© Рясной И., 2018

© ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Дантист взметнул руку и два раза нажал на спусковой крючок. Грохот револьверных выстрелов. Отчаянный крик. Возникший в конце коридора враг рухнул на колени. Его тут же втащили за руки в операционный зал банка.

– Пан Ковган! Говорит начальник полиции Кракова. Бросайте оружие, и я обещаю вам жизнь! – послышался тонкий неприятный голос.

«Жизнь. Всего лишь жизнь, – зло усмехнулся про себя Дантист. – Этого слишком мало».

– Своей жене-шлюхе обещания давай! – крикнул он, дрожащими пальцами вставляя в барабан нагана новые патроны.

Все как-то не так пошло с самого начала. Будь его воля, он бы отменил акцию. С раннего утра, когда экспроприаторы только готовились выступить к месту проведения акции, проверяли оружие, в очередной раз согласовывали порядок действий, у него внутри стало тоскливо и пусто. И дело не в страхе перед боем – от него он избавился давно. Дело в дурных предчувствиях. Но старшим был не он, а Довбуш – теперь тот лежал, нашпигованный полицейскими пулями, в зале. А Дантист отсчитывал последние мгновения своей жизни, прижавшись к стене в глухом коридоре.

А все задумывалось иначе. В филиале банка «Варшавский траст» именно сегодня скопилась внушительная сумма для расплаты с сельхозпроизводителями. Зайти, положить всех на пол, прострелить ноги управляющему, если тот начнет упираться, взять ключи от хранилища – и дело сделано.

Рекогносцировку проводил лично Дантист. Составил план банковского операционного зала, других помещений, а также схему отхода – всего две улицы отделяли это место от Еврейского квартала и старого города, где легко затеряться и отсидеться.

Меньше десяти минут назад Дантист поднялся по гранитным ступеням солидного банковского здания, подмигнув поддерживающим античный портик мраморным атлантам. Сухощавый, поджарый, стриженный под бобрик, с изрезанным ранними морщинами лицом, он походил чем-то на гончую собаку. На нем были модные светлые брюки, белоснежная рубашка, синий галстук, на голове – фетровая шляпа. Просторный твидовый пиджак с расширенными плечами скрывал два старых добрых нагана за поясом.

Он на миг застыл перед широкими дубовыми дверьми, на которых висела табличка: «Закрыто на обед». Толкнул незапертую дверь – по обыкновению, на перерыв она не закрывалась – и зашел внутрь. Трое бойцов последовали за ним.

Его сразу насторожила гулкая тишина. В просторном помещении операционного зала с богатой лепниной потолков, плакатами, рекламирующими привлекательные банковские проценты на текущий 1937 год, за массивными резными дубовыми стойками находились трое клерков в белых рубашках и нарукавниках. Обычно во время перерыва люди жуют бутерброды, смеются, делятся сплетнями. А тут – гробовое молчание.

– Назад! – крикнул Дантист. – Засада!

Но было поздно.

Со всех сторон – из кабинетов, подсобки – посыпались люди в полицейской форме и штатском, с пистолетами и карабинами. И у клерков тоже в руках револьверы. Снаружи взвыла сирена.

– Полиция, бросить оружие! – послышался повелительный крик.

Зря полицейский горло рвал. Головорезы из команды Дантиста никогда не бросали оружия.

Захлопали выстрелы. Опытный экспроприатор Грант, побывавший не на одном горячем дельце, рухнул, сраженный наповал. Матерый Довбуш катался по полу в крови и выл в голос. А вот новичок Балабан удачно махнул за стойку, пытался отстреливаться, но шансов у него не было.

На улице ревели моторы – это съезжались полицейские машины. Дань прогрессу, чтоб их разорвало! Похоже, здесь собралось все полицейское управление.

Дантист ринулся напролом. Метким выстрелом уложил полицейского агента в штатском и скользнул в боковой коридор с вывеской: «Только для работников банка». Там шла лестница наверх, и можно попасть в какой-нибудь кабинет и попытаться выбраться из окна. Может, полицейские не додумались устроить сплошное окружение банка.

К сожалению, полицейские оказались предусмотрительными. На единственном окне в коридоре была массивная решетка. А проход на лестницу наглухо перегораживали запертые массивные двери, которые без взрывчатки не взять. И вот Дантист в ловушке.

– Мы сейчас бросим гранату, – надрывался начальник полиции. – И ты прикусишь язык навсегда!

– Всем вам сдохнуть! – Дантист стоял, прислонившись к стене, и ощущал, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. – Я не сдамся!

Он им покажет! Он будет рвать их зубами! Даже смертельно раненный дотянется до глотки того тонкоголосого ублюдка. Ярость кипела и стремилась к выходу. Но выхода не было. Он перекрыт тяжелыми дверьми.

Дантист сполз по стене, присел на корточки, сжимая в правой руке револьвер и положив рядом с собой второй. Он будет биться!

– Ковган, ты погибнешь зря! – не успокаивался начальник полиции – и как только берут на такие должности с такими гнусными голосами. – Выходи!

«Зря»… Это короткое слово ножом пронзило душу Дантиста. А ведь действительно – не будет поверженных врагов, красивой смерти. Он погибнет как дурак, продырявленный осколками. Бессмысленно. Не завершив борьбы, которой отдал всего себя. А пока он жив, у него остается шанс на то, чтобы вернуться в дело.

– Я выхожу, песья кровь! – крикнул Дантист.

Он поднялся. Пошатываясь, побрел по коридору. Бросил на пол оба револьвера. Поднял руки. И шагнул в зал, ловя на себе напряженные взгляды, ожидая, что у кого-то не выдержат нервы и в него сгоряча выпустят пару десятков пуль…

И вот следственная тюрьма, где его держали в одиночке. Охрану тюрьмы усилили – из-за опасения штурма, что ли? Из четверых налетчиков остался в живых еще Балабан, человек в деле случайный, знавший мало. Поэтому полиция мертвой хваткой вцепилась в Дантиста.

– Может, поведаете старику, по чьему приказу вы планировали эту акцию, уважаемый пан Станислав, – журчал словами похожий на доброго булочника толстый следователь с добродушной улыбкой на лице и холодными глазами. Развалившись в широком дубовом кресле в кабинете для допросов при тюрьме, он, по обыкновению своему, направлял в лицо допрашиваемому луч лампы, чтобы ни одно дрожание ресниц не укрылось от его взора.

– Какой приказ? – упорно стоял на своем Дантист. – У меня не было денег. Случайно познакомился с теми тремя. Решили поправить свое материальное положение, потому что в этой стране мы никому не нужны.

– Бросьте, Дантист. Вы уже не первый год состоите в боевой ячейке так называемой Организации украинских националистов. На вашей совести еще несколько нападений и убийств.

– Чепуха! Я всегда был честным гражданином своей страны. Воевал за нее с русскими. И брошен этой страной на голод и прозябание. Я хотел лишь взять свое, что мне задолжала Польская Республика. Ни в какой организации не состоял. И я не Дантист, не доучился на него. Я простой страховой агент, да и то в прошлом.

– Вас казнят, пан Станислав Ковган. И это прискорбно – вы мне симпатичны. Но вы убили одного полицейского и ранили другого. Подозреваетесь в налете еще на один банк и коммерческое предприятие. Единственный ваш шанс – признаться в том, на кого работали.

– Я отчаялся на роковой поступок, потому что голодал. Я не состоял никогда ни в какой организации. Мне больше нечего сказать.

Дантисту выделили государственного защитника. Энтузиазма у того не наблюдалось. Он твердил подзащитному, как неразумному дитю:

– Шансов остаться в живых у вас немного. За такие преступления в Польше расстреливают. Так что следователь дело говорит. Признавайтесь.

– Я уже все сказал. Других признаний для вас у меня нет…