Глава сорок шестая

Одно из самых ярких моих воспоминаний — это как папа паяет, а я сижу рядом на диване и слежу за тем, как он работает; пахнет сосновой канифолью. В комнате темно, включена настольная лампа, и в пятне белого света закреплена телевизионная плата; папа чинит телевизор. Сам телевизор внизу, советский цветной аппарат «Березка». На столе спичечные коробки, подписанные авторучкой; внутри резисторы, конденсаторы разных номиналов и так далее. На носу у папы очки; он всегда надевает их, когда работает или читает. Не переставая паять, он рассказывает мне о том, что в мире уже есть такие специальные приставки к телевизору, чтоб играть, например, в электронный хоккей; он говорит, ты же любишь играть в настольный хоккей, который я тебе подарил, а это будет такой же, только на экране телевизора, и я хочу сделать себе такую приставку; мне странно поверить, что на нашем телевизоре можно смотреть что-то кроме трех телевизионных каналов, первого, второго и образовательного, и уж тем более играть, но я верю отцу безоговорочно; папа рассказывает об исследовании Арктики, он прочел в «Науке и жизни» новую статью на эту тему и пытается пересказать ее мне так, чтоб я понял, потом он переходит к своей любимой теме, к космосу, он говорит о газовых гигантах Юпитере и Сатурне, о бесконечном космосе, о том, что скоро, может быть даже через десять лет, люди полетят на Марс, а оттуда недалеко будет и до других планет Солнечной системы, он просит меня перечислить все планеты Солнечной системы в порядке их удаления от Солнца, и я перечисляю: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон, тогда Плутон еще считался полноценной планетой, и папа говорит: молодец, и я доволен, что справился с этим заданием, мне всего три или около того, и для меня важно — помнить названия планет, потому что так сказал папа и потому что это важно, знать, что находится в бесконечном космосе у нас над головами, ведь люди однажды полетят на Марс, и дальше, и еще дальше, а какая ближайшая звезда к Солнечной системе, спрашивает папа, и я говорю Проксима Центавра, правильно, говорит папа, ты молодец, и это наивысшая похвала для меня; я смотрю в окно и вижу звезды, добрая, теплая тьма и тысячи горячих шариков, я уже знаю, что эти шарики на самом деле очень большие, больше дома, больше города Новочеркасска, в котором я живу, больше Земли, а некоторые даже больше Солнца; все это рассказал мне мой папа, и я очень горд, что он мне доверился, как будто то, что он мне рассказывает, большая прекрасная тайна.

В комнату заходит мама.

— Борис, ты все? — недовольным голосом спрашивает она. — Давай быстрее. Вове спать пора.

— Десять минут, — сухо отвечает папа.

— Навонял своей гадостью. — Мама возмущена. — Дай форточку открою. Вот так. Вова, укройся, а то простудишься.

Я послушно укрываюсь, но не перестаю смотреть на стол, за которым работает отец.

— Я ему про космос рассказываю, — говорит папа.

— Нашел что рассказывать на ночь глядя. — Мама хмыкает. — Лучше бы сказку рассказал.

— Не хочу сказку! — смело пищу я из кровати.

— Молчи уж, — говорит мама. — Что с телевизором? Завтра будет работать?

— Немного осталось. — Папа вздыхает.

— Десять минут, — напоминает мама и выходит из комнаты.

Папа минуту молчит. Смотрит на плату. От горячего жала паяльника в его руке поднимается дымок. Он постукивает костяшками пальцев по столешнице.

Потом говорит:

— Ей не понять. Она просто не слышит. — Папа поворачивается ко мне, настольная лампа светит ему в спину, и я вижу его большой и черный силуэт на фоне далекой бледной стены. — Но ты ведь слышишь, правда, Вовка? Этот непрекращающийся, прекрасный и немного страшный звук. Как будто космическое будущее стучит к нам в двери.