеко не единственными поблизости. В этих водах явно кого-то поджидали, и, стоило грохнуть первым пушкам и огнеплевам, против «Ласарры» и остальных судов Морского Края стали появляться новые и новые вражеские корабли — огромные, отлично оснащенные. Продвинуться вперед, как рассчитывал тилманец, не получалось вовсе; несколько бригов было потоплено. На Ласарре сгорела значительная часть оснастки, она не получила пробоин лишь чудом.
Только когда Лува преодолевала последние две ступеньки вниз, ход сражения переломили: прибыла запоздавшая дагирская эскадра с Азралахом во главе. На фоне сияющего рыжего, а местами багрового, как вспоротый живот, неба, черные мачты и рев, издаваемый тридцатью или сорока заморскими двигателями, поначалу приняли за какое-то божественное знамение. Знамением они не были, но знаком — да.
Дуан первым отдал приказ к абордажу «Кринцуллы» — головного корабля Гоцугана. Сам скрестил оружие с командующим ко’Логранном. И сам в конце концов заставил его сдаться.
Наконец по обоюдному согласию решили заканчивать бой. На флангах он, судя по отдаленному грохотанию пушек, все еще докипал, но это уже вряд ли могло что-то изменить.
Вторым на борт сдавшейся «Кринцуллы» ступил, по-пиратски спрыгнув с каната, король Тилмы. Последним с достоинством поднялся из шлюпки сагиб Азралах, которому Вударэс тут же сердито бросил: «Ты опоздал, дикарь!», на что получил спокойное басистое: «По крайней мере, я здесь, белолицый».
— Да что вам всем нужно от моего несчастного народа? — медленно выпрямляясь и стирая очередную струйку крови с разбитой губы, спросил ко’Логранн. — Зачем вообще вас принесло?
Он был чуть менее желтым, чем остальные гоцуганцы, которых Дуан сегодня увидел, и голос его звучал чуть чище. Клинком командующий владел так, что поединок с ним оказался почти удовольствием. Дуан даже хотел заговорить учтиво, как подобает говорить с достойным врагом, но сагиб Азралах опередил его. Белоснежные зубы с подточенными клыками оскалились в усмешке.
— Пусть ваш «несчастный народ» перестанет угонять в рабство честных дагирцев и воровать чужие самоцветы. Я этого не потерплю, грязные вы соба…
— Ты прогневал сразу трех королей, — дипломатично перебил тилманец, поигрывая плеткой. — При других обстоятельствах мы хорошенько растрясли бы тебя на золото, но сегодня мы сыты. И помимо уже озвученного этим дикарем у нас будет всего лишь одна ма-аленькая просьба. Исполните — мы снова забудем о вашем существовании. Не исполните, — улыбка стала только слаще, — в Тилме свои способы пользоваться рабами. Ты очень даже ничего для таких дел, если тебя подлечить.
Гоцу посмотрел в его холеное бледное лицо и, встретившись глазами, ощутимо вздрогнул. Ему также вряд ли мог понравиться раздраженный скрип зубов сагиба, отчетливо прозвучавший при последней произнесенной фразе.
— Так чего ты хочешь, чудовище Домкано? — кисло поинтересовался командующий работорговцев.
Дуан вышел чуть вперед и с расстановкой произнес:
— Хочу я. Верните мою сестру. Надеюсь, она здорова и невредима.
Темные глаза гоцу блеснули удивлением. Он недоверчиво оглядел всех троих, точно ожидая, что они засмеются и сообщат, что сыграли славную шутку.
— Королевская роза? Ваша юная принцесса? Так вы считаете, она здесь?
Потеряв терпение, Дуан схватил его за воротник и рывком дернул вверх.
— Да, мы знаем, что она у вас. Судно с цветными парусами привезло ее к вам, и вряд ли оно просто прогуливалось в здешних водах! Где маара Розинда?
На заросшем лице отразилось колебание. Но почти сразу, до того, как сагиб Дагиры и король Тилмы тоже приблизились, командующий пришел к верному решению и спешно закивал.
— Я понял тебя, понял. Отпусти. Я не предупрежден, но, где бы принцессу ни держали, мы найдем ее раньше, чем наступит рассвет, и вернем. Желаете получить ее вместе с тем гнусным судном?
— Можно и вместе с судном, — с некоторым удивлением отозвался Дуан, разжал пальцы и разрешил: — Забирай свое оружие. Мы возвращаемся. И будем ждать всю ночь.
— Если попытаетесь обдурить нас, помните: моя флотилия раскинулась далеко в этих водах. — Азралах положил свою большую смуглую руку Дуану на плечо и побарабанил по серебристому эполету пальцами. — А я гляжу и того дальше.
Тилманец при этих словах хмыкнул и кинул на него ехидный взгляд, после чего, коротко поклонившись командующему, с улыбкой пожелал:
— Доброй ночи, сладких сновидений.
Но от него даже эти слова звучали как нешуточная угроза.
Когда Дуан уже собирался с помощью каната перемахнуть на один из своих кораблей, гоцуганец неожиданно произнес ему в спину:
— Кстати… прошу простить моих людей за то, что они спутали тебя с этой вонючей морской псиной, с Капитаном Два Лица. Ни один из них ведь сроду не видел королей вживую. Вряд ли при других обстоятельствах…
— Не беда, это последнее, за что стоит извиняться. Со мной часто такое случается, — отозвался Дуан и тут же оттолкнулся от борта.
Оборачиваться он не решился. Его душил нервный смех, похожий на рвотные спазмы.
* * *
Палубу одного из фланговых альраилльских кораблей почти целиком устилали мертвецы, и, поднимаясь сюда вместе с верховным жрецом де Локаром, Дуан испытывал непередаваемо горький ужас. Ужас этот лишь усилило звучание молитв, которые пироланг начал начитывать, разбрызгивая всюду снежную воду из золоченого бурдюка.
Вода была с Силльских гор; лишь она могла очистить судно от шан’ и вознести благодарность богам и падшим людям за то, что именно этот славный корабль так и не дал врагу прорвать колонну. Не дал огромной ценой.
«Ланисс» взяли на абордаж последним отчаянным рывком, но так и не захватили, атака захлебнулась. И теперь, медленно вышагивая по доскам, вслушиваясь в каждый скрип и каждое посвистывание ветра в рваных парусах, король Альра’Иллы рассматривал одно тело за другим. Здесь были молодые моряки, взрослые мужчины, женщины и даже боевые собаки. Смешивались серо-синяя альраилльская форма и цветные гоцуганские лохмотья — желтый народ формы не признавал.
Разбрызгиваемая вода пахла каким-то цветком, и от этого запаха кружилась голова. Дуан оставил жреца позади и ускорил шаг. Он тщетно искал хотя бы одного живого, пока…
— Ино?
Кто-то торопливо сбежал с капитанского мостика навстречу. Когда вспыхнул свет фонаря, Дуан узнал этого кого-то и замер.
— Вот неожиданность.
Принц Арро опять был в крови и едва держался на ногах. Он даже не вытер меч, а великолепный меховой плащ висел клочьями. Во взгляде, отнюдь не таком спокойном, как обычно, читался нешуточный упрек.
— Ты отбыл из Ганнаса без меня. Ино, если бы звук тревоги не разбудил меня…
— Прости, — оборвал Дуан, понимая, что у него нет особых сил выслушивать подобное. — Это было слишком рискованное предприятие. Ты мой гость, я несу за тебя полную ответственность перед твоими родственниками, ты молод, и…
— Но она моя невеста, Ино.
Король Альра’Иллы утомленно улыбнулся и, едва нирец спустился с последней ступени, сжал его руку в своей.
— И что бы она делала, если бы ты погиб?
«И что делал бы я на этом проклятом тропе, со всей выкинутой мне в лицо правдой?»
— Я многому научился, у тебя в том числе. Поэтому я говорю открыто! — Фаарроддан о’Конооарр осклабился. — Ты поступил со мной как свинья, Ино ле Спада. Хотя, думаю, даже твой поросенок Плинг бы такого не сделал.
Монотонный голос жреца приближался, отчетливее слышались слова молитвы на Общем языке. Дуан, понимая, что скоро их прервут, тихо спросил:
— Откуда ты здесь?
— Занял место командующего, когда капитана Дарра убили, — отозвался принц. — Судами я управлять особенно не умею, но держать оборону могу. Если бы гоцуганцы не бросили несколько зажигательных бомб и дымовух, все кончилось бы чуть лучше. А так…
— Так ты командовал один? — восхищенно спросил Дуан. — Сожри меня Джервэ, я знал, что ты не промах! Я не зря сразу понял, что…
Но нирец покачал головой.
— Нет, Ино. Я не был один. Где мне с моей невнимательностью к мелочам?
С этими словами он вынул из-за пояса пистолет и выстрелил в воздух, явно подзывая кого-то. Звук хлопнул в тишине, тут же она обрушилась на уши с новой силой. Арро поднял голову, махнул рукой. Почти сразу с одной из мачт спустилась черная тень, и помимо своей воли в первое мгновение Дуан отшатнулся.
— Ты…
Кеварро, тоже не в лучшем виде, стоял теперь рядом с принцем. Белое и черное, так близко. В руке советник держал моток какого-то каната, который тут же бросил к ногам. Желтые глаза взглянули Дуану в лицо.
— Я не мог остаться в Ганнасе. Вдруг за тобой снова пришлось бы нырять? Рад увидеть тебя живым.
— И я тебя, — коротко отозвался Дуан, отчетливо понимая, что не врет. — А она… была вчера с тобой?
В висках застучало, когда рука советника быстрым привычным жестом отвела за ухо прядь.
— Да. Может быть, меня вернули к жизни ее слезы или поцелуй. Мой недуг отступил.
Ее слезы. Да, у Черного Боцмана были причины плакать. Дуан кивнул и жестом предложил обоим идти следом, сказав только:
— Мы победили. Розинда возвращается. За все это нужно выпить.
* * *
На трофейном гоцуганском бриге «Дарла а’о Дарус» — «Покоритель ночи» — стояла глухая тишина, не светился ни один мачтовый или палубный фонарь. Ветер не гулял в обвисших парусах, обломками чернели мачты. Казалось, все затаилось в напряженном, беспокойном ожидании.
Свет горел лишь в капитанской каюте — аккуратно убранной, еще недавно занимаемой не последним из желтолицых. Стены здесь были в заморском оружии и тилманских полотнах, широкую кровать покрывала шкура голубого ягуара, а каждая ножка резного стола изображала одного из скалящихся Темных богов.
— Почему ты выбрал для подобного празднества это место?
— Люблю пировать там, где побеждаю, разве не это подобает воину?
Дуан слышал свой голос со стороны, и интонация казалась насквозь фальшивой. Бодрости в ней было не больше, чем в песне стоящего на эшафоте. Но ему кивнули и задали второй, тоже ожидаемый, вопрос:
— А где принц о’Конооарр?
— Скоро будет здесь. Налей пока вина, выпьем вдвоем. Он не обидится.
Дуан улыбнулся уголками губ, встал и повернулся к Кеварро спиной. Очень медленно, слыша каждый стук своих каблуков, он прошагал к иллюминатору, в котором виднелось синее, глубокое, усыпанное звездами небо. За стуком он явственно уловил второй звук. Плеск. Журчание багрового сладковатого напитка, аккуратно наливаемого в тонконогие серебряные кубки.
Дуан расправил плечи и посмотрел на узенькую диадему Лувы, замершую под грядой легких облаков. Больше он не прислушивался, не хотел слышать ничего лишнего. Щелчка открываемого перстня, шуршания маленького мешочка, случайного звона флакончика или…
…Он ждал. И он точно знал, что если что-то произойдет, то это произойдет сейчас, слишком хороша возможность.
— Прекрасное вино.
Голос прозвучал тихо; Дуан обернулся и посмотрел на своего советника. Тот сидел недвижно, а два бокала стояли возле сложенных в замок рук, рядом темнела бутылка. Золотые глаза Кеварро были подняты, взгляд — встречен сразу, прямо и спокойно.
— Да… наверняка, — наконец отозвался король Альра’Иллы и пошел обратно к столу. — Оно из прошлого урожая. Нравятся тебе кубки?
— Что?
Советник, казалось, успел задуматься о чем-то: взор, все такой же прямой, застыл.
— Кубки, — повторил Дуан, опускаясь напротив.
Кеварро наклонил голову и посмотрел на украшенные гравированным рисунком сосуды. Сценки альраилльской жизни сменяли друг друга: рабочие дробили кристаллы соли, горожане прыгали через костер на отмели, корабли красовались друг перед другом в Большой Прилив. Пираты и воины, рыбаки и охотники, прекрасные баронессы. Все было вырезано так, что представлялось перед глазами в цвете, удавалось почувствовать и тепло, и ветер, и воду. По ножкам шла резьба — заклинания бога Пала на языке Общего Берега.
— Очень красивые.
— Это братские чаши, реликвия времен Общего Берега. — Дуан улыбнулся. — Слышал? У белого народа короли пьют из них с теми, с кем хотели бы в следующем перерождении, если Пресветлая его дозволит, быть единокровными братьями.
Кеварро смотрел на него, ничего не произнося.
— Дай мне кубок, — тихо попросил Дуан. — Брат.
Правую чашу пододвинули через стол. Беря ее, Дуан посмотрел на свою ладонь. Заморский перстень он повернул камнем внутрь и вот уже на протяжении двух или трех швэ мог видеть, как кроваво-красный сильбурр становится все темнее и мутнее, немо предупреждая: «Яд, хозяин. Предатель поблизости».
Дуан поднял кубок за ножку; Кеварро повторил его жест. Они смотрели друг другу в глаза, и Дуан все еще ждал. Ждал, даже медленно произнося:
— Что ж. Сейчас убедимся, что вино хорошее. За тебя, мой бесценный советник.
Чаши стукнулись друг о друга, и Дуан стал подносить свою к губам. Перстень уже в панике обжигал кожу пальца, силясь остановить своего владельца. Тщетно: в тот миг Дуан испытывал странную, пугавшую его самого, безнадежную раздвоенность. Одна часть напоминала, что на поясе пистолет и что с такого расстояния легко стрелять в лоб. Другая сама тянулась к отраве, убежденная, что если Черный Боцман права, существовать дальше, храня память о таком предательстве, не имеет особого смысла. Первая половина сердца, видимо, принадлежала пирату, вторая — королю. Но ни одна не успела восторжествовать.
— За тебя, Ино, мой король.
Кеварро улыбнулся и быстро, будто провел в пустынях не одну сэлту без воды, опрокинул в себя кубок. В то же мгновение сильбурр на пальце у Дуана резко остыл и вернул свой спокойный красный цвет. И король Альра’Иллы понял все, как если бы Дио’Дио доступно написала объяснение на табличке и показала.
Перстень остыл, потому что опасность исчезла. Вино в его братской чаше было чистым.
— Почему же ты не пьешь? — тихо спросил Кеварро. — Плохое?
Он продолжал улыбаться, а его кожа уже чуть побледнела. Дуан, вскочив с места, рванулся к нему.
Не будь стол прибит прямо к дощатому полу, он бы перевернулся. Кеварро безропотно позволил схватить себя за ворот и рывком поднять, даже не пошевелился. Пустая братская чаша опрокинулась от неосторожного движения. Там, в серебре, не осталось ни капли.
— Та’аш!
Пальцы, сжимавшие темную, шитую золотом ткань, предательски тряслись. Их сводило от неожиданного холода, пробравшегося с моря. У Дуана потемнело перед глазами, и это действительно мог бы быть яд, но не был. Проклятье, не был, проклятье, да, может, лучше бы был.
— Почему?!
Это все, что Дуан произнес. Точнее, Рыжая ударом под дых вбила из него слово, которое уже срывалось с губ Дарины, всего только вчера, и причиной которому был тот же человек.
— Он приказал мне сделать это сегодня, Ино, — прошелестело рядом. — Это… всегда были его решения. Но я не смог, хотя клялся, не мог, хотя Моуд накажет меня. Мне проще поступить так.
Сопоставить все произносимые с паузами слова, увязать в цепь было почти невозможно, но одно стало Дуану ясно. Кеварро, поначалу сам державшийся на ногах, терял опору, как терял и способность дышать. Рукой советник попытался схватиться за стол, наткнулся на чашу; она откатилась дальше, а пальцы соскользнули. Кеварро падал. Дуан опустился вместе с ним на пол, плавно и осторожно, как только мог.
— Мой друг…
Желтые глаза тускнели; Дуан знал, что в конце они почернеют, как уголь, и потеряют блеск, он видел подобное. Дыхание становилось совсем тихим и хриплым, точно что-то, попавшее в горло и вставшее поперек, мешало. Это что-то разрасталось и в худой груди.
— Давно, еще в войну, когда я был ребенком, он вытащил меня из-под копыт лошади альраилльского солдата, спас мою жизнь. Как обычно у знатных людей, мы скрепили это ритуалом Моуд, смешали кровь в чашах весов. Я должен был отплатить, но он очень долго ничего не требовал, так долго, что я успел забыть. Лишь потом, когда попал ко двору Талла, я…
— Кто он? — Дуан наклонился ближе, с ужасом ощущая, как удивительно быстро остывает в его руках черное тело. — Кто?
Ответ был ему почти известен. И нуц произнес имя, а потом, совсем глухо, добавил:
— Прошу, поверь одной важной вещи. Твой отец умер сам, раньше… — Кеварро поднял руку и неосознанным движением оттянул воротник. — Чем я нашел бы в себе мужество…
— Я знаю. — Дуан провел по его волосам, убирая с глаз, еще горящих, но замутненных подступившими слезами боли. — Знаю, верю. Скажи мне, есть от твоей отравы…
Он догадывался, что яды, приготовленные для королей, не имеют антидотов. И все равно спрашивал, ловя себя на том, что в очередной раз пытается встряхнуть советника за плечи, возможно, делая ему больно. Кеварро покачал головой на оборванный вопрос и вдруг опять улыбнулся.
— Я рад. И знаешь, я уже подарил ей тот твой… трофей…
Больше, кажется, он говорить не смог; веки опустились. В мгновение, когда Дуан притянул нуц ближе, зачем-то пытаясь удержать еще не до конца исчезнувшее тепло, слетела с петель высаженная дверь.
— Не смей пить с ним!
В капитанскую каюту ворвалась Дарина, за которой, как на аркане, тащился принц Арро. Видимо, он пытался удержать ее за плечо, в прямом смысле поняв просьбу «не отлипать от прекрасной дамы, пока мы с советником не поговорим». Черный Боцман высвободилась и мгновенно пересекла комнату с новым криком:
— Я же так и знала, дурья башка, знала, что ты вли…
Она осеклась, уставившись вниз.
— Что происходит?
— Ничего страшного… мое прекрасное наваждение. Здравствуй.
Это произнес Кеварро, вновь приоткрывая глаза и пробуя податься к Дарине поближе. По напряженным мышцам пробежала судорога, которую Дуан, казалось, ощутил сам. На губах выступила иена.
— Не двигайся, — хрипло попросил или велел он.
Дарине вряд ли нужно было что-либо объяснять, она догадалась мгновенно. Наклонилась, схватила холодную руку в свою. Она не плакала, только тоже дрожала; Дуан смотрел на ее лицо, не отстраняясь, судорожно сжимая кисть у советника на предплечье. Оно становилось все холоднее и тверже; черный народ костенел, едва сомкнув в последний раз глаза, и тело обращалось в подобие деревяшки. Дурнота, сжавшая нутро, накатывала вновь и вновь то горячими, то ледяными волнами. Она по-прежнему напоминала действие яда, худшего из ядов. Дуан глухо зарычал сквозь зубы.
— Носи жемчужину, пожалуйста, — прошептал нуц.
— Жемчужина!
Дарина неожиданно дернулась, выпустила советника и полезла в карман длинной рубашки, в которую вечно рядил ее Железный. Она зашарила там быстрыми, нервными движениями и наконец извлекла внутреннюю раковину шан’аацца, блеснувшую черно-лиловыми створками. Вместо того чтобы открыть, Черный Боцман сжала подарок, раскрошив в порошок, оставила в пальцах только маленький шарик из темного перламутра — гладкий и слегка светящийся в полумраке.
— Если только ты любишь меня хоть немного… если не любишь, если хотя бы вожделеешь, если проклянешь, когда узнаешь ближе, мне плевать…
Дуан наблюдал за вспышкой ее внезапного помешательства отрешенно, так же — слушал нелепое бормотание. Странное ощущение: будто самого его заперли в банку для бабочек и дают посмотреть на происходящее вокруг, но на это происходящее реагировать совсем не нужно. Спустя мгновение Дарина поднесла жемчужину к сжатым губам советника.
— Парьяла милосердная… Джервэ великая… и ты, ветреная Моуд…
Жемчужина почернела разом, будто кинутая в костер. Она обратилась в тот уголек, каким должны были стать глаза нуц в момент смерти, а потом — в струйку дыма и ускользнула вверх, под потолок. Кеварро вздрогнул. Сделал глубокий, медленный и, кажется, не затрудненный вдох. Дрогнули веки. Наконец глаза распахнулись. В них снова загоралось золото.
Дарина радостно вскрикнула и потянула советника к себе. Дуан не решился ей мешать, разжал руки и отстранился, потом встал, накрепко впившись в стол, иначе ноги держали неважно. Теперь он вспомнил предание, будто жемчужина из нутра проклятой морской твари побеждает любой яд и любой недуг. Всего один раз, отдав за чужую жизнь свою красоту.
Принц Арро так и стоял все это время рядом — с выражением почти полного спокойствия на тонком лице. Впрочем, возможно, лицо было другим, пока Дуан на него не смотрел. Но сейчас нирец даже слегка улыбнулся и тут же извинился:
— Маару Дарину трудно оказалось остановить.
— Дарину? — тихо переспросил Кеварро. Кажется, он постепенно приходил в себя.
— Дуан. — Черный Боцман подняла глаза. — Ты не мог бы нас ненадолго…
— Дуан? — на этот раз переспросил Арро, и его брови приподнялись.
Капитан «Ласарры» ощутил себя так, как не ощущал, когда его загоняла в угол пара дюжин вооруженных солдат. Но даже это не сбило его с основной, ширившейся и разраставшейся мысли, которую тоже необходимо было воплотить, пользуясь моментом. Воплотить, чтобы уже окончательно раздать все долги. Дуан улыбнулся, слегка развел руками и пообещал:
— Вы все получите объяснения, а также возможность друг другу их дать. Но пока мне нужна ваша помощь, раз уж все вы так удачно подвернулись под руку. Никто не возражает?
Глаза Дарины блеснули любопытством.
— Что ты еще удумал, королевская задница?
Дуан задумчиво поднял со стола чашу и, вертя в пальцах, подмигнул.
— Помнишь, как в одном турском порту на нас устроили облаву и оцепили город? Я тогда удирал в повозке с трупами. Так вот, я хотел бы провернуть примерно то же самое.
Черный Боцман улыбнулась. Возможно, она что-то поняла, а возможно, просто не могла не улыбаться. Дуан подал Кеварро руку и помог встать; поддерживая его за плечи, чуть наклонился и спросил:
— На какой знак вы с ним условились? Подавай.
Советник кивнул. Уже через пару швэ над палубой «Покорителя ночи» зажегся фонарь.
