71
Нет, чистая глупость, конечно: культпоход в театр. Эх, Ева, Ева… — вот у кого вертолет в голове! — Но и Алька — умница, она отбивалась от театра как могла. Кричала, что у нее болит живот, «красные дни календаря», тяжелейший случай… какой, к черту, Чехов, если внутри — сплошное салопное болото и душа веревки просит?!
Алька в самом деле выглядела сейчас, как после 300 грамм водки. И с утра уже накричала на Еву:
— Кручусь как дура в колесе… с твоим Григорием Алексеевичем!
— Не как дура, а как белочка… — ласково говорила Ева.
— У белочки хоть шубка есть, а я — дура!..
— А ты какую шубку хочешь?
— Я? Из черномурки.
— Какую… малыш?
— Я что, не в тему сказала?..
В школе у Евы был мальчик Ванечка: она часто сейчас его вспоминала. Сначала Ванечка ходил за ней по пятам. Потом Ева доверила Ванечке носить свой портфель, потом — относить этот портфель «нужным людям», и «нужные люди» набивали его косметикой, которую Ева распространяла среди подружек. За наличный расчет.
Когда Еве исполнилось четырнадцать, Ванечка стал ее первым мужчиной. Хорошо, что Ванечка, не кто-то из взрослых: дети сами часто толкают взрослых на преступления, только Ева не стоила, разумеется, того, чтобы из-за ее распутства кто-то из взрослых гнил в тюремных камерах.
Ева пошла по рукам; жить без секса она уже не могла. Ей четырнадцать, а она уже — как тигрица, — тигрицы, кстати, не знают, что такое сердечная привязанность, и умоляют всех тигров сразу!
Встретив красивого парня, Ева мысленно его раздевала. Сразу! Александра Петровна, мама Евы, сама школьная учительница, догадалась, что с ее девочкой что-то неладное. А тут и сама Ева сглупила. Прочитала о Золушке, озадачила мать вопросом: с чего это Золушка так рвалась к принцу, если у нее до утра была свободна хата?..
Какой к черту театр, если нет настроения?! И Григорий Алексеевич достал, все время недоволен Россией, она плохо за него голосует.
Причем тут Алька? Ну, вот… причем? Сейчас, спустя полгода, Григорию Алексеевичу не нравились: а) ее грудь, б) ее белье (красивое, дорогое белье он никогда не дарил) и в) химический состав ее слюны.
— Ты ведь… мне изменяешь, да?.. — допытывался Григорий Алексеевич.
— А кому же еще?.. — удивлялась Алька.
По вечерам Григорий Алексеевич выпивал. Алька к его пьянкам относилась спокойно: мужик должен быть, как заяц, слегка косой и при капусте, но Григорий Алексеевич пил не под капусту, а под рукав, в одиночку, как пацан: он боялся себя пьяного, боялся, что у него — вдруг — развяжется язык.
Как же Григорий Алексеевич робел перед Ельциным, — о!
— Проснулась я, Гришенька… — ластилась к нему Алька, а тебя нет… — Где ты был, дорогой?..
— А где ты проснулась?.. — хмурился Григорий Алексеевич.
Какой он интересный с утра!..
Так он и живет, этот «маменькин телок» — с оттопыренной губой! Денег, кстати, у Григория Алексеевича тоже не много. У Мельникова, например, гораздо больше. (От скуки Алька сошлась — за спиной Григория Алексеевича — еще и с Мельниковым: он свозил ее в Стамбул, на Босфор, обещал показать Париж, но Мельников ей быстро разонравился — скользкий, сволочь, как глист.]
Еще Григорий Алексеевич много говорил о Сахалине: будет, мол, «Сахалин, будут и бабки». — Послушайте: если в девушку не вкладывают деньги, значит девушка — дерьмо! Мельников смеется: Григорий Алексеевич боксер, ему в квартире, у туалета, даже «грушу» повесили! Только это не спорт, это Григорий Алексеевич так злобу на людей вымещает…
Прыгающий мужик. Всю жизнь — прыгающий мужик. Интересно: в политике у них все такие?
Григорий Алексеевич плохо, кстати, спит по ночам, поэтому всегда какой-то несвежий. По ночам ему слышатся голоса и бывают видения. Савонарола какой-то! Меч Господень — высоко в небе, а Гриша бежит, бежит к нему, руки тянет, достать не может. Меч становится все выше и выше, выше и выше, выше и выше…
«Кто с мечом к нам придет, тот конкретно отстал в гонке вооружений», — заявил он как-то за завтраком.
Алька испугалась: поехал?
А Ева — гениальный мужиковед, конечно… Выстрелит — не промахнется! На каждом умеет заработать: либо деньги, либо — связи. Театр придумала, надо же! Нынче театр, завтра планетарий (там, говорят, вообще только сумасшедшие). Потом она еще что-то про Загорск трындела, лавра какая-то, а туда, в Загорск, только электрички ходят.
На поле лежал
Лейтенант ПВО,
Не пулей убитый,
Задолбало его!
Да уж: тот, кто служит в Советской армии, в цирке никогда не смеется, известный факт!
Погоди, мымра мокрая, — собираясь в театр, Алька оделась, как Пантелей на рыбалку. Ева откроет дверь, за дверью — Алька: в лыжном костюме и в кроссовках!
Контролируемый экстаз, так сказать: чем тише омут, тем профессиональнее в нем черти…
Раньше девочки боялись Евы как огня, но время сейчас заражает своей наглостью! В «Мадмуазели» работает девочка Маша. Из хорошей семьи, между прочим, школу закончила с золотой медалью, и уже год, как она работает в агентстве. У нее «на счету» — четыре банкира и один заместитель министра, правда, заместитель министра весь какой-то тухлый, вместо жены, например, он держал дома обезьянку и заставлял Машу делать обезьянке массаж.
В сентябре Маша решила уйти, хотя четверых банкиров подрезать — это талант (уходя, гасите всех!), Ева — вдруг — при всех ей нахамила.
Маша напилась, схватила кухонный нож и с воплем: «Отдай Богу душу, тварь!!» — бросилась на Еву.
Промахнулась, сердечная! Не умеет работать с ножом.
Год назад Маша бы мигом вылетела из «Мадмуазели». Только работать кто будет? Сегодня у всех девочек — голод по богатству. В кризис больше всего хочется денег. Даже цирк на Вернадского стал — вдруг — какой-то серый. Над куполом крутится разноцветный клоунский шар. И так он, бедный, колотится на ветру, что очень хочется отвязать его поскорее, и пусть уже летит куда-нибудь к солнцу.
Покончила с собой Юлия Друнина.
Никто не удивился.
Зато Рублевка знаменита сейчас на весь мир! Если суждено, человек, жить тебе в России, то только здесь, на Рублевке!
Жены тех олигархов, кто когда-то начинал с грабежей и убийств, по-прежнему нервничают, если мужья по выходным вывозят их на природу.
Снова, как это когда-то было при царе-батюшке, в Москве торжественно открылся «Английский клуб». Новых русских дворян нынче множество — и в Москве, и в Питере, один из них, Гиталов, прежде был кандидатом в члены ЦК КПСС и, как сейчас выяснилось, ужасно от этого страдал. — Председатель «Английского клуба» — князь Нарышкин. Есть и Президент — актер Александр Ширвиндт. Он в «Английском клубе» незаменим, ибо чуть-чуть похож на англичанина.
Нет, не «Английский клуб», конечно: именно Рублевка сегодня — высшее общество. Здесь, в домах, слух «новых русских» услаждают скрипач Владимир Спиваков, Лолита, читает стихи Андрей Вознесенский (его супруга, Зоя Борисовна, быстро освоилась с ролью продюсера).
Издалека, аж с Кабо-Верде, может приехать — вдруг — Сезария Эвора.
Ее никто не знает, Сезарию Эвора, но Рублевка обожает открывать таланты. Часто привозят молодых поэтов. Это «на любителя», конечно, потому что все их стихи о скотстве.
Им бы поржать!
Ржут поэты над чем угодно: «все на свете х… ня, кроме пчел, впрочем, пчелы — тоже х… ня!».
Могут, могут поэты хлобыстнуть! По виду — да, космы у них собачьи (ребенок увидит — испугается), но Вожена Рынска, светский обозреватель газеты «Известия», раз и навсегда объяснила недогадливым: поэт — это всегда человек с вызовом. Легендарные «битлы», например, обкурились надежной киргизской «травкой» прямо в Букингемском дворце, в туалете, за несколько минут до официального приема в их честь у Ее Величества…
Какая свобода, да?
Из поэтов выделяются трое: Крыся, Рома Пузата-хата, Карлуша и Сема Разная Хрень. (Сема под балалайку исполняет матерные частушки. Утверждает, что он потомок балалаечника Трояновского, любимца Льва Толстого, поэтому без мата у него не получается — родная речь, так сказать.)
Самое сильное впечатление — это, конечно, рублевские жены. У них, ужен, одна, но общая страсть: жены поют. Как увидят микрофон — сразу его в рот тащат. Рефлекс, что ли? — Ева права: если баба запела, значит, у ее мужика появились деньги.
Верный знак! И Чехов — это тоже развлечение. А кроме того — отличная тема для светской беседы, если это, конечно, настоящий театр, с золотом, а не какой-нибудь серый фуфлоган в подворотне.
Ведь как бывает: идешь в театр, все кричат: «Гамлет», «Гамлет»… А «Гамлет» на Юго-Западе — это, между прочим, чистое попадалово!.. Парковки нет, охраны нет, по черной железной лестнице тебя — на шпильках! — спускают прямо в подвал. А наверху, в гардеробе, твоя шуба осталась: писк сезона, прибалтийская рысь!
Этот «Гамлет» — трудная пьеса: воины, призраки, трансформеры, какая-то девка утопилась (а завещание, дурра, не оставила, хотя в замке жила, и замок, видать, не хилый, раз река рядом, видно — на первой линии)…
Сам Гамлет — ничего, прикольный парень. Чем-то на Владимира Высоцкого похож, но Высоцкий — это уникум, конечно, он, когда гитару брал — у баб гормональная буря делалась! И пел Высоцкий всегда на разрыв, видно, с коксом перебирал или еще с чем… — да разве он один маялся?
Зато публика на Юго-Западе серьезная, с весом: Володя Сипачев, банк «Аэрофлот», Шишкин из Азии (сейчас в Москву перебирается, связи нужны, в депутаты хочет: будут связи — значит в бизнесе он сразу на правильный прайс выйдет; зачем, спрашивается, тратить собственные деньги, если есть государственный бюджет?)…
Часто приходит Маша Кантор. Вдова Олежки Кантора, банкира.
Олежка погиб месяц назад. Зарублен саблей. Вкладчики зарубили. А главное, как же глупо все получилось: выходной день, к Олежке на дачу приехали его друзья, вкладчики «Югорского», вместе чай пили, а потом поссорились.
Олежка, раз его это банк, чужие деньги всегда своими считал. Не договорились, короче: кто-то из вкладчиков сорвал со стены саблю, подаренную Олежке в Турции, и рубанул его прямо в темечко…
Что за время, а?
Маша — впечатлительная такая! Гамлет в театре череп нашел. Ну, и играется с ним, как ребенок. А Маша сразу про Олежку вспомнила. Ну, и заорала, бедняжка, как череп увидела, благим матом, потому как еще и выпивши была…
Нет, Ева молодец, конечно, Ева четко знает, в каких театрах надо бывать!
Какой-то Евгений на Арбате. У него здесь совершенно нереальный домина. Люди интересуются: аренда или собственность? Никто не знает. Он ведь как фантом, этот Евгений! Все хотят с ни познакомиться, но никто его никогда не видел, только жена Сумского видела, хотя она врет, наверное, потому что жена Сумского всегда врет.
А на афишах — везде — его пикантный лысый барельеф.
Интересное лицо и череп хороший. Правильный. Фамилия — тоже в тонусе: Вахтангов!
Интересно: у Евгения благотворилка есть? Аттракционы там разные, презентации, концерты?.. Ну, не один же Чехов, да? На Чехове сейчас сильно не наваришься. А театры очень выгодно под панихиды сдавать. Умер серьезный человек. Или зарубили кого, как Олежку Где прощаться? В морге на Кунцевском, что ли?
Непрестижно. Если непрестижно — никто не придет. А вот Большой театр (да и Малый) это очень красиво. Еще лучше — консерватория. Будет что вспомнить: провожали в консерватории. И театры, кстати, довольны: похороны налогом не облагаются.
Однажды Маша Кантор явилась к Евгению в платье из золота. Купила, говорит, в магазине у Моники Беллуччи, она же — Машка Белкина, из Шатуры. Платье — как маска Нефертити. На самом деле — золотая фольга, конечно, но какой вкус, черт возьми, какой вкус!..
Потом, на корпоративе, Маша напилась и долго сексуально танцевала медляк под «Владимирский централ» с каким-то бэбе из МВД…
Тайная квартира Григория Алексеевича была там же, на Арбате, в двух шагах от МИДа.
Окна смотрели во двор. Если позволяла погода, Григорий Алексеевич выходил пораньше, минут на пять, здоровался со старичьем на лавочке у подъезда за руку и проводил короткую политинформацию.
Критиковал Ельцина. Объяснял, что главная задача правительства сейчас — держать свой народ в состоянии постоянного изумления. Говорил, что жизнь Ельцина сегодня — это как рыбалка: сидит человек с удочкой, ждет: поймает — не поймает, периодически выпивает…
Старики любили Григория Алексеевича за ясность мысли, но кто знает, как они проголосуют на выборах! Вдруг за Зюганова?
По ночам Григорий Алексеевич метался, как сумасшедший: кого-то звал, искал, залезал с головой под одеяло… — так и труд-то какой — раз в четыре года баллотироваться в Президенты! — Сплавить бы его кому-нибудь из девочек, хоть той же Маше, например, она всех подбирает… и вот он, праздничный пуск «бабьей совести» в эксплуатацию; Алька давно хотела серьезно поговорить с Евой.
Может… сегодня? Перед театром?
Дивное место, между прочим: там, на другом берегу Москвы-реки, играет на солнце Новодевичий монастырь, много зелени, нет светофоров и река хороша — глаз не оторвешь…
Дом у Евы нестарый, 50-х годов, квартирка в собственности, между прочим, с пропиской…
Увидев Альку в лыжном костюме, Ева оторопела.
По-детски смахнула с глаз слезинку и скрылась в комнате, даже дверь не прикрыла. В ответ Алька сама чуть было не разрыдалась: Ева хочет как лучше, она всегда хочет как лучше, это же Евгений, к нему так просто не попадешь… — но Ева вдруг завелась, разозлилась и… опять стала Евой.
Как же она кричала, Господи… Пулеметная очередь, а не слова!
Забыла, идиотка: в момент столкновения «Жигулей» с «БелАЗом» самое безопасное место — в «БелАЗе»!
Сначала Ева сказала Альке, что она — «белобрысая моль», «пятиминутка» и девочка «всегда пожалуйста!». Потом Ева заявила, что Альке нравится губить мужчин, а это грех, более того — Алька сама могла бы догадаться, что между Театром Вахтангова и лыжной базой есть разница, но если Алька не чувствует эту разницу, значит она — лох, а лох в Москве скорее найдет кладбище, чем будущее, потому как лох — это уже навсегда!
И вообще: когда у Альки закончатся деньги, она теперь будет одалживать их только у своего богатейшего внутреннего мира, ибо если Альку не устраивает Чехов, значит ей и дальше надо наслаждаться одними «порнушками», но это все плохо закончится, ибо «порнушка» культивирует нереалистические представления о жизни, например — как быстро может прийти в квартиру сантехник и — т. д. и т. д.
Потом Ева схватила Альку за руку и потащила ее в спальню — к платяному шкафу. Распахнула дверцы, пытаясь найти для нее вечерний туалет: их фигурки почти совпадали.
Выбрала от Версаче. Тут же подобрала туфельки, сумочку и — даже! — нежные трусики в цвет, чтобы со спины платье смотрелось без морщин.
— Примерь, подруга…
— Не буду!
— Делай, что я говорю…
Алька всхлипнула:
— Мне стыдно, блин!
— Это хорошо.
— Евик! Жизнь отдам за тебя!.. — она кулачком вытирала слезы.
— Не дай бог, подруга…
— Отдам! — упрямо крутила головой Алька и рыдала навзрыд.
— Платье и туфли возьмешь себе! У меня платьев — до черта, сама видишь.
— Не возьму!
— Слышишь, ты? Не гнусавь!
— Тогда, — выпалила вдруг Алька, — бери мой… лыжный костюм!.. И кеды!
— Не жалко?
— Подарок!
До театра было часа три, не меньше, но у Евы появились какие-то дела, они маханули по бокалу шампанского, и Ева отправила Альку в «Прагу» — пусть поужинает. Там, в «Праге», есть кафешка с настоящим антиквариатом, где подают роскошный шоколадный торт с белым кремом и настоящим какао…
Алька схватила «левака», а чтобы убить время, заехала в «Рэдиссон-Славянскую», у Киевского, где хозяйничал Резван, когда-то — один из ее клиентов, а сегодня — добрый знакомый.
В дружбе Резван был совершенно бескорыстен. Как-то раз, еще в прошлом году, Алька обратилась к нему за помощью. Резван тут же вызвал пареньков с битами. Взамен Алька предложила Резвану или деньги, или себя, но он смеялся и только нежно обнимал ее за талию…
— Представь! — тараторил Резван. — Подлетают китайские майки. Из Шанхая. Говно редкое, цена — две копейки в базарный день, их в Китае для трудовых коммун штампуют.
Ставим нашу цену, российскую: 30 долларов штука.
Никакой реакции! Никто не берет. Даже не смотрят!
Говорю продавцам: идиоты! Нолик добавьте. 300 долларов майка. Трудно, что ли? По крайней мере, глядеть будут. Человека надо привлечь ценой. Ну и поставьте… любую цену!
А мне как раз в туалет приспичило. Ср… ть и рожать — нельзя подождать, сама понимаешь!
Теперь… — Резван чуть-чуть заикался, потому что был, как всегда, в это время, под «коксом» — … прик-кинем, сколько я гулял? Туда — минуту, там минуту, пока руки вымыл… еще две-три минуты я назад шел, потому как народ с вопросами лез и все время отвлекал. — Так вот, малыш: я пока в сортире чистился, мои маечки влет ушли! Все до одной, понимаешь?..
В стране, где такое количество идиотов, я всегда бизнесмен с перспективой. Майка как ускользающее сокровище… Что п-подарить тебе по такому сл-л-лучаю?
Алька выбрала комплект прелестного голубого белья от Hugo Boss, примерила, показалась Резвану, он — оценил. На этом — остановилась, хотя Резван совал ей колготки, чулки, пояса… — обычно девочек губила жадность, если у них появлялся вдруг «папик», они с такой силой шарили по магазинам, словно все магазины вот-вот закроются.
Любимая история Альки — поездка в Канны Марейки, ее подруги, она же — Маша Дно из Саранска.
Красиво, да? Мария Дно. Поэтично!
На самом деле Марейка только-только начинала работать, опыта нет, а вот поди ж ты: в Канны, говорит, хочу! Ей бы догадаться, идиотке, когда на Лазурке сезон большого биксосъема, там и так разной деревенщины выше крыши!
Но повезло, черт возьми! Марейка еще здесь, в Москве, познакомилась с каким-то французиком, и он действительно потащил ее в Монако — на футбол.
«Матч века». Вся Европа съезжается! Даже король Испании будет. Старый князь Ренье всегда лично встречает своих гостей… При князе всегда находится сынок отличный: Альбер. Он же — Альбер Александр Луи Пьер Гримальди — наследник престола.
До сих пор не женат. Крутой заложник, можно сказать, общественного долга.
В Монако Марейка полностью отказалась от белья. Во-первых, лето. Во-вторых, это правильно. В нужный момент, говорит, я ножки кокетливо раздвину и розетку свою продемонстрирую. Смотрите, французы, какая фазенда! Ну, кто на новенького?! Втавьте штепсель — и заискрит!..
Картина маслом и сыром: сидит на трибуне девушка-куколка, в руках — молитвенник. И вдруг… смотрите, какой зверь, мужики, у меня между ног…
«Покажу цел очку с твою тарелочку…»
Была в Китае принцесса — Турандот. Сволочь та еще, изводила мужиков как могла! Этим и запомнилась.
Нет уж, ребята: загадками сейчас не дразнить, а завлекать, завлекать надо… Тогда точно сказка получится, да еще какая…
…Разгар сезона. Номера в отелях Канн, Ниццы и Монте-Карло заказывать надо месяца за два (лучше за полгода).
Ладно, «первый блин всегда комом», поселилась Марейка с французом за 180 километров от Монако, высоко в Альпах.
Главная национальная проблема Франции — это такси. Если футбол, вызвать такси вообще нереально. Тем более в Альпы! — Фанат издергался (он еще и не выспался, бедняга, потому как Марейка полночи ему собственный футбол демонстрировала); с гор, короче, можно спуститься только на «двойке» — на своих двоих…
Фанат орет, как кот недотраханный, а Марейка… мордочку «воробушком», ну и уломала старичка какого-то, альпийского старожила, сгонять в Монако на своем драндулете за приличный наличный расчет!
Старик был дикий. Сначала он вообще приехал в Ментону а когда нашлись добрые люди, настоящий путь подсказали, полицейские наряды полностью перекрыли все дороги к столице: король Испании на подъезде, так что к стадиону, господа болельщики, пожалуйте пешком.
Пошел дождь. И какой! Бегут Марейка с французиком на стадион. Туфельки у Марейки расползлись, а выкинуть жалко, Карло Пазолини, как-никак, других-то нет. Да и как на стадион-то босиком? Это же позор!
Ей бы, конечно, чулочки снять, но фанат несется, как сумасшедший, а Марейка боится отстать, ибо обратной дороги не знает и, если потеряется, отель в Альпах ни за что не найдет.
Тушь с Марейки потоком льет, черной струей! Она так накрасилась с утра, что за версту видно!
Французы видят: бежит пустолицая, значит — русская… Наши во Франции всегда выделяются!
Скоро стало совсем холодно. Дождь — ледяной, а Марейка в одном платьице, без белья, сообразно своим представлениям о современной женской карьере. — Врываются они в ближайший спортбар. Марейка в истерике, проклинает Монако, футбол и короля Испании. А фанат ее — потому и фанат, что кроме футбола ему вообще в этой жизни ничего не нужно!
Бросил он, короче говоря, Марейку и дальше один поскакал, главное-успеть!
Сидит Марейка за столиком, вытирает слезы. К ней — тут же бармен:
— Чем обрадовать? Что мадмуазель пьет в это время суток?
Хитренький такой, с зализанной улыбочкой…
Ей бы, дуре, чайку попросить, согреться, а она «Blue label» жахнула.
Потом еще, еще…
Заливается, короче, сгоряча — по великой русской особенности.
Прежде чем потерять сознание, Марейка сообразила, что денег у нее — ни сантима. А если французы продуют? Фанат напьется (он здорово слаб по этой части) и на неделю, если не навсегда, забудет, где он свою любимую оставил, за каким столиком…
Марейка испугалась, и ее розетка не заискрила, а заморгала: съездила, дура, в Монако, встретила лошару своей мечты! — И так Марейка распсиховалась, что к ней внезапно месячные пришли. Подлость за подлостью, короче говоря. А у Марейки в сумочке только пачка дежурных презервативов, пудра, губная помада и коробок спичек, украденный, по случаю, в каком-то ресторане…
Кинулась она в туалет и давай, значит, бумагу пихать. А бумага не держится, трусов-то нет, все трусы в Мордовии остались, на родине!
И тут ее осенило. За соседним столиком девки сидят, француженки. Пьют пиво и смотрят футбол по телевизору, на большом экране. У них ведь точно защита есть, француженки как-никак! И вообще: бабы они или не бабы?
Не догадалась Марейка свой стакан на стойке бара оставить. Нельзя же, черт возьми, так людей пугать! Марейка подперлась к девчонкам, что-то мычит (спьяну на свой родной, мордовский, перешла), показывает пальцем на ноги, а по ногам кровь бежит…
Обомлели девчонки. Даже про футбол забыли. Кто догадается, что это она тампончик просит?
Первый день у Марейки всегда был самый плодотворный, кровь густая, с запахом, черная… — фу!
Но одна из девочек сообразительная была: куда-то слетала и вернулась, довольная собой. Оказалось, она полицию вызвала. Девки решили, что Марейка по пьяни пыталась самоубиться в туалете, отсюда и кровь…
Подлетели полицейские. Рослые такие ребята — немало русских, видно, повидали они на своем веку.
— …Мадмуазель! Гоните монету за виски, и — быстро в больницу, если, конечно, страховка есть…
Какая страховка? У Марейки даже трусов нет… какая еще страховка?
Нечем платить? Полицейские тут же заковали Марейку в наручники и потащили в околоток… Но в этот момент фанат заявился. Счастливый и пьяный: французы выиграли 2:0. А в баре царит веселуха: Марейка в лоскуты, вся в блевотине, в крови, полицейские волокут ее под руки, так она на ходу еще и два столика перевернула, ноги подвели…
Беда не приходит одна, обычно — с понятыми! Фанат сразу «задний ход» дал: подумаешь, с девкой переспал… откуда ему знать, с кем он спит?
Высокий княжеский суд определил Марейке месяц исправительных работ: подметать улицы. Хорошо отделалась: прокурор просил два года тюрьмы. Ева долго смеялась: когда Марейку арестовали, она весь день (долго искали русского консула) валялась в камере без белья, пока какая-то цыганка, воровка, не поделилась с ней чем могла…
Недогадливые они, эти европейцы! Надо так: если кто-то к ним без трусов едет, их прямо на границе разворачивать обратно в Россию. А как? Если кисель вместо мозгов, значит жди беды. И Алька, кстати, не терпела девушек, которые умеют — по жизни — только трахаться.
«Как кошки», — говорила Ева.
И с такими, как командор, тоже пора заканчивать. Там, в «Праге», они поговорят сегодня обо всем: Алька не сомневалась, разговор получится, все-таки они с Евой — родные люди, а таких, как Григорий Алексеевич, глупо жалеть, только если Григорий Алексеевич не может без молодой бабы, пусть его обирает кто-нибудь другой…
