Роберт Говард
Луна черепов

Исполинская черная тень, словно отброшенная гигантским клинком, врезавшимся в пламень заката, легла на землю. Человеку, только что завершившему тяжелейший переход через джунгли, она казалась олицетворением гибельного рока и ужаса, неким символом, исполненным невразумительной, но от этого еще более страшной угрозы. Такова бывает тень прокравшегося в дом убийцы, отбрасываемая пугливым пламенем свечи на стену.

И все же это была лишь тень вздымавшихся впереди отвесных скал высокого кряжа, первого аванпоста угрюмых предгорий, к которым так стремился одинокий странник. Подойдя к его подножию, человек остановился и, задрав голову, пристально вгляделся в иззубренные силуэты гигантских утесов, отчетливо прорисовывающиеся на фоне багрового диска заходящего светила. Он мог поклясться, что, глядя из-под руки, отчетливо уловил некое движение наверху. Однако все еще яркое предзакатное зарево слепило мужчину, и даже его ястребиное зрение не позволяло различить, что же именно там двигалось. Был ли то архар? А может, человек, мгновенно поспешивший в укрытие?

Странник пожал плечами и перевел взгляд на едва означенную тропку, начинавшуюся среди россыпи валунов и круто уходящую вверх, чей конец терялся за гребнем. На первый взгляд могло показаться, что этот путь подходит лишь горным козлам, но при ближайшем рассмотрении выяснялось, что каменный склон в изобилии испещряли специально кем-то вырубленные выемки, вполне подходящие для человеческих пальцев. Оценив крутизну скального склона и расстояние между выбоинами, путешественник понял, что подъем потребует от него предельного напряжения всех сил. Что же, быть посему. Не мог же он в самом деле повернуть обратно после того, как за его спиной остались тысячи миль?

Он сбросил с плеч большую сумку, что нес на плече, пристроил сверху громоздкий мушкет, оставив при себе лишь длинную рапиру, кинжал и один из пистолетов. После того как с помощью веревки он надежно укрепил свой нехитрый арсенал за спиной, путешественник, ни разу не оглянувшись на залитые заходящим солнцем джунгли, из которых только что вышел, начал долгое восхождение на кряж.

Это был рослый, сильный и выносливый человек с длинными руками, чьи мускулы могли бы поспорить крепостью с железом. Но даже и ему снова и снова приходилось давать себе передышку. В моменты отдыха он замирал на отвесном утесе, припадая к нему с цепкостью муравья. Тем временем сумерки сгущались, и скоро край скалы, бывший еще так далеко, начал сливаться с темным небом. Но сей факт совершенно не смущал загадочного скалолаза, вслепую нашаривающего на выщербленной каменистой поверхности очередную зацепку для пальцев. Человек упрямо карабкался все выше и выше.

Далеко внизу, под его ногами, уже заводили свои разговоры ночные обитатели тропических джунглей. Человек, словно бы зависший между небом и землей, не мог отделаться от мысли, что голоса птиц и животных звучат как-то непривычно тихо и робко. Будто бы на укрытые ночью черные холмы были наложены чары тишины и ужаса, действующие даже на неразумных лесных тварей.

Мужчина неуклонно приближался к обрывистому краю плато, однако и путь сделался тяжелее. Казалось бы, до макушки утеса было уже рукой подать, когда скала сделалась совершенно отвесной. Мускулы и нервы упрямца были напряжены до предела, но он не думал отступать. Время от времени пальцы человека соскальзывали, и тогда только чудо удерживало его от падения. Каждая жилка этого обманчиво худого, но невероятно сильного и скоординированного тела была крепче стали, а длинные ловкие пальцы обладали крепостью тисков, и мужчина лишь ненадолго задерживался.

Выемки сделались совсем неглубокими, и не то что лезть выше, а просто удерживаться на месте становилось все труднее, поэтому скалолаз продвигался все медленнее и медленнее. Но наконец упорство человека было вознаграждено, и на фоне неба, на котором уже успели появиться звезды, он разглядел край утеса всего в каких-нибудь двадцати футах над ним.

И именно в этот момент, когда он запрокинул голову, напряженно вглядываясь во тьму, какая-то темная масса заслонила звезды, а потом с грохотом и стуком понеслась прямо к нему. Человек изо всех сил вжимался в твердый камень, стараясь слиться со скалой. Он напрягся в ожидании смертельного удара, но что-то лишь просвистело рядом с его ухом, обдав волосы ветерком, и чиркнуло по плечу, уносясь вниз. Несмотря на то что удар валуна пришелся по касательной, его сила была такова, что человека едва не сбросило вниз. Мужчина несколько секунд отчаянно балансировал, шаря по скале в поисках надежной опоры и сдирая о камень ногти. Наконец, когда он замер в более или менее устойчивой позе, до его ушей донесся гулкий треск взорвавшегося осколками валуна, достигшего каменного подножия скалы.

Человек, стараясь не выдать себя лишним шорохом, вглядывался в безмолвные тени наверху. Какое существо помогло перевалить через край кряжа этому громадному валуну? Не мог же он упасть сам по себе? По его спине стекали струйки холодного пота. Мужчина этот отличался недюжинной отвагой и воинскими умениями, что могли засвидетельствовать души значительного числа мерзавцев, отправленных им в ад. Однако он привык встречать любого, пускай и самого грозного, противника лицом к лицу на поле битвы. Поэтому мысль о том, чтобы умереть, как беспомощный ягненок, не имея ни малейшей возможности сопротивляться, наполняла его страхом.

Но это недостойное чувство практически мгновенно сменила необузданная ярость, и скалолаз прямо-таки рванулся вверх, как будто за его спиной выросли крылья. Человеку было ровным счетом наплевать на собственную безопасность, он лишь горел желанием вцепиться в горло неведомому врагу. Путник преодолел отделяющие его от вершины утеса футы за пару дюжин секунд. Было бы естественно ожидать, что ему на голову посыплются новые камни, но ничего подобного, как ни странно, не произошло. Мощным рывком перекинув свое тело через кромку скалы, он откатился от нее подальше и встал во весь рост, одновременно выхватывая рапиру из закрепленных на спине ножен. Но напрасно его острые глаза выискивали врага: вершина утеса оказалась совершенно безжизненной.

Отдышавшись, путник огляделся: примерно в полумиле к западу ровное плато переходило в сильно пересеченную равнину, на которой холмы сменялись низменностями. Только что покоренный им кряж, подобно мысу, отходил от основного горного массива, вдаваясь в джунгли. Лес расстилался во все стороны до самого горизонта. С такой высоты колеблющаяся под ночным ветром поверхность джунглей казалась океаном, таинственным и темным. А над ним стояла всеобъемлющая тропическая ночь.

Здесь, на плато, властвовала ничем не нарушаемая удивительная тишина. Сам воздух был тих и неподвижен, в зарослях низкого кустарника ни малейшего признака присутствия живых существ — ни возни, ни движения. Но человек не расслаблялся: камни сами по себе на голову не падают. Что за твари населяли эти угрюмые места?

Лирический настрой оставил путешественника. Тропическая мгла показалась ему липкой, как паутина, сквозь пыльные нити которой проглядывали желтоватые звезды, наводившие мысли о болотных гнилушках. Тяжелые испарения, осязаемые, словно плотный туман, поднимались над зарослями. Скривившись, человек пошел прочь от обрыва и направился прямо вперед, через плато, держа в одной руке рапиру, а в другой — пистолет.

Он шел крадучись, весь собранный и напряженный, ступая бесшумно, точно леопард. Чутье подсказывало путнику, что за ним внимательно наблюдают. Несмотря на то что его уши не слышали никакого другого звука, кроме шороха высокой травы под ногами, путешественник точно знал, что рядом есть кто-то еще.

Он был уверен, что его сопровождают некие существа, окружившие его со всех сторон. Невидимые, но от этого не менее опасные тени скользили за его спиной, впереди и с обеих сторон. Люди ли это или звери, пока сказать было невозможно. Более того, он совершенно не собирался ломать голову над этим вопросом. Враг есть враг, и мужчина был готов драться хоть с человеком, хоть с дьяволом, если бы тот осмелился встать у него на пути. По собственному опыту он прекрасно знал, что отвага и решительность могут заставить отступить даже демонов.

Кусты обступали тропу, словно низкорослые гоблины, сливаясь уже в десяти футах в сплошную черную массу. Мрак, покрывавший это зловещее плато, был душным и осязаемым и давил на нервы, как и неестественная тишина. Сквозь него даже звездный свет пробивался с трудом, поэтому звезды выглядели размытыми желтыми пятнышками на черном покрывале неба. Порой путник останавливался, будто бы давая шанс невидимому противнику объявиться открыто, но темные заросли упрямо хранили свою тайну.

Миновав равнинные заросли, путешественник добрался до подножия холмов. Далее его путь лежал через небольшую рощу, казавшуюся монолитом мглы в окружавших потемках. Не доходя какой-то дюжины футов до деревьев, человек остановился.

Его глаза, свыкшиеся с ночным мраком, выхватили среди стволов подозрительную тень, явно не принадлежавшую растительному миру. Человек выжидал, но и неясный силуэт оставался неподвижным. Несмотря на то что скрывающееся среди деревьев существо никак не проявляло своего присутствия, путник ясно чувствовал исходящие от него флюиды смерти. Жутью веяло от замерших лесных великанов, среди них определенно таилась погибель…

Путник решил, что дальнейшее ожидание бессмысленно, и двинулся вперед, держа клинок наготове. Шаг. Еще шаг… Он изо всех сил напрягал зрение, чтобы не пропустить первого угрожающего движения. Мужчина был готов поспорить на что угодно, но у дерева определенно таился человек, хотя удивляла его полная неподвижность. Еще пара шагов, и все встало на свои места. Путешественник не ошибся: перед ним действительно оказался человек. Чернокожий. Мертвый.

Негр, пронзенный множеством дротиков, был распят среди стволов. Одна рука, пригвожденная копьем к толстому дереву, была вытянута в повелительном жесте, прямо вперед, вдоль длинной ветки. Кисть удерживал кинжал, пробивший обезображенную ладонь, на которой были отрублены все пальцы, кроме указательного, торчавшего, как корявый сучок. Мертвец указывал простертой рукой в ту сторону, откуда только что пришел человек. Ему были уже знакомы подобные «указатели», столь ценимые некоторыми членами Берегового Братства. Смысл подобных посланий всегда был одинаков: впереди ожидает смерть.

Путешественник, без всякого страха разглядывающий жуткий указатель, улыбался нечасто. Однако теперь он позволил себе скривить губы в сардонической усмешке. Подумать только, он оставил за спиной тысячи лиг, преодолел океан, пересек бескрайние пустыни и джунгли Черного Континента только для того, чтобы наткнуться на мертвое пугало! Неужели они — кем бы «они» ни были — в самом деле полагают, что его заставит свернуть с пути безмозглая садистская выходка?

Человек не уступил искушению отдать салют мертвецу (по зрелому размышлению этот жест показался ему неуместным и не вполне благородным) и двинулся через рощу, по-прежнему ожидая нападения с любой стороны. Его уверенность, что неведомые провожатые вот-вот нападут на него — либо сзади, либо из засады, — окрепла.

Однако путешественник миновал рощу, а ничего подобного не случилось. Выйдя из-под полога деревьев, он оказался перед каменистым склоном, первым из целой череды подобных на пути к горам. Таинственный странник, не снижая темпа, двинулся вперед и вверх.

Что интересно, он ни на секунду не задумывался, насколько удивительны были его действия с точки зрения здравого смысла. Скажите, ну какому нормальному человеку пришло бы в голову карабкаться по каменным утесам на ночь глядя, вместо того чтобы заночевать у их подножия и начать нормальное восхождение с утра? Правда, никто другой и не смог бы совершить это восхождение.

Человек, о котором идет речь, вообще не походил на заурядного обывателя. В своих поступках он руководствовался отнюдь не обыденным здравомыслием. Поставив перед собой цель, он целиком отдавался ее достижению.

Двигаясь кратчайшим путем, он просто сметал все возникающие перед ним препятствия, а уж на такие мелочи, как время суток, и вовсе не обращал внимания. Цель должна быть достигнута любым путем. Именно так. И уж если сумеркам было угодно застигнуть его на самых подступах к Стране Ужаса, да будет так. Тем более ничего не менял тот факт, что в ее внутренние пределы он вторгся в самую глухую ночную пору.

Пока он пробирался меж валунов, размером от головки сыра до целого дома, взошла луна. Ее серебристый свет придал раскинувшемуся под ней миру необычайно загадочный вид. Иззубренные пики не столь уж далеких гор казались зубчатыми башнями чародейских замков. Правда, путешественник не придавался мечтательному созерцательству. Мужчина до рези в глазах вглядывался в залитый лунным светом каменистый ландшафт, стараясь не упустить еле заметную тропу, которой придерживался. Он был готов ко всему: к неожиданному нападению, к предательскому копью, к целой горной лавине, несущейся ему навстречу, наконец.

Однако произошло то, чего он вовсе не ожидал. Из-за громадной базальтовой глыбы на тропу перед ним выступил человек. Глазам путешественника предстал гигант цвета черного дерева. Его облитая лунными лучами кожа лоснилась, так же как и наконечник тяжелого копья, которое воин сжимал в мускулистой руке. Его голову с красивым хищным лицом венчал пышный убор из страусовых перьев. Негр величественно поднял копье, преграждая путь незнакомцу, и ночную тишину разбил человеческий голос.

— Эта земля не принадлежит белому человеку, — заявил чернокожий на диалекте речных племен. — Как называют моего белокожего брата в его родном краале? И что привело его сюда, в Страну Черепов?

— Мое имя — Соломон Кейн, — на том же языке ответил чернокожему воину путешественник. — А привели меня сюда поиски королевы вампиров Негари, что обитает в этих горах.

— Немногие ищут ее. Еще меньше тех, кто находит. И никто не возвращается. — Слова негра были столь же торжественны, сколь и загадочны. Кейн отнес их на счет того, что чернокожие любят подобные двусмысленные и цветастые высказывания.

— Не проводишь ли ты меня к ней? — спросил англичанин.

— В правой руке у тебя длинный нож, — ответил вопросом на вопрос его собеседник. — Но здесь нет львов.

— Зато есть змеи. Одна такая здоровая своротила камень, когда я сюда поднимался. А кто знает, сколько их тут в кустах еще?

Воцарилась недолгая тишина. Мужчины, обменявшись двусмысленностями, смотрели друг другу в глаза. Первым уступил эбеновый гигант. Он отвел взгляд, губы его тронула мрачная усмешка.

— Твоя жизнь в моих руках, — сказал он затем.

— В моей руке — жизни многих воителей. — Кейн холодно усмехнулся в ответ.

Взгляд негра скользнул по высокой жилистой фигуре англичанина, по искрящемуся лезвию его рапиры, которое, казалось, разрезало лунные лучи, потом встретился с его колючими прозрачными глазами, и в его зрачках отразилась некоторая неуверенность.

— Ты не принес с собой даров, — проговорил он. — Но если ты последуешь за мной, я отведу тебя к Ужасающей, к Властительнице Рока, к Алой Госпоже — к владычице Накари, правящей благословенной страной Негари!

Воин отступил в сторону, торжественно пропуская англичанина вперед. Но Кейн, который ни на грош не доверял чернокожему, опасаясь удара копьем в спину, покачал головой.

— Кто я такой, чтобы идти впереди моего брата? Мы оба вожди, так пойдем же бок о бок.

В глубине души пуританин был до крайности возмущен тем, что приходится пускаться на подобные дипломатические ухищрения с кровожадным дикарем, но лицо его хранило невозмутимое выражение.

Чернокожий воин, которому было нечем крыть подобный аргумент, с варварским достоинством поклонился, и они вместе зашагали вверх по тропе, не произнеся более ни слова. Все новые и новые воины, выходя из укрытий, присоединялись к их процессии. Якобы споткнувшийся англичанин бросил взгляд назад и обнаружил, что за ними следовало уже не менее сорока воинов, выстроенных в два отряда. Лунный свет наполнял их тела обсидиановым блеском, озарял высокие головные уборы, стекал с длинных, зловеще изогнутых наконечников копий.

— Твои братья похожи на леопардов, — учтиво сказал Кейн своему спутнику. — Самый зоркий глаз не разглядит их в ночи. Когда же они пробираются в высокой траве, самое чуткое ухо не расслышит их приближения.

Чернокожий воин принял комплимент как должное и гордо задрал голову, отчего перья его убора громко зашуршали.

— Горный леопард и вправду доводится нам братом, белый человек. Мы крадемся в ночи, словно плывущий дымок, но обрушиваемся на врага, словно разящая сталь. Наши руки крепче железа, и удар их смертелен. Когда мы наносим удар, содрогаются горы и повергаются в прах самые сильные воины!

Не уловил ли Кейн нотку угрозы в его голосе? И хотя для таких подозрений у пуританина не было оснований весомее смутных предчувствий, все же какая-то аура порочности и жестокосердия сопровождала его спутника. На всякий случай он решил промолчать, и некоторое время странный отряд поднимался по склону в полной тишине. На ум пуританину, не чуждому определенной романтики, пришло сравнение с полуночным шествием призраков.

Тропа меж тем становилась все круче и круче. Она петляла между гигантскими скалами, то проходя по самому краю пропасти, то уходя в глубокие расселины. И вдруг, совершенно неожиданно, их отрад вышел к бездонному провалу, который шел в обе стороны насколько хватало глаз. Сперва Кейн решил, что они достигли конца пути, но потом различил тонкий каменный мостик без перил, соединяющий обе стороны. Приглядевшись повнимательней, пуританин понял, что это было делом рук самой природы, с помощью ветров и осадков за бесчисленные тысячелетия изваявшей каменную арку. Приблизившись к узкому каменному полотну, вождь остановился.

Нимало не устрашенный, Соломон Кейн заглянул в пропасть. Провал был шириной футов сорок, а вот насколько он был глубоким, сказать было невозможно, даже приблизительно. Бездну на многие сотни футов наполняла непроглядная тьма. Кейн носком сапога столкнул вниз камушек, но, сколько он ни вслушивался, до его ушей доносилось лишь эхо его ударов о каменные стены. С другой стороны к темному небу вздымались совершенно неприступные на вид скалы.

— Здесь, — сказал вождь, — пролегает истинная граница царства Накари…

От Кейна не укрылось, что воины все плотнее окружали его. Делая вид, что его это совершенно не интересует, англичанин лишь плотнее сжимал рукоятку рапиры, которую, к слову сказать, он так и не убрал в ножны. От пропитывавшего воздух напряжения на пуританине поднялись дыбом все волоски.

— …И здесь, — грозно продолжал могучий негр, — тому, кто осмелился явиться в это место без даров для Накари, говорят — умри!

Это слово вырвалось из его глотки душераздирающим криком. Так могло бы звучать в устах злого волшебника заклятие, превращающее его в безумного маньяка. Эхо жуткого вопля еще судорожно металось между скал, когда чернокожий воин отвел руку, занося копье. Все мускулы его могучего тела напряглись — и тяжелое длинное копье устремилось прямо в грудь Кейна!

Вряд ли кто-либо еще, кроме пуританина, обладал такой инстинктивной реакцией, чтобы уклониться от безумного броска с расстояния в неполную дюжину футов. Соломон Кейн успел отшатнуться, и широкое волнистое лезвие прошло мимо, всего лишь в долях дюйма от его груди. Его рапира перечеркнула лунный луч в мгновенном ответном выпаде. Вождя спас какой-то негр из его отряда, выбравший именно этот момент, чтобы броситься на Кейна. Рослый воин умер, даже не успев понять, что с ним произошло, — Кейну никогда не приходилось бить дважды.

В следующий момент вокруг пуританина поднялся стальной смертельный вихрь. Похоже, дикари решили, что белокожий воин не сможет им оказать серьезного сопротивления, потому они не спешили кидать свои копья, а пытались достать Кейна длинными выпадами. Отводя в сторону одни копья и уворачиваясь от других, Кейну не оставалось ничего другого, как вскочить на узкий каменный мост. Теперь негры могли нападать на него только по одному.

Атаковать первому, однако, никому не хотелось. Чернокожие воины сгрудились на краю пропасти, пытаясь дотянуться до Соломона Кейна кривыми остриями своих копий, длина которых давала им неоспоримое преимущество перед рапирой Кейна.

Стоило ему отступить, и они подавались вперед, когда же он пытался сделать выпад, чернокожие дружно откатывались назад. Однако выгодная позиция, невероятная реакция и мастерство фехтовальщика, помноженные на его яростную решимость и самообладание, практически уравнивали силы.

Этот безумный танец продолжался некоторое время, не причиняя вреда ни одной из сторон. Внезапно толпа завывающих дикарей раздалась, пропуская несущегося вперед, словно буйвол, черного великана. Здоровенный негр бежал, выставив вперед копье, — похоже, он решил протаранить Кейна. В глазах его плескалось безумие, и он стремительно приближался к англичанину.

Кейну не оставалось ничего другого, как отскочить назад и отступить на самый край каменной арки, разворачиваясь боком, чтобы избежать смертельного столкновения. Пытаясь улучить момент, чтобы нанести удар рапирой, он чуть не потерял равновесие и не рухнул в черную бездну под ногами. Чернокожие бестии ликующе взвыли, увидев, как он зашатался, балансируя руками. Успевший за это время затормозить, воин развернулся и с торжествующим ревом бросился на замершего в неустойчивом равновесии врага.

Кейн буквально чудом успел отбить выпад его копья, пустив в ход всю свою недюжинную силу. Он еще не восстановил равновесия, так что его успех можно было назвать подвигом, для большинства фехтовальщиков недоступным. Зазубренное острие промелькнуло мимо его щеки, и Кейн почувствовал, как падает спиной в пропасть. Неуловимым движением он мертвой хваткой вцепился рукой в древко копья и в следующее мгновение пронзил сердце противника рапирой. Из распахнутого в победном крике рта негра ударил фонтан крови, и умирающий всем своим немалым весом обрушился на победителя. Что-либо изменить было уже вне человеческой власти, и мертвый черный человек и пока еще живой белый перевалились через каменную кромку. Не издав ни звука, противники растворились во тьме зияющей бездны.

Все произошло настолько быстро, что ошарашенные воины не успели даже пошевелиться. Воздух еще наполнял торжествующий рык великана, а мостик был уже пуст. Постепенно оправившись, туземцы вбежали на каменную арку. Но напрасно они всматривались и вслушивались во тьму — из мрачной утробы пропасти не доносилось ни звука.