Глава 11

Телефон Ильи был выключен. Я звонила несколько раз и в этот день, и на следующий – бесполезно. Вероятно, он все же сменил номер, несмотря на обещание не пропадать. Что ж, если так, то это очень наивно с его стороны. Таким нехитрым способом ему меня со следа не сбить: я же знаю, где он работает.

Секретарша медоточивым голоском проворковала, что Илья Ильич на месте и спросила, как меня представить. «Все зависит от силы вашего воображения. Представьте, что я блондинка с шикарными формами и ногами от ушей!» – чуть не ляпнула я. Меня почему-то всегда забавлял этот вопрос.

– Скажите, что это Марьяна, сестра его покойной жены, – холодно проговорила я. – И если Илья Ильич окажется слишком занят, чтобы пообщаться со мной, то передайте, что я приеду к вам в офис, разобью палатку возле двери и не успокоюсь, пока не переговорю с ним.

Прошло меньше минуты, и в трубке послышался голос Ильи.

– Привет, Яша. Зачем ты напугала мою секретаршу? – Он говорил спокойно, с легкой усмешкой, но по голосу чувствовалось, что он не больно-то рад меня слышать.

– Скажи еще, что ты не пытался спрятаться от меня! Сменил номер, так ведь? А новый дать и не подумал!

Илья не стал отрицать этого, не начал ничего выдумывать – спасибо и на том. Когда один человек лжет другому, это унижает обоих.

– Я подумал, нам незачем созваниваться, – после недолгого молчания сказал он. – Честно говоря, не сомневался, что тебе тоже не захочется больше говорить со мной. Разве нам есть что сказать друг другу?

– Как выяснилось, есть, – отрубила я.

– Что? О чем это ты? – недоуменно спросил Илья.

– Это не телефонный разговор. Когда мы можем встретиться? Уверяю тебя, это очень важно!

Все еще ничего не понимая, слегка шокированный моим напором, Илья сказал, что я могу прийти к нему в офис завтра – сегодняшний день у него расписан до позднего вечера. Я сказала, что приду в обед.

– Можем перекусить вместе. Здесь рядом есть неплохое местечко, – предложил он.

– Нам лучше поговорить в твоем кабинете.

Мне не хотелось, чтобы нас отвлекали. Да и вообще, вряд ли у нас будет аппетит: невозможно, по-моему, звенеть ложками, жевать, оценивать вкус еды, обсуждая при этом смерти детей и женщин.

Илья не стал спорить.

И снова тянулись рабочие часы, и снова мои мысли были далеки от некогда обожаемой работы. Люция вертелась вокруг меня как заведенная. Показывала свои заметки, и они были лучше, чем я могла ожидать.

Под вечер позвонил шеф. Мы обсудили текущие дела, а в конце он сказал, что его друг просил передать огромную благодарность: дочь тепло приняли в нашем коллективе, девочка летает как на крыльях и растет на глазах.

– Так она и в самом деле растет, – заметил Саша, когда мы втроем вечером сидели за столиком в соседнем баре.

– А ушла бы – шеф тебе мозг бы вынес, – прибавила Ася.

Как раз выплатили аванс, и мы решили немного расслабиться. К тому же так вечер пройдет быстрее, рассудила я. Мы сидели, потягивали вино и трепались о том о сем. Мне вдруг захотелось поделиться с ребятами тем, что у меня на душе. Движимая сиюминутным порывом, я уже собралась начать рассказывать им обо всем, но остановилась.

Подумала, это все равно, что поведать им о смертельной болезни. Только самые близкие останутся рядом, узнав о таком. Прочие же посочувствуют на словах, но ничем не помогут и в итоге отстранятся. То ли из страха заразиться, то ли из суеверных представлений, что от несчастливых людей нужно держаться подальше. Вдруг, чего доброго, Лихо одноглазое, как в сказке, решит сменить хозяина да и прицепится к тому, кто рядом.

Проверять, как поступят Саша и Ася, не хотелось. Будет слишком тяжело увидеть в их глазах отчуждение, неприятие, страх. Это мое дело, как бы все ни повернулось, к чему бы ни привело. Никогда прежде у меня не было сколько-нибудь значимых поводов скрывать что-то в своей жизни от друзей или родных. И никогда прежде я не чувствовала себя такой одинокой.

Еда показалась безвкусной, вино – кислым, и я засобиралась домой.

К Илье я отправилась на метро. Если добираться на машине, застрянешь в пробке: Яндекс утверждал, что транспортная дамба через Казанку «стоит». Поэтому спустилась под землю, проехала две станции – вот я и на месте.

Секретарша с заученным гостеприимством распахнула передо мной дверь, Илья поднялся навстречу из-за стола. Раньше мне не приходилось бывать у него на работе, и я с любопытством огляделась, рассматривая его кабинет.

Мне кажется, место, где человек работает, то, как он предпочитает организовать свое рабочее пространство, может многое о нем сказать. Быть может, я открою для себя Илью с новой стороны?

Кабинет был просторный, но при этом уютный, обставленный дорогой современной мебелью, очень светлый из-за больших окон. День был солнечный, и кабинет заливало волнами золотистого цвета. Много зелени, много воздуха. На стенах – картины и художественные фотографии. На полу – ковровое покрытие. Ничего лишнего, никакого глупого пафоса в стиле «дорого-богато», все устроено так, чтобы хозяину было комфортно.

– Ты хорошо устроился, – заметила я. – Мне здесь нравится.

Илья улыбнулся:

– Сказать по правде, мне тебя не хватало.

Я подошла ближе и, неожиданно для самой себя, обняла.

– Мы ведь так хорошо общались, дружили… Помнишь?

В горле стоял ком, еще чуть-чуть и я бы заплакала. Он, по-моему, чувствовал то же самое. Все-таки десяток лет на свалку не выбросишь.

– Может, пообедаем? – неловко проговорил Илья. – Диля накрыла.

Небольшой столик напротив окна, на котором стояли тарелки с нарезкой, булочки, вазочки с конфетами и фруктами, чашки и еще что-то, я приметила сразу. По-прежнему полагала, что тема разговора отобьет нам аппетит, но все же уселась в предложенное кресло.

Мы с Ильей сидели друг против друга, и в памяти всплыл тяжелый разговор у него дома, в Ягодном. Я вспомнила, что творилось со мной, когда я узнала, что Жанна вовсе не оступилась. Тогда мне казалось, это самое страшное, что я могла узнать, с чем могла столкнуться. Как выяснилось, я ошибалась. Спираль раскручивалась, события громоздились, наваливались на меня, угрожая раздавить.

Илья налил нам кофе, добавил сливок. Я откусила кусочек бутерброда, взяла виноградину и решила, что хватит тянуть кота за хвост.

– Илюша, я пришла, чтобы спросить тебя кое о чем. По-моему, смерть Жанны не была случайностью.

Начало так себе. И куда подевались журналистская сноровка и умение ясно выражать свои мысли? Вот и Илья ничего не понял.

– Что ты хочешь этим сказать? – Он сидел, откинувшись на спинку кресла, скрестив ноги и руки. Вроде бы эта поза выражает предельную закрытость от собеседника. Может, ему действительно есть что утаивать?

– Я не хотела специально ничего узнавать, так вышло. Увидела по телевизору, что в Нижнекамске недавно произошло нечто подобное. Ты не слышал об этом?

Он покачал головой:

– Нечто подобное? Женщина с ребенком спрыгнула? Откуда – с крыши?

– Она не прыгала. Утопила новорожденного ребенка в ванне, потом сама тоже забралась туда и перерезала себе вены.

Никогда не видела, чтобы человек так бледнел. Красивое лицо Ильи превратилось в маску: в одно мгновение стало белым, как сметана, и каким-то рыхлым. Глаза выпучились, рот приоткрылся. Ладони с длинными и тонкими, как у пианиста, пальцами судорожно вцепились в подлокотники, словно он боялся вывалиться из кресла.

А ведь я еще почти и не начинала делиться с ним всем, что узнала.

– Извини, но это еще не все. Я стала наводить справки, хотела узнать побольше об этой женщине и ее муже. И тут выяснилось, что несколько лет назад похожий случай произошел в Йошкар-Оле. Там женщина вколола маленькой дочери смертельную дозу инсулина…

Я старалась говорить коротко и формулировать мысли предельно четко, но никак не могла понять, что творится с Ильей, слышит ли он меня, воспринимает ли мои слова. Он продолжал сидеть, глядя на меня с таким ужасом, будто я наставила на него заряженный пистолет. Я ждала, что он скажет что-то, но Илья молчал.

В кабинете вдруг потемнело, и все кругом из золотистого стало призрачно-серым. Апрельская погода переменчива: небо за большими окнами нахмурилось, набежавшие облака закрыли собою солнце. Мне даже показалось, что температура упала и в комнате стало холоднее. Я глотнула кофе, но согреться не удалось: кофе был едва теплым. Слишком много сливок.

Бледное лицо Ильи тоже посерело, под стать комнате, и казалось присыпанным пеплом. Он по-прежнему не произносил ни слова, лишь смотрел мне в глаза – и при этом не видел, глядя куда-то вдаль.

Говорить с Ильей мне уже расхотелось, вместо этого подмывало встать, уйти, забыть обо всем и никогда не возвращаться к этой теме – как я обещала Рустаму. Не следовало начинать этот разговор, запоздало подумалось мне. Но теперь поздно сожалеть. Придется завершить начатое.

Я вздохнула и поспешно договорила:

– Был еще и третий, вернее, четвертый случай, в Саратовской области. Его даже экстрасенсы расследовали – я видела передачу по телевизору. Молодая мать накормила отравленной едой ребенка и отравилась сама.

Илья разжал пересохшие губы и, медленно роняя слова, проговорил:

– Эти женщины – они что, были знакомы? И Жанна… – Голос его был едва слышен, и, если бы не гулкая тишина, мне пришлось бы переспросить.

– Сначала я тоже так подумала. Но потом оказалось, что дело не в женщинах, Илюша. – Теперь предстояло произнести главное, но мне не хватало духу. Его реакция меня пугала.

– Не в женщинах, – эхом, все так же тихо повторил он.

– Похоже, что связаны между собой не они, а их мужья. Не понимаю, не улавливаю никакой логики, но это так. Ты и трое других мужчин были женаты на женщинах, которые… Ну, ты знаешь. – Я снова сбилась и говорила не то, что следовало. Потом-то я поняла, что бессознательно тянула время в попытке не говорить главного. – Их звали Александр Сомов, Михаил Рогов и Валерий Гаранин. Они, как и ты, родились и выросли в деревне Кири. И еще. Все случаи происходили летом, с разницей в три года. Это не может быть случайностью!

Все, выстрел сделан. Молчание длилось и длилось. Я раз за разом обводила взглядом кабинет, уже не замечая его убранства. Смотрела на Илью, но он сидел, застывший и холодный, уставившись перед собой отрешенным стеклянным взором, похожий на одну из ледяных статуй, что устанавливают на городских улицах под Новый год.

– Ты был знаком с ними? – не выдержала я. – Знал этих людей или нет? Скажи!

Илья еще немного потянул паузу, как театральный актер. И на актерский же манер, чуть нараспев, проговорил:

– А то как же. Конечно, как не знать. Валька, Миха, Сашок.

Я заметила, что голос его звучит выше и тоньше, чем обычно. В нем почему-то зазвенела юношеская ломкость, словно говорил не взрослый мужчина, а подросток лет семнадцати-восемнадцати.

Выходит, я была права. Он их знал. Причем знал хорошо – называл уменьшительными именами, дворовыми, школьными прозвищами, которые эти люди, видимо, носили в юности.

Теперь сомнений не оставалось: то, что произошло с женами и детьми этих четверых мужчин, было связано со случившимся давным-давно в деревне Кири. Откуда взялась эта связь, я не представляла себе даже отдаленно, но в том, что она была, больше не сомневалась.

Итак, моя сестра оказалась замешана в каком-то кошмаре. Она умерла, и Дашуля погибла тоже. А мои родители, которым бы еще жить да жить и радоваться жизни… Что стало с ними по вине этого человека!.. Меня захлестнули ярость и отчаяние, я не желала больше проявлять деликатность и потребовала:

– Объясни по-человечески! Ты понимаешь, в чем дело? Что произошло в этих твоих Кирях, когда вы были детьми?! Что вы вчетвером натворили? Отвечай! При чем тут круг и тройка? – Эти последние слова вырвались неожиданно для меня самой. Я не собиралась говорить ничего такого, но слова Фариды вдруг пришли мне на ум.

Илья вздрогнул, а точнее, содрогнулся всем телом и поглядел на меня, как будто до этого не замечал, что я сижу подле него. Все тем же высоким, ломким голосом он проговорил:

– Никому нельзя рассказывать! Ни с кем не обсуждать! – А потом заговорил все быстрее, быстрее: – Нельзя говорить! Я не помню! Я ничего не помню! Если посмею вспомнить, я умру! Я умру, если вспомню! Мне нельзя помнить! Я умру!

Он говорил, говорил словно заведенный. Повторял эти слова снова и снова, будто мантру, и голос его, резкий и пронзительный, как воронье карканье, бил меня по ушам. Я уже не могла разобрать и половины того, что он бормотал, не сводя с меня горящих, широко раскрытых глаз, в которых плескалось самое настоящее, чистое, неприкрытое безумие. Мне приходилось видеть такие глаза – у собственной матери.

Происходившее было так дико, так неправдоподобно и необъяснимо, что я, не находя больше сил сдерживаться, перепуганная донельзя, вскочила с кресла, прижала руки к ушам:

– Прекрати! Прекрати сейчас же!

Мой резкий окрик заставил Илью замолчать, хоть я и не надеялась на это. Теперь мы глядели друг на друга, провалившись во вновь повисшую между нами тишину. Я не могла отвести от него глаз и понимала, что Илья не узнает меня. Он смотрел так, будто перед ним была не Яша, сестра его жены, а некто другой, и этот «другой» нагонял на него такой ужас, что он не мог совладать с собой.

Илья кого-то боялся, трясся от страха, как перепуганный ребенок. Но боялся он не меня. Не я заставила его вдруг сойти с ума, заблудиться в глубинах собственной памяти.

Злость моя растаяла, на смену ей пришла жалость. Я протянула к Илье руку, желая его успокоить. Мне хотелось сказать, что все будет хорошо, и теперь, когда нам известно уже так много, мы непременно разберемся в том, что случилось. Мы же вместе, собиралась сказать я, мы умные и взрослые люди. Что бы ни случилось тогда, в те годы, прошлого не вернуть, не исправить, но зато можно понять первопричину, разобраться во всем и наказать виновных. Найти того человека, что так напугал Илью, и призвать к ответу.

Все эти слова жили во мне, просились наружу, и я собиралась произнести их, но не успела вымолвить ни звука.

Илья, по-прежнему не сводя с меня сумасшедшего взгляда, открыл рот, словно собираясь петь, и закричал. Сейчас, когда пишу об этом, я понимаю, что не смогу передать на бумаге, объяснить, что это был за вопль. Когда пытаюсь подбирать определение, лучше всего подходит «оглушительный».

Муж моей сестры, видный, интересный мужчина, хорошо воспитанный и прекрасно образованный человек, гениальный финансовый аналитик, хозяин роскошного кабинета и вышколенной секретарши, кричал во всю мощь своих легких. Пронзительно вопил на одной ноте, прерываясь лишь на короткий миг, чтобы набрать новую порцию воздуха.

Бледное лицо Ильи побагровело, на лбу и шее вздулись вены. Рот был раззявлен так широко, что он рисковал вывихнуть себе челюсть. Но при этом тело его казалось расслабленным, и в самом крике было что-то механическое, неживое, не зависящее от Ильи. Это был не крик боли или горя. Казалось, что при помощи крика он выпускает из себя что-то – вернее, это «что-то» рвется наружу помимо его воли и желания.

Понимание всего этого пришло ко мне гораздо позже. А в тот момент я совершенно растерялась. Меня почти парализовало – что делать? Как его остановить? Я подскочила к Илье, принялась уговаривать, попыталась успокоить – ничего не помогало. Заметалась по комнате, натыкаясь на столы и стулья, зачем-то распахнула окно, как будто кому-то здесь не хватало воздуха.

В комнату ворвалась перепуганная, ничего не понимающая секретарша, а вслед за ней – еще какие-то люди, целая толпа людей в дорогих деловых костюмах.

Офисные работники, которых придумали называть планктоном, «приплывали» – сбегались на шум и скандал, как комары и мошки летят летом на даче к зажженной лампочке. Они бестолково сгрудились у входа, не зная, что предпринять. Те, кому не было видно, что происходит, вытягивали шеи, и глаза их горели любопытством и алчным интересом.

Секретарша и еще один господин с аккуратной бородкой предпринимали активные попытки заставить Илью замолчать, но, как и я, потерпели неудачу.

– Илья Ильич! Что с вами? Илья Ильич, успокойтесь! Пожалуйста! – причитала секретарша, приплясывая возле обезумевшего шефа.

Бородатый тоже приговаривал что-то рокочущим, солидным басом.

Закончилось все так же внезапно, как и началось. Но как оно прекратилось! Мне не забыть этого, никогда не забыть…

Илья перестал кричать. Вопль перешел в клокочущий, натужный хрип, он взмахнул руками, будто пытаясь взлететь, потом прижал руки к груди и неловко завалился на бок.

Мы – я, секретарша и бородач – кинулись к нему, чтобы поддержать, не дать упасть на пол, стараясь усадить поудобнее, и в первый момент не поняли, что произошло. Я держала его за плечи, и голова Ильи свешивалась вперед, как у сломанной куклы.

«Он в обмороке» – вот что пришло мне в голову. Только никакой это был не обморок.

– Да он же… мертв! – Бородатый отступил от Ильи, неловко всплеснув руками.

– Глупости! – сердито проговорила секретарша. – Не может быть!

Она попыталась заглянуть ему в лицо. Я отпустила плечи Ильи и, отстранив девушку, обхватила ладонями его голову. Подняла и…

Упала в обморок. Спасибо тебе, Боженька, за эти маленькие радости.