Юноша последовал за Соломоном Кейном, который торопливо направился к парадным дверям, распахнул их и выскочил из дома.

Туман отступил, ярко светила луна. В двухстах ярдах от них находились изломанные черные скалы берега. За ними светился серебром длинный, хищных обводов, корабль, покачивающийся на волнах в безопасном отдалении от окруженных белой пеной камней. Надо сказать, что караульных, которым бы полагалось охранять пиратское логово, не было видно. То ли разбойники сбежали на корабль, когда услышали пистолетные выстрелы, то ли у них имелся приказ вернуться к этому часу на берег.

Впрочем, Кейну с Холлинстером было на это наплевать. Главное, сейчас никто не встал на их пути. К сожалению, черные зловещие скалы, так неприятно напоминавшие руины брошенных человеком домов, скрывали от их глаз происходящее сейчас на узкой песчаной полосе у кромки воды.

Двое мужчин бросились бегом по пустоши в сторону моря. По внешнему виду Кейна нельзя было сказать, что пуританин только что пережил смертельный поединок, потребовавший от него концентрации всех сил. Создавалось впечатление, что девонширец создан не из плоти и крови, а из стальных стержней и пружин. После того как он побывал в жерновах жизни и смерти, отчаянная гонка на две сотни ярдов даже не заставила его запыхаться. Молодой же Холлинстер едва передвигал ноги. Силы его подточила не столько потеря крови, сколько переживания, которых бы достало и на троих. Только любовь к Мэри и мрачная решимость вызволить невинное создание из лап алчных насильников еще поддерживали силы этого упрямца.

Они уже приближались к Скалам, когда услышали злобную ругань, заставившую их вспомнить об осторожности. Холлинстер, дошедший почти до бредового состояния, готов был перепрыгнуть через валуны и с ходу наброситься на всякого, кто бы там ни оказался. Кейну с трудом удалось его удержать от этой затеи. Вместо этого они тихонько взобрались на вершину каменной гряды и посмотрели вниз.

Удобно разместившимся на каменном выступе Джеку Холлинстеру и Соломону Кейну был хорошо виден вход в маленькую пещеру, надежно укрытую от постороннего глаза в нагромождении камней. В резком лунном свете они разглядели и охваченный суетой корабль капитана Хардрейкера — пираты ставили паруса, спешно собираясь сниматься с якоря. Только что от берега отвалила одна шлюпка, и мерные удары весел несли ее к кораблю. Вторая шлюпка была полна людей, и пираты нетерпеливо ожидали на веслах, в то время как их предводители о чем-то спорили на берегу.

Стало ясно, что команда Скопы, не мешкая, поспешила через туннель на берег моря. Если бы мстительный сэр Джордж не задержался ради поимки девчонки — в чем ему, увы, сопутствовала удача, — разбойники уже успели бы убраться восвояси. Непосредственно под Холлинстером и Кейном, на чистом песке, сэр Джордж Бануэй и Бен Аллардайн схлестнулись в яростном споре. У их ног, связанная по рукам и ногам, лежала Мэри. Заметив девушку, Джек едва не сиганул вниз, но тяжелая рука пуританина прижала его к скале.

— А я говорю, девка отправится на корабль! — донесся до них сварливый голос Бануэя.

— А я говорю — нет! — стоял на своем Аллардайн. — Добром это не кончится! Или ты уже забыл плавающего в луже собственной крови капитана Хардрейкера? И спрашивается, из-за чего? Все из-за баб! Говорю тебе, женщины — это источник скверны, они сеют между мужчинами вражду и раздор. Возьми мы ее на корабль, и еще до рассвета не менее дюжины моих дьяволов перережут глотки друг другу! Послушай доброго совета, прикончи ее прямо здесь…

Пират наклонился над девушкой. Сэр Джордж повалил его ударом ноги и выхватил рапиру, но этого Джек Холлинстер уже не видел. Вывернувшись из-под руки Кейна, он вскочил и, подняв абордажную саблю, очертя голову ринулся вниз. При виде вооруженного мужчины пираты в лодке отчаянно заголосили, полагая, что на них вот-вот со скал обрушится отряд королевской пехоты. Страх за свои шкуры заставил их налечь на весла и пуститься наутек, предоставив своего старшего и покровителя своей судьбе.

Холлинстер приземлился на ноги, но неумолимая инерция бросила его на колени в мягкий песок. Однако эффект неожиданности был на его стороне, и, моментально вскочив, он обрушился на двух негодяев, в недоумении таращивших на него глаза. Не успев ничего понять, Аллардайн рухнул с раскроенным черепом. Его смерть сыграла на руку сэру Джорджу, заставив негодяя опомниться. Второй удар Джека предназначался Бануэю, но тот смог его парировать.

Абордажная сабля — оружие достаточно неуклюжее, в силу своей специфики отнюдь не предназначенное для искусного фехтования. Накануне Джек уже доказал, что с прямым и легким клинком Бануэй ему не соперник. Но к тяжелой кривой сабле юноша не привык, к тому же он порядком ослабел от потери крови. Бануэй был в гораздо лучшей форме.

Тем не менее, юноше удалось заставить дворянина уйти в глухую оборону, настолько истов и стремителен был его натиск. Однако, несмотря на решимость и ненависть, гнавшие его в бой, силы стали покидать Джека. Смуглое лицо Бануэя исказила торжествующая гримаса. Он принялся раз за разом доставать Холлинстера, нанося ему удары то в грудь, то в щеку, то в бедро… И хотя эти раны сами по себе были не опасны, из них тоже текла кровь, еще больше ослабляя Джека.

Наконец, потешив вволю свою кровавую душу, сэр Джордж легко увернулся от неуклюжего выпада молодого человека и приготовился нанести завершающий удар. Его подвела самоуверенность: он попросту поскользнулся на песке, потерял равновесие и вместо удара нелепо замахал руками, пытаясь удержаться на ногах. В этот миг ему было не до обороны. Глаза Джека заливали пот и кровь, но все же он не упустил свой шанс.

Собрав все свои силы для последней атаки, юноша ринулся вперед и, размахнувшись, как дровосек, обрушил тяжелое лезвие на бок Джорджа Бануэя. Удар пришелся как раз в подреберье и, по идее, должен был развалить мерзавца пополам. Но вместо этого… само лезвие разлетелось, точно стеклянное! Потрясенный Джек упал на колени, и из его онемевшей руки вывалилась бесполезная рукоять оружия.

Сэр Джордж перевел дух и с торжествующим криком бросился на своего заклятого врага. Его клинок уже со свистом рассекал воздух, метя беззащитному юноше прямо в сердце, когда на его пути вдруг выросла стальная преграда! Какая-то немыслимая сила с легкостью отмела в сторону рапиру Бануэя.

Холлинстер осел на песок бесформенной кучей и судорожно хватал ртом соленый морской воздух. Соломон Кейн показался ему черной тучей, нависшей над сэром Джорджем Бануэем, а неотвратимая, как судьба, длинная рапира пуританина — молнией. Дворянин пятился под шквалом ударов, отчаянно пытаясь сохранить жизнь.

В холодном лунном свете длинные клинки казались отлитыми из жидкого серебра, но Холлинстеру сейчас было не до невероятного поединка. Юноша склонился над лишившейся чувств девушкой и трясущимися, ослабевшими пальцами пытался освободить ее от веревок. И лишь после того, как ему это удалось, он обернулся в сторону сражающихся мужчин.

Джек имел определенное представление о фехтовальном искусстве Соломона Кейна из множества ходивших о девонширце легенд, но теперь судьба дала ему возможность увидеть мастерство пуританина воочию. Его самого нельзя был назвать слабым фехтовальщиком, но Кейн действительно творил чудеса. Холлинстер даже пожалел, что пуританину не досталось более достойного соперника!

Несмотря на то, что сэр Джордж слыл отменным фехтовальщиком и имел славу опасного дуэлянта, Кейн превосходил его по всем статьям. И ситуацию определяло даже не то, что пуританин был выше, сильнее и имел более длинные руки, — нет, он был гораздо искуснее. И гораздо быстрее. Соломон Кейн был крупнее и тяжелее Бануэя, но при этом двигался с поражавшей воображение скоростью. Что же касается умения, то дворянин по сравнению с ним казался неуклюжим кадетом. Мастерство Кейна было настолько отточено, что он не делал ни одного липшего движения. Кроме того, пуританин дрался совершенно бесстрастно. Все это до определенной степени лишало его стиль зрелищности — ни тебе головоломных финтов, акробатических уходов или театральных выпадов, от которых бы захватывало дух, но зато не оставляло ни малейшего сомнения в его смертельной эффективности.

Стальной клинок неизменно оказывался в том месте, где это было нужно. Ни долей дюйма ниже или выше, ни долей дюйма левее или правее. Не было такой уловки, которая могла бы сбить пуританина с толку и заставить его отступить. Холлинстеру случалось видеть более, так сказать, блестящих и эффектных фехтовальщиков — как в Англии, так и на Континенте, — чем Кейн. Но, увидев своими глазами, как виртуозно владеет рапирой пуританин, он мог с уверенностью сказать, что Соломон Кейн был из них всех самым безупречным, самым хитроумным… и самым опасным.

Юноша ни секунды не сомневался, что Кейн мог бы одним точным ударом завершить поединок, но у пуританина были другие намерения. Он наступал и наступал, выписывая сверкающие узоры острием своего клинка перед лицом сэра Джорджа с такой скоростью, что тот уже не помышлял ни о чем, кроме защиты… и говорил.

Голос его был совершенно ровен и спокоен, находясь в пугающем контрасте с бешено летающей рукой. Невозможно было понять, как такой голос и такая рука могли принадлежать одному и тому же человеку.

— Нет, сэр, вам не стоит подставлять грудь. Я видел, что случилось с саблей юного джентльмена. Мой клинок выкован лучшими мастерами, но я не собираюсь им рисковать… Не подумайте, что я намерен вас стыдить. Мне самому не раз доводилось носить под камзолом кольчужную рубаху, хотя и не такую прочную, как ваша… По крайней мере, она вряд ли бы остановила выпущенную в упор пулю. Но, как бы там ни было, Господь наш в своей бесконечной мудрости сотворил человека таким образом, что не все жизненно важные органы помещаются у него в грудной клетке. Достойно сожаления, что ваше владение рапирой не слишком хорошо, сэр Джордж, но, боюсь, этого уже не исправить.

Право, мне почти стыдно вас убивать. С другой стороны, когда человек давит ногой ядовитую гадину, его менее всего заботит, к какому виду она принадлежит…

Эти небольшая речь была произнесена просто, искренне и серьезно, без малейших следов язвительности или злобы. Успев уже понять характер пуританина, Джек знал, что в устах Кейна эти слова никак не могли быть насмешкой, предназначенной заставить соперника потерять голову. Видимо, это почувствовал и сэр Джордж. Дворянин и так был бледен как смерть, после этих же слов он вовсе посерел.

Бануэй двигался, как испорченная марионетка, руки его отказывались повиноваться командам взбудораженного мозга, мышцы сводило судорогами от усталости.

А одетый в черное Соломон Кейн стал казаться сэру Джорджу самим Повелителем Тьмы, которому тот служил всю свою грешную жизнь. С какой-то сверхъестественной легкостью и небрежностью пуританин сводил на нет все его самые отчаянные усилия обороняться.

Неожиданно Кейн на мгновение замер. Он пожал плечами, как если бы ему предстояло малоприятное дело, которое тем не менее необходимо совершить, причем как можно скорее. Сэр Джордж, опустив руки, судорожно хватал ртом воздух, даже не в силах пошевелиться.

— Довольно! — разнесся над песчаным побережьем низкий голос пуританина, заглушив даже рокот прибоя. — Не будем затягивать это худое дело!

То, что за этим последовало, произошло слишком быстро, чтобы успел среагировать человеческий глаз. Холлинстер окончательно уверился, что видит работу фехтовального гения. Кейн мог быть и взрывным, и блистательным, когда того требовали обстоятельства, но вовсе не собирался придавать шик тому, что считал необходимой, пускай и скверной, работой. Джек увидел лишь смазанное движение от бедра — словно бы в руках Кейна была серебряная молния… И вот уже сэр Джордж Бануэй, мертвее мертвого, лежал у ног пуританина. Тоненькая струйка крови вытекала из его пустой левой глазницы на песок.

— Прямо в мозг, — сумрачно вымолвил Кейн, вытирая о рубашку покойного рапиру, на кончике которой темнела одна-единственная капелька крови. — Он так и не узнал, что сразило его, и не почувствовал боли. Милостив наш Создатель, даровавший ему такой легкий конец! Но меня не радует победа — он был далеко не ровня мне. Пускай этот человек и был завзятым мерзавцем, но… Что ж! Господь милосердный рассудит нас с ним в день Страшного Суда…

Успевшая прийти в себя Мэри, счастливая, что наконец все закончилось, всхлипывала в объятиях Джека. Между тем за каменной грядой небо осветилось странным заревом, а чуть позже послышалось и характерное гудение пламени.

— Смотрите, горит особняк Бануэев! — привлек Холлинстер внимание погрузившегося в мрачные думы Кейна.

Над черной крышей мрачного строения стелился жирный дым и проносились языки огня. Удирая, пираты подпалили дом, справедливо полагая, что огонь скроет все следы их преступной деятельности. Вскоре разбушевавшаяся огненная стихия заставила даже померкнуть луну. На черные воды легли багровые блики. Пиратский корабль, на всех парусах уходивший от берега, казалось, плыл в кровавом потоке. Алое зарево пало на его паруса.

— Через моря крови лежит его путь! — воскликнул Соломон Кейн. Суеверия и поэзия, дремавшие в его душе, сплавились в слова пророчества, как это с ним изредка случалось. — Кровава будет стезя его, и проляжет она через воды смерти! Хаос и разрушения станут провожатыми дьявольского судна, сам ад следует за ним! Страшен будет конец его и черна посмертная участь!..

Затем, отвернувшись от жуткого зрелища, пуританин, напоминавший сейчас библейского пророка, склонился над Джеком и его возлюбленной.

— Я бы перевязал твои раны, мой юный друг, — сказал он неожиданно ласково, — но, говоря по правде, они не очень серьезны. Я также слышу доносящийся с пустоши топот копыт — скоро подоспеют твои друзья. Труды и испытания порождают силу, счастье и покой. Кто знает, может быть, благодаря этой ужасной ночи, которую вам довелось вместе пережить, дальнейший ваш путь будет легок и прям!

— Но кто же вы, милостивый сударь? — воскликнула девушка, ловя его руку и прижимая к губам твердую ладонь. — Кого нам вспоминать в благодарственных молитвах?..

— Молитвы должно возносить Господу. С меня же достаточно того, что ты цела и невредима и находишься в безопасности, в достойных руках, а твой преследователь навсегда оставил тебя, малышка, — с нежностью ответил мужчина в черном. — Теперь ты выйдешь замуж за этого славного юношу и народишь ему крепких сынков и прекрасных дочурок.

— Но кто вы? — не отступала Мэри. — Откуда вы пришли и что здесь ищете? И куда направитесь дальше?

— Я — вечный странник. — В холодных глазах высокого мужчины зажегся странный, неуловимый, почти мистический огонек. — Пришел я из-за заката, а суждено мне уйти за рассвет, куда путь мой проложил Господь. Ищу же я… спасение души, наверное. Я прошел до самого конца дороги, имя которой месть. Теперь пойду по другой — она зовется жизнь… А сейчас я должен оставить вас. Близок рассвет, и дорога зовет…

Пускай мы с вами больше никогда не встретимся, но знайте: я сделал лишь то, что должно было быть сделано. Труды мои завершены, и тот, кто пролил кровь, умер. Но есть и другая кровь, взывающая об отмщении, а значит, есть кровавый след, требующий возмездия. Господь избрал меня своим орудием, а орудие не в силах по собственной воле покинуть направляющую его руку. Пока под солнцем торжествует зло и приумножаются горе и страдания, пока злодеи торгуют людьми, убивают мужчин и глумятся над женщинами, пока обижают слабых и беззащитных — людей ли, животных… до тех пор не знать мне отдыха и успокоения, не ведать мира ни за сытным столом, ни в теплой постели. Прощайте!

— Останьтесь! — Джек вскочил, не выдержав слов, опаляющих душу огнем. Глаза его наполнились слезами.

— Останьтесь! — вторила любимому Мэри, протягивая вслед удаляющейся темной фигуре руки.

Но Соломон Кейн уже растворился в сумерках, что предвещают грядущий рассвет, и ветер заглушил шорох его шагов.