«Охота на лис»
1980, «Мосфильм». Реж. Вадим Абдрашитов. В ролях Владимир Гостюхин (Белов), Игорь Нефедов (Беликов), Ирина Муравьева (Белова), Дмитрий Харатьян (Костя Стрижак). Прокат 5,9 млн человек.
В начале 80-х жизнь в стране совсем испортилась. Представить себе мажорный фильм про завод — только самый отъявленный сукин сын пошел бы на такое. Веселый фильм о школе — ну разве про начальную, бантики-гольфики, мордашки-промокашки. Про старших — какое уж тут веселье, вечный бой и мутота.
Радостный фильм про армию был, по сценарию Александра Миндадзе, «Весенний призыв» назывался — на него вся армия побатальонно ходила хохотать. Присказку придумали: «Есть, есть в Советской Армии такой старшина Карпенко! Один. Поэтому про него и кино снимают». Редкий был случай, когда в клубах не спали: до того гнусно, фальшиво, бессовестно, что душа поет и еще просит. Историки кино удивлялись расцвету жанра — боевик, мелодрама, катастрофа, мюзикл, в один год «Экипаж», «Пираты XX века», «Петровка, 38», «Москва слезам не верит» — чему удивляться-то? В актуальном кино за что ни возьмись — везде минное поле. Интриги, кир, буза, неуставняк, дефицит и неучтенные излишки. Финская мебель, чешская обувь, японская техника, американское курево, русский вещизм, равнодушие, стяжательство, переутомление и праздники Победы со звяком орденов, все увеличивавшихся в количестве. Трень, брень, гусельки. Веселится и ликует весь народ. Ура-ура, закричали тут швамбраны все. Для полного счастья еще стотысячную армию отрядили к черту на кулички — добывать честь и славу, мало им. И в этот самый момент, на заре грозовых 80-х, Вадим Абдрашитов, по сценарию опять же Александра Миндадзе, снимает кино про пустую и безрадостную жизнь человека, жизни которого не полагается быть пустой и безрадостной.
Что у Виктора Белова было? Было у Виктора Белова все путем: жена, пацан восьми лет, квартира с ковром, мотоцикл с коляской. Биография: до армии куролесил, из армии пришел — купил мотоцикл, женился, получку домой, после смены — пивка, сына назвал Валерой, чего еще надо. Все так, да не так. Друзей не было, работа в цехе нудная, хоть и громкая, жена чужая, только для дурацкого дела и надобная, сын тоже чужой, хмурый (очень-очень шукшинская сцена, где Виктор сына в кино ведет, потому что — надо, отцовский долг, а потом в книжный, Пушкина с Лермонтовым покупать — и продавщица курва, как всегда у Шукшина). От всей маеты одна забава межеумочная — охота на лис, по кочкам с рацией бегать в тренировочных кальсонах спадающих. Дурь.
Понял-то это Виктор не сразу, а после того, как два отмороженных гопника с целью выпить хряснули его железкой по черепу на детской площадке и один сел. А как понял — стал мотаться к нему в колонию тайком от наезженного своего счастья и нормалька, яблоки да шанежки подшефному возить, разговоры разговаривать. Один Виктор Белов — другой Вовец Беликов. Тот слесарь — этот пэтэушник, классовый мир. Тот за два рубля первого встречного изувечить готов — и Виктору только автомат дай, всех бы этих патлатых от живота веером. И наружностью одинаковые: как второго наголо остригли, так просто одно лицо — губастые и злые оба.
Долго-долго смотрит мастер Белов из окна свиданческого корпуса на зонский волейбол — сотни таких же вот злых, в бушлатах и стриженых. Они случайно не стали такими, как он, — и вряд ли теперь уже станут. Он случайно не стал таким, как они: «Армия человеком сделала». Дивись, прохожий, — интересной судьбы люди. Образец.
Абдрашитов с Миндадзе вечно ставили кино о необъяснимой, фатальной связи людей, склеенных навеки то уходящей из-под ног палубой теплохода, то резервистскими сборами, а чаще всего — угрюмым обоюдным влечением фигурантов уголовного дела. В этот раз тонкая, прерывистая пунктирная ниточка морзянки в наушниках пеленгатора раззудила и повязала меж собой взрослого коренастого дядьку, не знающего, как жить, и мрачного самоуверенного шпанца. Старший из себя наставника корчит и себе же боится признаться, что ему во всем мире, кроме этого баклана, поговорить не с кем. А баклану к чему такой коленкор — двигал бы ты, дядя, с дружбой своею. В мире в таких случаях к психоаналитику записываются и часами с кушетки на житье жалуются, а у нас вот — с радаром по лесу бегают, ловя ломкий сигнал и изо всех сил стремясь к заброшенной облупившейся церкви, откуда бьет ключом неведомый и любящий всех радист. Не ладится у нас дружба: Беликов благодарен, конечно, за шанежки, хлопоты и условно-досрочное, сильно благодарен, ну и все — что еще?
В финале весь район мокнет под дождем на спортивном празднике. Мотокросс, грязища, потекшие номера на байдарочниках, охотники на лис парами стартуют, на них публика с зонтами пялится, среди нее жена, сын, Беликов этот с кралей, все опять путем. И оркестр надо всем маршами надрывается, военный оркестр, по разнарядке: надо. Имитация всего — праздника, настроения, спортивного азарта, активного отдыха, семьи — вот, вывел родню на мероприятие, ставь птицу. Аккурат к Олимпиаде кино, блеск — там тоже все от счастья разрывались.
Белов вылетает на просеку и тормозит, сходит отовсюду — с путей проложенных, с колеи, с дистанции — просто в лес. Сверху его снимают. Мучающегося пролетария. Маяка-передовика-производственника. Самый сознательный и революционный класс.
Про фильм писали всякие глупости: наставничество, долг, торжество справедливости, разговор начистоту, замысел-трактовка — но не от малого ума, а по тупиковости. Хотелось лишний раз помянуть, внимание привлечь, отметить — а про что фильм, вслух не скажешь. Чай, 80-й год на дворе. Черного с белым не берите, «да» и «нет» не говорите.
P. S. Фильм не имел зрительского успеха. Не стал культовым у интеллигенции. Не получал фестивальных призов — кроме форума пролетарского кино в Сан-Ремо, где даже «Премию» наградили, лишь бы про рабочих. Не было никаких оснований вносить его в хронику — за исключением личных симпатий ведущего. Автор приносит извинения и обещает впредь пользоваться правом хозяина только в исключительных случаях.