Глава сорок третья

Крупковский с Димой пришли сыграть в настолку. Мы разложили «Особняки безумия»: очень тамошняя атмосфера нравится: сыщики бродят по пустым особнякам, расследуют таинственные случаи, встречаются с древними тварями из иных времен; игрушка сделана по мотивам рассказов Лавкрафта. Я был ведущим: играл против сыщиков, подкидывал им карты безумия и полтергейста, разводил на игровой карте монстров; пакостил как мог. Помню, наша встреча состоялась довольно скоро после последней химии; ближе к концу ноября 2016-го. Я тогда еще сильно уставал: эта вот хроническая усталость после химиотерапии долго из меня выветривалась. Плюс, если долго на ногах стоишь, из носа кровь сочится; надо присесть, отдохнуть, выпить чего-нибудь: воды, чаю или безалкогольного пива со сметаной. Пиво со сметаной мне в онкодиспансере посоветовали: народный метод восстанавливать лейкоциты. Не уверен, что метод в самом деле работает, но к пиву со сметаной я привык и пил его без отвращения, и мне даже как будто становилось после него лучше; возможно, самовнушение, конечно. Во время партии в настолку я по привычке выпивал кружку-другую. Дима не пил вообще, он был за рулем; Яна за весь вечер едва осилила бокал вина, Крупковский вопреки твердому заявлению, что пить он бросил, выдул три пива. Посреди битвы с омерзительным шогготом Яна вышла в другую комнату: позвонила мама. Дима, изящно извинившись, удалился в туалет. Крупковский пьяным голосом расхваливал игру. Ну ваще, говорил он, партия как настоящий детектив; очень интересно, что ты задумал. Но я уверен, что на алтарь ты образцы тащишь неспроста! Правда же, неспроста? Ага, Вовчик, я сразу понял, что неспроста!

— Неспроста, — подтвердил я. — Слушай, а помнишь, как мы на красносулинский завод ездили?

— Помню, конечно. — Он вдруг схватился за оберег на шее; может, просто так, конечно; это же Крупковский.

— Помнишь, там комнатка была с вытяжным шкафом?

— Помню.

— Ты там, кроме шкафа, ничего не видел?

Кажется, ему этот разговор не понравился.

— Чего видел? Там осциллограф, кажется, был.

— Ph-метр советский, — поправил я. — У меня даже фото где-то сохранилось.

— Точно, ph-метр.

— Ну да. А больше ничего не видел?

— Не помню, — сказал он, — ничего вроде не видел. А что я должен был видеть?

— Не знаю. — Я пожал плечами — Мне кажется, я там что-то такое видел.

— Какое?

Ответить я не успел: вернулся Дима, за ним — Яна. Сыщики уселись вокруг стола, взяли по куску пиццы и продолжили бороться с древним злом. Крупковский предложил забыть о шогготе: это отвлекающий маневр, пока Вовка несет образцы на алтарь.

— А может, как раз его и надо убить? — Дима ударил ладонью по столешнице. — Тут все слишком запутано.

— Мальчики, погодите, — начала Яна. — Есть у меня одна задумка…

Расходились поздно вечером. Попрощались, пожелали друг другу всего хорошего. Крупковский на пороге замер и качнулся ко мне; от него разило пивом.

— Слушай, насчет завода: мне показалось, что я возле тебя какую-то хрень увидел, — тихо сказал он. — Будто что-то черное, здоровое такое, типа человеческая фигура, но очень большая. Я, честно, подумал, что это глюк, и испугался. У меня когда-то уже было что-то такое, ну типа глюки, я подумал, что вернулось. Подумал еще, что к черту эти заброшки, может, из-за них мои глюки возвращаются. В общем, здорово я тогда струхнул. А ты как понял? По физиономии моей? Да, я тогда чуть не крякнулся немножко… но больше такое не повторялось, ей-богу.

— Эй, Крупа, — позвал Дима с лестницы, — где ты там?

— Щас! — Крупковский пожал мне руку. — Ладно, Вовчик, давай. Отлично поиграли, на следующих выходных, может, еще соберемся. Янка, пока!

— Пока! — за моей спиной появилась Яна; обняла меня.

Крупковский побежал вниз по лестнице. Я закрыл дверь.

— Хорошо поиграли? — спросила Яна.

— Хорошо.

— Ты как? В глаз заглядывал? Крови нет?

— Все в порядке.

Влад помог разобрать стол в гостиной. Я положил картонную коробку с «Особняками безумия» на полку в кладовке. Рядом на полке стояла шкатулка, потерянная мной, а затем найденная в заброшенном доме; я взял ее в руки. Помню, когда я только узнал свой диагноз, меня послали в лабораторию за стеклами; я почему-то представил их как что-то из детства, маленькие такие стеклянные шарики. Нелепая фантазия, конечно. Я раскрыл шкатулку: внутри лежали стеклянные шарики. Диаметром в полсантиметра. Я их пересчитал в тот же день, когда вернулся из заброшенного дома: ровно тридцать девять штук. Подумал: почему не сорок два? Как раз был бы ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого, как в фантастической книге Адамса. Но нет, ровно тридцать девять; до ответа трех не хватило. С другой стороны, тридцать девять делится на три и получается тринадцать, чертова дюжина; может, в этом ответ? Помню, я подумал, что начинаю воспринимать всю эту математическую астрологию всерьез, и тут же прекратил делить, умножать и вычитать, а шкатулку запихнул подальше на полку.

Ночью мне приснился кошмар: я стоял возле стены, стена рушилась, и это нельзя было остановить, потом я куда-то бежал, но убежать не мог: тварь преследовала меня.

Она давно не появлялась, и вот вместе со шкатулкой вернулась.

Через пару дней сон повторился. Помню ощущение: с тварью договориться нельзя, да она и не умеет говорить, ее цель — сожрать тебя. Но вопреки этому ощущению у меня все-таки получилось с ней побеседовать; она загнала меня в маленькую комнату, из которой не было другого выхода, и я успел запереть дверь у нее перед носом; в двери было окошко с решеткой, как в тюремной камере, тварь заглядывала туда и уговаривала меня выйти; я молчал.

Она сказала:

— Ты же понимаешь, что я нужна тебе. Когда у тебя был рак, ты забыл обо мне, когда рак отступил, появилась надобность во мне, я нужна тебе, тебя что-то должно пожирать изнутри, это не мое, это твое желание, ты этого хочешь, и это не шутка, ты же знаешь, что это твое, и это не я, это ты говоришь себе, ты этого желаешь, я не умею говорить, не умею желать, впусти меня, отопри дверь, ты же знаешь, как сильно я тебе необходима.

Помню, как подошел к двери и стал уговаривать, что нет у меня такого желания, чтоб меня жрали изнутри, что это ложь, кто ее обманул, я тебя не просил, чтоб ты пришла, я ведь не просил, помнишь, я же не просил, уйди, пожалуйста, уйди, черт тебя возьми, мерзость, сгинь, сгинь, сгинь.

Во сне происходящая ерунда казалась совершенно логичной. Помню, увидел, что дверь почему-то не заперта, хотя засов я не трогал. Я кинулся закрывать дверь, но не успел; тварь пролезла внутрь.

Я проснулся среди ночи. Мне показалось, что я вижу тень, которая нависает над кроватью Майи, черные руки тянутся к ее маленькой голове, пасть, полная тонких острых зубов, распахнута; я подскочил, чуть не упав с кровати, всмотрелся: показалось. Ничего. Я пошутил про себя: причуды одноглазого восприятия. Смешно мне, впрочем, не стало.

Рядом пошевелилась Яна, сонным голосом пролепетала:

— Вовка, что такое? У тебя кровь?

Она все время боится, что у меня из глаза пойдет кровь. Когда у меня был рецидив, кровь подсачивалась постоянно.

— Нет, плохое что-то приснилось. Ты спи.

— Точно все в порядке?

— Точно.

— Крови нет?

— Нет. Отдыхай, солнышко.

Она снова засопела. Я укрыл ей ноги одеялом. Все было спокойно.

Я положил голову на подушку и закрыл глаз.

Меня трясло.