78
Какой идиот, — да? — предложил в тюрьмах выкрашивать следственные кабинеты той же краской, что и камеры заключенных?
Традиция, говорят. С царских времен.
Денис чувствовал себя стрелком, попавшим в цель: почти все, кто пришел в милицию в 70-е, быстро, в два счета, стали сейчас барыгами.
Сейчас введут этого дурака, Егорку. Назад в семью (когда есть семья), в свой дом (если есть дом) такие люди уже не возвращаются. «Мама, а наш папа ест людей?..» — спрашивал маленький мальчик, сосед Дениса по подъезду, когда его папа-алкоголик, полгода живший — в запое — среди бомжей, вдруг вернулся в семью.
Упал, значит лежи! В лагере (в России их называют «исправительные учреждения») Егор Иванов будет хотя бы похож на человека. Кормят три раза в день. В выходной — баня. И спать Егор Иванов будет на простынях, а не на опилках или песке.
Денису было лет десять, наверное, когда к ним, в пионерский лагерь «Родник», приехал — в гости — Сергей Михалков.
В СССР существовала замечательная традиция: полководцы, писатели, космонавты, актеры часто выступали перед детьми — в школах и пионерских лагерях.
Кто не читал «Дядю Степу»? когда ребятишки гурьбой провожали «дедушку Сережу» до автомобиля, Денис неожиданно спросил:
— Скажите, Сергей Владимирович, что такое… счастье?
Он и сам не понимал, почему — вдруг — он задал такой вопрос.
— Счастье, м-мальчик, — Михалков чуть заикался, — это когда ты б-без всякого страх-за м-можешь п-послать как м-можно больше в-вы-соких должностных лиц…
…Идти Егорка не мог: отказали ноги. Конвоиры тащили Егорку, как труп, — за руки, по коридору.
Кто-то из них грубо, задницей толкнул дверь в кабинет Мениханова и с размаха, будто это не Егорка, а мешок с песком, закинул его на стул.
Егорка на стуле не удержался и упал на пол.
— Вы что?! — заорал Денис.
Конвоиры переглянулись, подняли Егорку, аккуратно его посадили и для надежности, чтобы не грохнулся, встали рядом с ним с двух сторон.
— Этот оборвыш и в камере таким был… — доложил конвоир с двумя лычками на погонах. — Там его ужопили, товарищ майор.
— Сейчас 37-й? — орал Денис.
Конвоиры растерялись.
— Никак нет, — удивился старший. — 92-й.
— А в чем разница? Скажи!
— Так… тогда вроде… был голод, а сейчас свобода.
Егорка очнулся:
— Не ругайте их, — прошептал он. — Пожалуйста, не… ругайте…
— А ты помалкивай, — приказал Денис.
Конвоиры переглянулись.
— И команды не было, — доложил старший.
— Какой команды?
— Чтоб не бить.
— А тебе команда нужна?
— Точно так! Что скажут, то и сделаем…
Конвоиры вытянулись по швам, и Егорка в этот момент снова чуть не упал.
— Уроды… — сплюнул Денис — Держите парня, как букет цветов. И ровненько, ровненько его посадите…
Метод кнута и пряника состоит в том, что если пряники подсохли, ими тоже бьют.
Егорка широко открыл глаза, но его веки почти не шевелились: он смотрел и никого не видел, даже Дениса.
— Ну что, брат? Говорить можешь? Ты меня слышишь?! — спрашивал Мениханов.
Егорка не ответил и смотрел куда-то в сторону.
— Под суд отправлю, — предупредил Денис конвоиров. — кто у них в камере за порядком следит?
Старший удивился.
— В этой — никто. Там одни петухи, их же не жалко!
Только сейчас Егорка действительно видел Дениса.
— Говорить можешь?
— М-мо… гу кажись… — вышепнул он. — Сидеть чтой-то трудно, товарищ. Валюся я…
— Не свалишься! Быстро кресло! — крикнул Денис конвоиру с лычками. — Найди где хочешь и мгновенно, аварийно ко мне!
Чем глупее народ, тем быстрее бегает он перед начальством.
— По г-голове сад-данули… — объяснил Егорка. — Вы уж… извиняйте меня… товарищ начальник, если, значит, подвел кого. Головушка-то счас… тяжелая, и лечь очень хотца.
Если вызвать врача, он запретит любые следственные действия. А Иван Данилович торопит, бюджет на Егорку не выделен, чтобы врач разрешил допрос, ему надо что-то отсыпать, значит платить придется свои.
Денис снова подошел к Егорке.
— Кто тебя бил? Помнишь?
— Все били, товарищ начальник. Каждый по отдельному.
— Больше бить не будут.
— Спасибо вам…
— Слово даю.
— Спасибо, товарищ… А разве не вы их науськали?
— С ума сошел? — обиделся Денис. — Я — честный человек. А тебе сейчас кресло принесут.
Если бы Егорка мог заплакать, он бы, наверное, заплакал, но плакать Егорка тоже не мог.
— Кресло будет, — понял меня? — повторил Денис. — Будешь сидеть, как английский король!
Егорка приподнял голову.
— А если б короля того — и в камеру? Его бить будут?
Ожил, что ли? Может, ему водки дать?
После стакана (обычно — после первого стакана) заключенные подписывали у майора Мениханова все, что нужно подписать. Любые показания. И на себя, и на кого угодно.
Иван Данилович как-то раз рассказывал Денису, что Григорий Романов, всесильный хозяин Ленинграда, обрушился на Шостаковича за то, что великий Шостакович вступился за танцовщика Аскольда Макарова, подписал петицию в его защиту.
— Так что дали, голубчик, то и подписал, — развел руками Шостакович.
Всегда, испокон веков, власть в России вселяет в людей страх.
— Бить больше не будут, — повторил Денис. — Ты в кресле когда последний раз сидел?
— Я?.. — удивился Егорка. — В театре. На площади у нас, в Красноярске.
— Любишь театр? — удивился Денис.
— Так жена водила, Наташенька. Жизнь ушатала нас, конечно… но мы ж в Сибири… не только пить могем, товарищ майор.
— Ну?
— Так точно.
— А чай выпьешь?
Денис и сам удивился, что предложил егорке чай. Принес с собой водку, а предложил чай.
— Ну так… что? Погоняем… чаи?
— Зачем?.. Зачем… чай?
— Угостить тебя хочу.
— Угостить?
— Да.
— Так лучше к жене тогда отпусти, товарищ начальник…
— Отпущу, отпущу, — пообещал Денис. — Поговорим — и слеплю тебе, богатырь, билетик на свободу. Почему не отпустить, если ты — душа-человек!
Егорка всегда верил в добрых людей. Они встречались ему не часто, но встречались, да он и сам был добряком, а такие, как Егорка, всех других меряют по себе.
— Страшно, начальник.
— Что страшно?
— Чай. Год не пил чай. Мне ведь… что отрава сейчас гнилая, что чай. Вкуса не разберу.
— А ты привыкай, брат! Сейчас у тебя вся жизнь изменится. В люди вернешься.
Егорка обмер.
— Правда? В Ачинск?
— Нуда.
— Так я же заслуженно здесь, — всхлипнул он. — Я Горбачева убить хотел.
На глазах у Егорки выступили слезы. Что такое, а… — сколько раз он уже плакал за сегодняшний день?
— Какого Горбачева, друг? — не понял Денис.
— Ну этого, вашего… Из Кремля.
— Зачем?
— А чтоб людям не мешал…
— Горбачева? Михаила Сергеевича?!
— Горбачева, — кивнул Егорка.
Ну, дела…
— Как это… убить? — опешил Денис. Только сейчас дошел до него смысл сказанного.
— Я сам не знаю как… Убить — и все.
— Готовился?
— Куда?
— Не куда, а к чему? К убийству Президента Советского Союза?
Егорка развел руками:
— Так вот же, в Москву приехал…
— Дальше! — приказал Денис. — Что было дальше?
— У меня?..
— Как готовился? Оружие, квартиры, явки? Пистолет приобрел?
— А дальше, начальник, я в Москве потерялси… — развел руками Егорка.
— И что?
— Все?.. В подвале жил. Ящики таскал.
— А Горбачев?
— Что Горбачев?
— Ну, убийство?
— А как ты его убьешь? Ящиком, что ли?..
Егорка повеселел: майор — серьезнейший человек, вон как здесь стелются все перед ним, а не понимает, однако, что к Горбачеву просто так не подойдешь, здесь план нужен, а Егорка план так и не составил.
— Жестокий ты, Егор Семенович… — хмыкнул Денис.
— Так из-за морозов все, — откликнулся Егорка. — когда холодно, начальник, сразу отомстить охота. Я сибиряк, а холода не люблю.
Денис отложил в сторону ручку и сделал несколько шагов. Кабинет крошечный, каморка, а не кабинет, но пройтись можно.
— Значит, ты террорист, Егор Семенович…
— Не-а, красноярский я, из Ачинска. Надергали душу, начальник! — вдруг закричал он. — Я ж окончусь тут нынче, муку такую… не выдержу…
Слез у него в самом деле уже не было. Егорка плакал без слез.
Был когда-то на Руси такой обычай: если два человека вступили в конфликт (один у другого что-то украл), они выходили в чисто поле и начинался между ними «поединок», чем-то похожий на гладиаторский бой.
Дрались до смерти. Вот так и решался конфликт: кто выстоял, тот и победил.
Денис потер виски: да, еще чуть-чуть, и голова — точно расколется.
— …Я-те дам «окончусь»… — бормотал Денис — Меня, меня держись, старик! На хрена тебе умирать? А? На хрена, спрашиваю? Живи! Кресло сейчас принесут.
В самом деле: открылась дверь и конвоиры внесли большое красивое кресло…
— Разрешите, товарищ майор?
— Валяй!
Усевшись в кресло, Егорка почувствовал себя… не королем, нет, конечно, но снова — Егоркой. Он заулыбался и даже спину распрямил: тюрьма, камера, решетки… но какая уважуха, черт возьми, кресло принесли!
Может, правда… домой отпустят? И бить не будут? Может, правда… новая жизнь начнется?
— Запомни, друг, — говорил Денис. — Ты споткнулся, но не упал. А Горбачева и я бы прикончил, Горбачев — это не преступление!
Егорка вздрогнул. Он смотрел на Дениса с надеждой: чин у человека большой, серьезный, если уж нельзя, чтоб не били, пусть бьют, но не сильно…
— Итак, — Денис открыл папку, — кто же ты у нас будешь? Иванов, Егор Семенович, год рождения — 45-й. Место рождения — деревня По-хлебайки Красноярского края, женат, детей нет. Жена… Трегубова Наталия Степановна. Тоже 45-й и тоже Похлебайки…
— Ага. Красноярские мы…
— И как ты, значит, в Москве очутился?
— Так на заработки подался.
— или Горбачева прикончить?
— А то заодно. Если время будет и напарник.
— Нашел напарника?
— Не, можно сказать… запил я. Уж больно Москва… город большой.
Денис все вносил в протокол.
— Какое орудие убийства?
— Что?
— Убить как хотел?
— А как выйдет… Дело ж не хитрое — убить. У нас, у русских, это ж без натуги всегда. Что под рукой — можа, камень, можа, просто руками…
— У тебя руки сильные?.. — заинтересовался Денис.
— Так плотник я. Как иначе?
— В Москве работал? — Денис писал очень быстро.
— Ящики носил.
— В магазине?
— Так точно. Садово-Триумфальная.
— А ювелирку не подламывал?
— Чегой-то?
На Садовом кольце, рядом с подвалом, где раскопали Егорку, был только что ограблен ювелирный магазин.
— И много, Егор Семенов, ты заработал?
— Заеду. За еду бегали. Даже на билетик домой несложилоси… И на баню не было, так что завонял я, товарищ майор. А воровать мы не могем, потому как от воровства людям беда делается, а людоедов сча… и без меня много…
Денис писал, не отрываясь.
— Не воровал, значит?
— Не-а! Нельзя, чтоб люди потом плакали.
Егорке показалось, что говорит он сейчас очень даже убедительно.
— И домой… значит, охота? К жене?
— Конечно! Огоркнул я тут.
Денис усмехнулся:
— Если бы, Егор Семенов, ты раньше ко мне обратился, я б тебе тут же помог, теперь сам посуди: бомжевал? Бомжевал, еще как…
— …Да разе ж я один, товарищ начальник? — робко возразил Егорка. — Ведь счас, небось, полтыс-щи народа бомжует…
— Нарушал паспортный режим? — продолжал Денис. — Нарушал. Получал, таская ящики, зарплату? Хотя бы продуктами? А налоги платил? Все граждане России платят налоги. Ты — уклонялся. Но самое главное, намеревался убить гражданина Горбачева, Михаила Сергеевича. И сам же чистосердечно в этом признался.
Подготовка к убийству — 10 лет тюрьмы. Может, и больше. Как суд решит.
Егорка залился слезами. Он плакал по-детски, навзрыд, — в России, впрочем, все люди плачут по-детски.
— Ты меня лучше… к жене отпусти… — бормотал он. — Кто с добром ко мне, я в ответ…
— А что надо, товарищ?
— Тебе? Тебе, брат, надо вот что…
И Денис подробно, в деталях рассказал Егорке, в чем он должен сознаться и какие бумаги ему нужно подписать уже сегодня.
Денис налил Егорке водки и протянул ему чернильную ручку.
С ходу Егорка не смог запомнить имена тех людей, кого он, как говорил Денис, перестрелял в Красноярске, но Егорка дал ему слово, что он не подведет и напишет все, как хочет Денис, его новый начальник.
Ночью, в камере, Егорка попытался покончить с собой — разбить голову о тюремные стены. Он отполз подальше от шконки, потом разбежался и с размаха так саданул головой по кирпичам, что кровь прорвалась ручьем.
Крик был страшный. Жизнь — занятие не для каждого…
Егорку схватили, обвязали голову тряпками и сдали в медчасть.
Кровь засохла, сознание вернулось; рана оказалась неглубокой, ее тут же зашили.
Целый месяц Егорка катился до Красноярска.
