10
КРАСНЫЙ ФОНАРЬ
Пропавшая смотрела со всех городских стен и лукаво улыбалась. Ее рисовал новый придворный живописец, тилманец по происхождению. Народ этот всегда славился своими искусствами, и художник не забыл ни единой детали: украсил длинные темные волосы розами, подчеркнул плавный овал лица в контрасте с острым подбородком, использовал для глаз густую синюю краску. Законченный портрет наспех размножили на большем числе листов, чем печатают по обыкновению ежедневные новости, и побежали расклеивать.
Новостей в тот день не напечатали вообще. Потому что пропавшая и была главной и единственно важной новостью. Город Ганнас метался в лихорадке. Ганнас исступленно спрашивал каждого встречного:
«Вы видели?»
«Вы знаете?»
«8000 варров за улицу, по которой она прошла».
«Титул за место, где она прячется».
«Корабль за имя того, с кем ее видели в последний раз».
«Рука принцессы Розинды тому, кто ее спасет».
Пропавшую невозможно было не узнать. Но далеко не все подгулявшие накануне гости замечали, что уезжают из города, на стенах которого пестреет множество одинаковых листовок.
* * *
Ни тогда, ни потом никто в точности не мог сказать, как именно пропала принцесса Розинда. Все, включая самого Дуана, сходились лишь на одном: после гуляний юная Королевская Роза невредимой вернулась к брату, была немного задумчива, но не грустна. Она вместе со всеми добралась до замка, пожелала добрых снов и удалилась с камеристками в женский флигель, где все, конечно же, поскольку устали, сразу легли спать.
Несколько дам, проснувшихся раньше всех, — вскоре после восхода Лувы, — не заходили к принцессе. Дверь ее спальни была заперта, внутри тихо. И когда настало время первой утренней трапезы, к которой встал король, дамы просто отдали распоряжение принести завтрак себе, а также сообщить его величеству и гостям, что ее высочество, — как, впрочем, почти всегда после больших мероприятий, — заспалась. Это никого не удивило и не встревожило. Даже когда принцесса не встала и ко второму завтраку. И даже когда камеристка, у которой был запасной ключ, после долгого стука решила все же заглянуть к ее светлости и увидела пустую неразобранную кровать. На краю небрежно валялось платье, в котором Розинда гуляла на отмели, окно было распахнуто.
Это тоже не встревожило сразу. Многие камеристки прожили с принцессой не один Круг и знали, как часто непокорное дитя сбегает: на рыночную площадь, в розарий или заезжий театр, к неугодным отцу друзьям из простого люда. Принцессу стали ждать, хотя несколько женщин все же отправились поискать ее в саду, в королевском зверинце, у воды и в других флигелях.
Но она не появилась. Только когда Лува украла тени, тревога, похожая на мелкие и все усиливающиеся волны, стала захлестывать Альра-Ган. А вскоре — когда обнаружилось, что все, включая обувь принцессы, осталось на месте, — здесь уже бушевал шторм.
* * *
— Что ты о ней знаешь? Что?!
Арро был бледен, как самая дорогая, чистая соль. Он не предпринял и попытки вырваться, когда Дуан схватил его за горло, а за стражей захлопнулась дверь покоев. Только губы у принца побелели, а глаза начали странно, лихорадочно блестеть.
— Ничего, — с расстановкой произнес он. — Не больше других.
Дуан бессильно зарычал. Он знал, что уже скоро до всех почтовых станций, постоялых дворов, а потом и до границ дойдет королевский приказ — обыскивать каждую выезжающую карету. Что корабли уже теперь (хорошо, что «Ласарра» ушла раньше) не выпускают из столичных портов без специального разрешения, а вскоре перестанут выпускать и из других. Что в двери простолюдинов, которых дамы вспомнили как друзей сестры, уже стучит стража. И… откуда-то он знал, что все это, скорее всего, не принесет плодов. Что-то случилось. Что-то неизбежное.
Фаарроддан о’Конооарр попытался разжать его пальцы, и Дуан опять уставился в белое лицо.
— Я видел, — с расстановкой произнес он и сам оттолкнул принца от себя. — Видел вас на охоте. Видел вас и вчера у огня. Она звала тебя о’хики. Ты должен знать больше.
Краска прилила к впалым щекам; левой рукой принц все тер и тер свое горло. Дуан сделал к нему новый шаг, в то время как ладонь легла на рукоять меча. Случайно глянув в зеркало, молодой король увидел там своего отца — с пылающим взглядом, оскаленным ртом, сжатыми кулаками. Будто одержимый разом всеми Темными. Но в ту швэ Дуану было наплевать.
— Не сделал ли ты чего-нибудь, что ей не понравилось? Там, у огня? Не уединялись ли вы потом? Ты прикасался к ней?
Впервые глаза Арро тоже сверкнули бешенством, и он сам подошел к Дуану вплотную. Он продолжал краснеть, неровными пятнами по лицу и шее — неизбежная метка жителей холодных земель, сбитый бег крови по сосудам. Но голос звучал твердо и ровно, без единого колебания.
— Я не смел бы. И предполагать такое может разве что грязный скот без чести.
Дуан, криво усмехнувшись, еще сильнее оскалил зубы.
— Что ж, легко приму подобное оскорбление. Поверь, достаточно я знаю благородных вроде тебя, которым честь знакома еще меньше. — Видя, что нирец молчит, Дуан продолжил: — И как ты смеешь удивляться моим вопросам, когда ты солгал мне?! Не сказал, что она благосклонна? Что ты уже целовал ее? Почему бы мне поверить, что за поцелуем не было…
Принц Арро отвел глаза. Руки его тоже были сжаты в кулаки, но более он явно не собирался показывать гнева. Он наконец снова поднял голову, посмотрел Дуану в лицо и откликнулся:
— Потому что так пожелала она сама.
Дуан опешил. Стало так тихо, что отчетливо послышалось взвизгивание запертого в соседней комнате Плинга. Очень медленно Дуан выпустил меч, шагнул к софе и опустился на нее. Прижав одну ладонь к виску, он жестом предложил принцу тоже сесть. Тот выбрал низкое криволапое кресло, неуклюже вытянул длинные, как у журавля, ноги и, сложив руки на подлокотниках, стал ждать. Поняв, что ждут всего лишь вопросов, Дуан попросил:
— Объясни.
И Арро объяснил.
— Впервые я узнал вашу сестру десять Приливов назад. Мы были в Альра’Илле с визитом вежливости, вскоре после того, как с вами случилась… — юноша помедлил, — та беда. Я был юн, отец и брат еще даже не вводили меня в курс дел, и все то время, что они проводили с королем Таллом, да хранит нас его сиятельный взор, я в основном гулял в ваших садах. Однажды на одной из скамеек я увидел плачущую девочку и подсел к ней. Розинда тогда горевала о вас.
Дуан, вздрогнув, отнял руку от лица, поднялся и пошел разводить камин. Ему становилось отчего-то очень холодно, пальцы как онемели. Наклоняясь и сгребая угли, он ощущал на себе взгляд.
— Я немного утешил ее, мы разговорились. Следующие дни, когда она сбегала от своих дам, мы играли, потом я уехал. Чуть позже — видимо, когда ее друзья подросли и она смогла доверять некоторым тайны, — она стала мне писать и присылать гонцов. Она не хотела, чтобы об этом знали, потому что не хотела никаких… обязательств. Ни на что не рассчитывал и я, уверенный, что она переписывается со множеством мальчишек побогаче. Еще два или три раза я приезжал и виделся с ней, видя, как она растет и хорошеет…
Огонь уже пылал. Дуан выпрямился и полуобернулся с тяжелой усмешкой.
— Она хотя бы правда корчила тебе гримасы с дерева?
Принц улыбнулся примерно так же горько.
— Да, такое было.
Дуан вернулся и снова сел. Принц продолжил:
— В этот, последний мой визит все поменялось. Она выросла, я смотрел на нее совсем иначе. Она… почувствовала это, может, потому и толкнула меня в фонтан. Стала избегать. И избегала, пока я не пришел за ней в Ночь Плясок к кострам. Я… был настойчив. Она подарила мне поцелуй. Мог ли я подумать, что ей понравится именно это — твердолобость?
— Я бы мог. — Дуан выдавил нервный смешок.
— Она поставила мне условие: я не должен ничего требовать, помимо того, что она захочет сама, а вы не должны ничего знать. Она была и остается обиженной на вас. И она…
— Не совсем мне верила?
— Она не говорила прямо, но, видимо, да. И поэтому она решила вас проучить. Вы хотели отдать ее замуж — она не пойдет. И… я согласился помочь.
— Как искренний возлюбленный осел. — Дуан вложил в этот ответ весь возможный яд. — И тебя я звал другом?
— Я видел, что вы умны и справедливы, что вы любите ее и тревожитесь. Я был уверен: эта глупая игра не затянется, Розинда сама все поймет. Но сегодня…
Здесь Арро запнулся, закусил губу и помолчал, прежде чем продолжить:
— Я снова и снова смотрел на нее. Она была так прекрасна, необыкновенна… и я думал о ней уже очень давно, думал невыносимо часто, так, что удивлялся сам себе. Сегодня я…
— Ты все-таки к ней приставал!
Принц тоскливо взглянул на Дуана, откинулся в кресле и изнеможенно запрокинул голову.
— В каком-то смысле да: я сделал ей предложение. Она посмотрела на меня со страхом, но в страхе была и радость. Я сказал, что мы можем повременить, пока вы не «образумитесь» и не сдадитесь, пока не перестанете давить, и тогда она обрадует вас решением сама. Она назвала меня хитрецом, посмеялась и дала согласие, и мы снова танцевали, и все вроде бы было, как прежде. А теперь ее нет. И я не знаю, что с ней произошло. Клянусь. Я очень боюсь, что она… наложила на себя руки или что-нибудь вроде того. На нее свалилось слишком много перемен, она могла запутаться. Кто бы не запутался?
Дуан окинул взглядом всю худую, высокую и абсолютно потерянную фигуру Арро и понял, что придется поверить, по крайней мере, сейчас.
— На случай, если она сбежала или попала в беду, я уже объявил вознаграждение тому, кто разыщет ее. А также — пообещал отдать замуж за спасителя. Так вот… в ваших интересах, чтобы это были вы. Больше я вас не задерживаю.
Возвращение обращения «вы» стало знаком, что король более не злится. Явно почувствовав это, Фаарроддан о’Конооарр поднялся и кивнул.
— Я сделаю все ради нее и ради вас.
Дуан тоже встал и, подойдя, протянул ему руку.
— Простите меня, дорогой ко’эрр. Я проявил излишнюю горячность.
— Я тоже.
Дуан невольно усмехнулся. Ему остро нужна была хотя бы одна искренняя улыбка.
— Да? Я совсем не заметил этого.
— Как и почти никто, кто со мной знаком.
По-прежнему сжимая его ладонь, Дуан тихо спросил:
— Может, она все-таки сбежала? Сбежала, а не…
— А ей было от чего сбегать? — Светлые глаза Арро опять будто прожгли все внутри. — Вы? Или я?
Дуан лишь неопределенно пожал плечами. После услышанного он точно этого не знал.
* * *
…Король, и советники, и стража — все тогда много обещали. Любое обещание, будь оно выполнено, перевернуло бы чью-то судьбу. Но их не выполнили. Потому что бумажки не помогли, хотя их становилось все больше и больше, а обещания — краше и краше.
…По улицам притихшего Ганнаса бесшумно ходили несколько теней. Иногда они останавливались, чтобы сорвать очередную листовку с портретом и пустить лететь по ветру. Они смеялись, перемигивались, покупали на рынках самые красивые ткани и от всего сердца желали его величеству удачи.
* * *
— Ее нет в Древних Чертогах.
Доложил сам начальник Стражи Гробниц и вытер бледный — как и у всех, кто охранял это место, — лоб. Сидевший в кресле, почти не спавший уже три ночи подряд Дуан поднял покрасневшие глаза на крупного черноволосого мужчину в голубой накидке.
— Зачем вы искали ее там? — хрипло спросил он.
На широком квадратном лице отразилось нешуточное замешательство.
— Но, ваша светлость, вы-то нашлись именно в пещерах…
Дуан жестом показал, что понял. Он так устал, что едва не забыл собственную ложь.
— На границах уже всех проверяют. А принцы да графы шатаются по всем землям, так говорят в округе. Ищут ее светлость.
— Пусть ищут, пусть. Идите.
И Дуан опять прикрыл лицо руками, не замечая, что огонь в очаге почти погас.
С хлопком двери, ведущей в королевские покои, будто бы захлопнулась другая. Дверь пустынного агадэра, долго и удачно прикидывавшегося живым. Хозяева вот-вот должны были выйти приветствовать гостя. И пригласить остаться навсегда.
…Но в тот же вечер король Альра’Иллы, капитан Два Лица вывесил на балконе старый красный фонарь.
Глядя на колеблющийся свет, он вдруг вспомнил, откуда вообще Железный заимствовал этот обычай — говорить друг с другом тревожными алыми всполохами. А вспомнив, впервые за долгое время уснул почти спокойно, без мыслей и снов.
Пятнадцатый прилив. Верный путь
После взрыва Семнадцатого острова и освобождения из плена команда без ропота, даже дружелюбно приняла юного принца. Все они: молодые и старые, могучие и хилые, воспитанные и дикие люди — разделили с капитаном верную, нужную черту, — умение помнить добро. Так что Ино, хотя он и оказался в нынешнем составе команды младшим, не досталось ни насмешек, ни помыканий. Он ведь сделал то, что, по словам Ноллака, следовало, — доказал, что не трус, и готовился доказывать раз за разом.
Его не назначили юнгой, как он ожидал. Нет, нового юнгу, маленького дагирца, взяли вскоре в одном из портов, взамен убитого прежнего, а второго подобрали с потерпевшего крушение чужого судна. В принце же команда видела пока не равного, но того, из кого Багэрон Тайрэ рано или поздно воспитает равного. И даже пиршество в честь принятия на борт устроили настоящее — с вином, шумом, нестройным пением. Все хлопали по плечам, знакомились, расспрашивали, откуда же «бедный сиротка», и болтали в ответ о себе.
Ино вдохновенно врал, благо, ложь они с Железным обсудили заранее. Ино пил — конечно, не как все, но определенно больше, чем когда-либо в жизни, попробовал все три вида жемчужной висхи: розовую, белую и черную. Ино даже вспомнил и спел пару песен, исполнявшихся на дворцовых пирах менестрелями. К середине ночи его, взбудораженного и счастливого, уже едва держали ноги.
Тайрэ он нашел на носу корабля: тот десять швэ назад заявил, что «орущие глотки» его измучили и он вообще жалеет, что спас команду. Капитан стоял, опершись на борт, и глядел на волны. По пути Ино споткнулся и опрокинул бочку. Тайрэ не обернулся, а только сообщил:
— Будешь сам набирать воду.
— Буду, — пообещал принц и все же подошел.
— Совсем окосел? — сочувственно уточнил Тайрэ, когда Ино встал рядом. — Не бери пример с моих лбов, они не все время так пьют. Я не люблю разгула, у нас тут не крысиная посудина.
— Я знаю… — отозвался Ино. — У нас тут куда лучше.
Тайрэ слабо улыбнулся и поднял голову. С неба подмигивали два созвездия: одно напоминало арбалетную стрелу, второе — что-то вроде щита или раковины. Ино прищурился на них и сказал:
— Ой. Я же их помню. Это Последние Государи. Как хорошо их здесь видно, в Морском Краю не так. Они ведь магические, указывают путь тому, кому нужны, да?
— Верный путь, — подтвердил Железный, с любопытством поворачиваясь к Ино. — Кстати, а что ты о них знаешь, юный Сокол?
— Ничего, — признался Ино. — Меня просто немного учили ориентироваться. А почему они, кстати, Последние? Где правили?
— Цивилизацией Общего Берега, — отозвался Железный и немного помрачнел. — В последние Круги, когда она еще была Общей. Что, правда не знаешь? И чему вас только учат…
Ино пожал плечами на это ворчание. О Цивилизации Общего Берега — древнем времени, когда Морской Край был един, а Заморье и Гоцуган еще не обжили, — он действительно знал смутно, уцелело слишком мало книг, да и те слыли редкостью. Страницы Цивилизации считались светлыми, а вот страницы ее раскола, ухода части жителей за Шиин, а части (пиролангов) в горы — чернее ночи. Люди, недовольные порядком вещей, утверждали, что все идет не так именно с тех Кругов, что мир катится в пропасть и все никак не докатится. Такие желчные воззрения, конечно, не одобрялись. Подробностей об Общем Береге Ино не рассказывали ни учителя, ни даже Ноллак и отец. Первый мало интересовался древностью, второй утверждал: «Нужно жить настоящим, сын. Все ведь уже случилось, и, возможно, это того стоило». Но что — это?
— Учат, что мир изменился, — просто сказал Ино. — И что когда-то мы знали и умели больше.
— Знали и умели больше, — эхом повторил Тайрэ с некоторой грустью. — Но совсем иначе верили и видели.
Он наклонился, взял фонарь, разжег огнивом пламя в алом стекле и повесил пятнышко света на нос «Ласарры». Теперь оно перемигивалось со звездами.
— Ладно. Я тебе расскажу. Можешь считать это сказкой на ночь, потом пойдешь трезветь.
— Я трезвый! — заплетающимся языком возразил Ино.
Наставник рассмеялся.
Когда Общий Берег омывало Общее Море и никто не ведал иных морей, Темные божества не были в том же почете, что Светлые. Служение Темным было не культом, но повинностью. В благостном мире не понимали, что смерть, боль, дурные сны и даже войны закономерны и необходимы, чтобы идти вперед, учиться и побеждать. Никто не задумывался, что без теней нет света. Люди были наивны, потому Светлым они возводили величественные храмы и монументы, а Темным лишь несли кровавые жертвы к идолам, пряча их подальше от городов и зовя «погаными местами». Всем казалось, нет никого выше Праматери Парьялы и Светлой Лувы, скрепляющего дружбу и любовь Пала и дарующего сытость Милуша. Любили Моуд и Вистаса, Переменной природы которых не ведали. Может ли удача быть злой и нести не счастье, а погибель? Человеческому уму недоставало зоркости, чтобы ответить «да». Дзэд с Равви, Вудэн, двуполый Домкано, повелевающий страстью, — в них виделись чудовища.
Забыто имя зодчего, который первым осмыслил это и пожелал построить храм Вудэну, повелителю Кошмаров и Последнего Сна, Избавителю от мучений жизни. Но всем известно, что Великий Разлад начался именно с этого храма, от которого не сохранилось даже колонн. Один храм из черного мрамора, венчавшийся фиолетовым, как Последняя Свеча, маяком. Один храм и благосклонность графа, управлявшего тем самым городом. Этого оказалось достаточно, чтобы по длившемуся много Приливов благоденствию побежала трещина.
Мир тогда разделился: были те, кто счел поступок зодчего и градоправителя верным, но больше тех, кто осудил их и назвал богохульниками, навлекающими на мир гнев Божий. Спорили верховные жрецы. Храм попытались разрушить, но не сумели: треть города вступилась. Прошло не более Круга, а на континенте уже полыхала война. Боги не развязывали ее, но были ее непосредственной причиной. Храмы строились и рушились, пылали целые области. И никогда ни до, ни после не приносилось столько кровавых жертв.
Двое, кого зовут ныне Последними Государями, воцарились, когда разлад стал уже необратим. Нуц по имени Эльтудинн возглавил темнопоклонников, белолицый Вальин объединил светлые города. Многие прочие монархи были перебиты; те, кого не перебили, не хотели брать это бремя.
Двое видели исход войны в одном: забыть прошлое, но забыть и настоящее. Боги, считали они, должны быть равны; Светлым, Темным, Переменным — всем лучше строить храмы и нести жертвы, посвящать праздники. Двое отличались от своих народов качеством, ныне воспитываемым с детства, а тогда невероятным: мир они видели целым. Единым в противоречиях, не разделенным на добро и зло, но сотканным из них. Таким же единым, какими сами они стали, столкнувшись в бою, узнав и поняв друг друга. Забавная ирония: Эльтудинна, младшего сына в королевском раду, ведь растили жрецом Вудэна, пока не пришлось сесть на трон. А Вальин собирался посвятить себя служению Дараккару Безобразному.
Им ничего не удалось изменить, ведь вскоре светлые, не послушавшись Вальина и нарушив перемирие, пошли на темных, а может, было наоборот. Так или иначе, Вальин, пытавшийся остановить свою армию, был застрелен одним из солдат, а может, и полководцев, неясно, своих ли, чужих. И длился последний бой столько, что вся земля и ближняя часть Шиин стали красными. Тогда, от той крови, и завелись там морские твари.
Светлые победили. Эльтудинн, узнав о смерти доблестного врага, в скорби решил все же выполнить то, к чему два мудрых правителя стремились. Войну нужно было окончить, кровь — остановить. Но когда никто не желает слушать, остается только уйти. И Эльтудинн увел остатки своего народа в море, без точного пути. С собой они забрали механические корабли, множество древних чертежей и оружия — все технологии, что не унесли в горы пироланги. Изгнанники Эльтудинна стали искать свою землю, а, чтобы не терять друг друга, вывесили на носах кораблей красные фонари.
Путешествуя, они попали в туман, насланный Дзэдом и Равви, — Боги надеялись, что люди вернутся и доведут войну до конца. Но Эльтудинн не послушал их просьб и угроз, а услышал голос своего мертвого врага: «Не бойся, Они сами не ведают, чего хотят, а ты возведешь Им храмы в Новой Земле». Эльтудинн не свернул назад. И тогда туман дал изгнанникам метку: кожа у всех до последнего ребенка стала смуглой, а глаза знати обрели пронзительный серый цвет. Такого же цвета были глаза Бога Справедливости, до того как, сойдя к смертным, он был ослеплен и изуродован. Таковы глаза почти всех богов. Таковы были и глаза Вальина.
Вскоре странники нашли материк и острова. Места назвали Заморьем, а часть кораблей, на которых к тому времени закипели бунты, отбыла дальше и приютилась в Гоцугане. Эльтудинн уже не увидел берега, умер в пути. Говорят, именно в день, когда закрылись его глаза и тело бросили на волю Моуд, в небе появились два созвездия. А Светлые, Темные и Переменные отныне пользуются все равным почетом, пусть каждая страна и выбирает себе верховных. Все стало так, как Последние желали. И до сих пор они помогают заплутавшим, усталым, отчаявшимся храбрецам.
— А если помощи от них, и от своих друзей, и от богов желаешь ты, — просто вывеси там, где видишь звездное небо, красный фонарь. Помни об этом, юный Сокол. Помни.
И никогда не сдавайся.
