На глухом озере
В погожий августовский день рассыльный РИКа принес пакет с грифом «секретно».
Прочитав «вложение», как было упомянуто в сопроводительном письме Пахомова, я подошел к карте района… Ага, вот оно, Урманское. Верст семьдесят-восемьдесят к северу… Кругом леса.
– Игорь! Готовься. Завтра уезжаем.
– Далеко?
– Изрядно. В Урманское. За день, пожалуй, не добраться…
– Поохотимся?
– Будем ловить привидение…
Глаза Игоря стали широкими. За две трети секунды я уловил в них посменно удивление, восторг, мужество…
– На, читай вслух.
К сопроводительному письму было приколото отношение председателя Урманского сельсовета.
На нашем озере явилось видение. Фигура белая под вид мертвеца, только большая. Ростом более двух сажен. Мужики бросили рыбу ловить, сидят голодные. Фигура плачет на озере. Воет зверем. В деревне сказывают – наваждение. Крестьяне хочут молебствие служить, но я запретил. Положение плохое. Примите меры.
На отношении две резолюции Пахомова: «Написать Воробьеву, чтобы меньше пил. И. Пахомов» и «Нарследователю – на усмотрение. И. Пахомов».
Первая резолюция перечеркнута.
– «Привидение Виндзорского замка»… – задумчиво и серьезно сказал Игорь ломающимся голосом. – «Тайна доктора Паркера»… «Белая дама»… Тень отца Гамлета…
Он уставился в одну точку, лицо стало вдохновенным.
– Ты что там на стене рассматриваешь?
Стряхивая с себя очарование жуткой мистики, Игорь вздрогнул.
– Я?.. Нет, ничего. – И сурово отрубил: – Я готов!
– И не боишься?
– Что вы?! Только попросите у Дьяконова пару ручных гранат. Две бомбы. Думаю, так будет вернее.
– Ну, бомбы, пожалуй, не надо, – рассудил я, – бесполезно. Как известно, привидения ни пуля, ни штык, ни снаряды не берут. Но ружья и Гейшу возьмем. Кто-то мне говорил, что в Урманском до черта уток.
Гейшей звалась моя собака. Это было очень легкомысленное создание. Гейша ничуть не заботилась о чистоте породы, и зимой и летом мне приходилось гонять со двора целые своры ее ухажеров. Словом, вполне оправдывала свою кличку. Однако на охоте Гейша становилась неприступной, и за это я прощал своей охотничьей спутнице ее распущенность. Гейша обладала отличным поиском – «верхочутом».
– «Двое и собака в одной лодке», – снова высказался Игорь. – «Белый клык»… Знаете, я читал: у Конан Дойля есть что-то похожее – Шерлок Холмс, доктор Ватсон и верный друг ихний доберман-пинчер Джерри…
– Кажется, не у Конан Дойля, а у Кервуда или у Сэтона. И «ихний» – неграмотно…
– Пусть… А все-таки у нас совсем, как у Шерлока Холмса!
Я не стал возражать.
– Пусть, как у Шерлока Холмса. Хорошо… Вот что, мистер Холмс: составьте план операции по уловлению Виндзорского… то бишь урманского привидения.
– Почему – я?
– Потому, что в моей практике, как я уже говорил, не было встреч с привидениями, а вы, судя по вашим высказываниям, здорово осведомлены. Правильно?
– Да, пожалуй, вы правы, – скромно согласился Игорь, – хотя мне тоже не приходилось еще встречаться с призраками, но я прочитал о них очень много книг… Хорошо, я составлю план. На методе дедукции…
– Вот-вот. Ну, до вечера.
Вечером я ознакомился с планом операции, составленным Игорем. Он делился на две части.
Часть первая
В Урманское приезжают два охотника и, собирая необходимые сведения, попутно стреляют уток (в приписке было сказано «можно наоборот»).
Часть вторая
Охотники начинают ловить привидение. Для указанной цели они поздно вечером устраивают засаду в той части озера, где появлялось привидение, и поочередно держат на сворке собаку Гейшу. Как только привидение появляется, собаку спускают с привязи. Гейша начинает облаивать призрак, а Шерлок Холмс и доктор Ватсон спешат на лай лодкой или пешим путем, в зависимости от обстановки, настигают привидение и расстреливают его из ружей и револьверов.
Прочитав вторую часть, я заметил:
– Не выйдет, Игорь Холмс…
– Почему?
– Во-первых, подумай о комарах. Вечером в камышах это такая сила, с которой справиться невозможно. Во-вторых, Гейша до сих пор ходила только по уткам и косачам. По призракам я ее не натаскивал. Возьмет да и даст вдруг стрекача в обратную сторону?!..
– Что вы?! Гейша – очень храбрая собака!
– Черт ее знает, мистер Холмс! Учтите, все-таки – слабый пол… нервы там, и все такое… В-третьих, стрелять по привидению нельзя. С одной стороны, повторяю – его пулей не свалишь, а с другой, – оно мне до крайности необходимо живьем…
– Значит, вы думаете…
– Думать будем завтра. А сейчас пойдем ужинать к вдове Ремешковой. У нее сегодня вареники. Шерлок Холмс всегда аккуратно ужинал, и это вполне по-джентльменски.
– Разве можно перед таким делом есть?.. Я не в состоянии. Я, наверное, всю ночь думать буду…
– Что ж, дело твое. Да, вот что: скажи мне – ты раньше в Урманском никогда не бывал? Нет? Ну и отлично. Я тоже… А из урманских у нас в камере никто не появлялся? Отлично! Ну, бодрствуйте, мистер Холмс.
Я отправился к Шаркунову.
– На коровьем реву поеду завтра в Урманку. Дай хорошего коня, Василий.
– Дам. Что это тебя к святым потянуло?
– Каким святым?
– Да так урманских зовем. Народ там шибко верующий.
– Расскажи-ка об этой деревне.
– Живут у черта на куличках. Всего домов двадцать… Ну, может, сейчас прибавилось. Я там уже года два не был.
– Партячейки нет?
– Какая там ячейка!
– А чем занимаются?
– Рыбаки… Сеют мало.
– При Колчаке партизанили, наверное?
Шаркунов усмехнулся.
– Есть там у них два партизана бывших… Так ведь какие? Кашеварили в отряде. Вообще деревня: ни к тентим ни к энтим! Добираться до Урманки нужно через гать. Громадная гать – версты три-четыре… Они, дьяволы святые, в трудные минуты жизни что делают? Разбирают гать и – ни пешему, ни конному! Так в колчаковщину и сделали. Словом, колчаковщина как-то мимо них прошла… А деревушка древняя. При царе Горохе на этом месте скит стоял, ну а потом оправославились. Так, ерундовский народ… Никакой культуры… А чего ты там забыл?
– Поеду ловить привидение…
– Ха-ха-ха!.. Привидение? Да, у них это может, у них все такое может быть… Даже явленная икона может открыться, не то что привидение! Сколько раз мы говорили на бюро, чтобы за урманских взяться по-деловому, да все руки не доходят… Валяй… Потом расскажешь. Приходи утром – конь будет готов. Дам тебе отличного рысака.
Снова восемьдесят летних верст на безрессорной повозке. Полчища паутов, комариные тучи, тысячи толчков на ухабах и рытвинах, подножные кормежки лошади…
К этому еще нужно добавить бесконечные разговоры со спутником. Энциклопедические разговоры: от характеристики финского города Або до разъяснения спутнику мифологической сущности Януса двуликого…
Уже завечерело, солнце потонуло где-то за дальним борком и небо на горизонте стало непрозрачно-синим, когда Игорь заявил:
– Есть хочется, как из двенадцатого калибра…
– Ты так не поужинал и, наверное, не завтракал?
– Нет…. Думал… Ну ничего: верст десять осталось. Я считал столбы… Эх, жареных бы карасиков да холодного молочка!
Гейша хорошо знала слово «молочко». Гейша посмотрела на меня, облизнулась и подскулила.
Я разделил между мной и Игорем единственную захваченную в дорогу котлету, ибо мы легкомысленно понадеялись по дороге подстрелить какого-либо чирка и выехали ни свет ни заря, когда хозяйки наши еще почивали, а вдова Ремешкова к тому же на ночь прятала ключи от погреба под подушку… Но чирки не попадались.
Игорь взял у меня из рук разломанную пополам котлету, сложил обе половинки вместе и сурово сказал:
– Надо по справедливости. На три части…
И полез в котомку за охотничьим ножом.
Котлета лежала на козлах ходка. Гейша решила, что эта скромная пища пожертвована ей…
Когда Игорь наконец раскопал в мешке свой нож – котлеты на козлах уже не было…
– Подлая собака! – возмутился Игорь. – Скверная собака! И по привидениям не ходит, и котлеты ворует из-под носа!.. Я бы такую и дня держать не стал. К тому же очень развратная…
Гейша смотрела на меня и облизывалась. Игорь отвернулся в сторону.
Вокруг расстилались сенокосные луга. Никаких признаков воды нигде не видно. Скверно, но делать нечего… Проехав еще с полверсты, я резко повернул влево, ухнул через дорожную канаву и направил коня к маячившему возле дороги свежесметанному стогу.
– Тпр-р-ру! Вот что: чирки, караси и молоко на сегодня отменяются. Вода для питья у меня есть в баклажке. Но зато нам предстоит восхитительная ночевка: не в душной избе, наполненной шуршащими тараканами, а на лоне природы. Мы будем возлежать на ложе из скошенных трав и вдыхать роскошный аромат духов «Свежее сено»… Разве это плохо для охотников и сыщиков? Сплошная романтика!
– А почему не в деревне? – плаксиво спросил Игорь. – Вдыхать! Есть ведь хочется…
– Не хлебом единым жив сыщик, – наставительно ответил я, – и не карасями…
Игорь после паузы жалобно предостерег:
– Комары заедят!
Распрягая лошадь, я, как мог, вразумительно ответил:
– Из охотничьей практики вам, дорогой мистер Холмс, вероятно, известно, что на покосах комар наблюдается в умеренном количестве. Кроме того, человечество исстари пользуется дымовой завесой не только для сокрытия своих мыслей, но и против комаров. Вопросы?
Он спросил совсем жидким голосом:
– А по какому праву?
– По праву сильного!
Тут мой секретарь ощетинился.
– Сейчас не пещерный век, – прошипел Игорь, – и мы живем в Ре-Се-Фе-Се-Ре! Я хочу в деревню! Хочу яичницу с салом!..
– эР-эС-эФ-эС-эР – государство, – заметил я, – а каждое государство содержит в себе элементы насилия над личностью. Над некоторыми личностями, ставящими свои вульгарные, животные устремления выше государственных интересов. Вы, кажется, читали в журнале «Суд идет» статью Курского по этому вопросу? Значит, вам ясно. А на данном этапе нашего пути, как выразился в свое время некий Людовик Надцатый, – государство – это я! Понятно?
– А я, значит, личность?
Теперь в словах его послышалась горечь.
– Безусловно! И притом еще – личность, подчиненная мне. Еще вопросы?
Больше вопросов не было. Игорь стал разводить костер. Гейша держалась индифферентно и щелкала зубами, разыскивая блох.
Мне стало немножко досадно на себя за резкость.
– Слушай, Игорек! В нашей милиции сидит сейчас арестованный за растрату некий заготовитель Церабкоопа Горохов… Помнишь, который приехал из города и сразу заявил, что его в поезде обокрали, а деньги при обыске у него были обнаружены в тайничке баула?
– Ну?..
– Документы Горохова лежат во внутреннем кармане моей кожанки…
– И что же вы будете делать с этими документами?
– Мы въедем в деревню не ночью, как это практикуют разные уполномоченные инспектора, следователи и прочая зловредная публика… Нет. Мы въедем днем. Шикарно, как подобает городскому заготовителю на селе.
– Зачем?
– Слушай дальше. Я буду немного навеселе. Ручаюсь, тебе не приходилось встречаться с непьющими заготовителями.
– Это да! Это верно… А все-таки не понимаю…
– Итак: в Урманское въезжает не следователь, а разбитной, подвыпивший заготовитель Василий Флегонтович Горохов! Здорово, а?
– Да, пожалуй, интересно… – немного оживился Игорь, – ну а дальше что?
– Дальше… дальше. Горохов начнет контрактовать у мужиков рыбу. По высоким ценам.
Игорь возмутился.
– Это аферизм! И чего вы этим добьетесь?
– Ах, вот как вы, мистер Холмс, расцениваете мою откровенность?! Ну так вот тебе: держи фляжку, выпей воды, налей в котелок Гейше и догадывайся о последующем сам! Методом дедукции…
Я взял с ходка брезентовые плащи, достал из своего мешка «мерзавчик» и побулькал водкой перед огнем костра.
– С этого не напьешься, – презрительно сказал Игорь.
– А заготовитель напиваться не может. Он не гусар. Но запах будет…
– Будет… Только все это – авантюра! – немного помолчав, отозвался Игорь. – А мой план, значит, насмарку?
– Ничего подобного! Будет использован. В ближайшее воскресенье – поохотимся.
Игорь обиженно засопел. В животе у него бурлило. У Гейши в животе тоже переливалась вода.
Я сунул под голову клочок сена, натянул поверх плащ и уснул.
Председатель урманского сельсовета Воробьев, проверив мои документы, поскреб пятерней затылок.
– Эх, не того я ждал! А вы не ко времени, товарищ Царабкоп! Ничего у вас не выйдет…
– Это почему же? Цены у нас сейчас новые, высокие.
Председатель снова потянулся к затылку.
– Не в том дело, что цены… Цена, она, конешно, играет… да тут, брат ты мой, дело такое… Не понесет мужик нонеча рыбу… Не станут контрактовать-то… Ин ладно. Спытайте. Может, и фартанет. На фатеру я вас к Адаму Иванычу поставлю. Мужик справный, первеющий рыбак. В городу жил… Образованный.
– Ну, к Адаму так к Адаму! А Ева будет? – подвыпивший заготовитель игриво ткнул кулак в председательский бок.
Сельсоветчик усмехнулся.
– Энто уж как придется. Конешно, ежели…
– Денег у нас хватит!
– Само собой! У ково и денежки…
– Учительница-то у вас есть?
– Каки тут учительницы! Третий год дожидамся. Школу отбрякали, фатеру приготовили, а не едут к нам… Фершал, лонской год, собирался медпункт поставить, да так оно и осталось…
– Почему же такое дело?
– Далеко, вишь… глушь. Сказано – Урманка… Урман и есть. Живем в лесу, молимся колесу…
– Партийные в деревне имеются? Сам-то партийный?
– Я-то? Не-е! Малограмотный. Куды мне! Нет у нас партейных. Партизаны, которые были, имеются. А партейных нет… Ну, айдате, на фатеру поставлю…
Адам Иванович оказался плешивым, веселым и не по-деревенски остроумным мужичком лет под пятьдесят. Был очень подвижен, говорлив и брился по-городскому: начисто.
Пока Игорь уничтожал вторую сковородку яичницы с салом, я повел с хозяином дома деловой разговор.
– Прошлый год на Урманском озере рыбы, можно сказать, почти што и не было, – рассказывал Адам Иванович, – ну в нынешнем году другое положение. Рыбы, по совести ежели, много! В коих отногах ткни веслом – колом станет! И щучина, и окунь, и карась… Во какой карась, – он растопырил пальцы рук, – не карась, а сказано – лапоть! Золотой! Икряного еще много…
И, вздохнув, закончил сумрачно:
– Одна беда – не ловим мы нынче рыбу…
– Глистовата?
– Не-е-е! Как стекло! Сказать по-нашему, по-деревенскому – до того баская да вкусная рыбка: от пуза есть – и все мало! Однако не ловим нынче…
– Значит, лодырничают рыбаки?
– Да нет… – И вдруг таинственно спросил: – Вы карасика уважаете?
Я ответил, что уважаю.
– И правильно! – хихикнул Адам Иванович. – Очень даже пользительная рыбка!
Он снова хихикнул и окликнул жену, гремевшую загнеткой у печки:
– Слышь, Устя! Спроворь-ка нам с заготовителем парочку карасиков! Поширше которых выбери… С икоркой чтоб…
– Враз изделаю, – нараспев ответила хозяйка, дебелая и дородная, совсем не под стать юркому подвижному мужу.
Она куда-то удалилась и минут через десять притащила, прикрыв передником, пару действительно огромных, уже выпотрошенных карасей, а еще через двадцать минут на столе стояла необъятных размеров сковородка.
– Вы, товарищ дорогой, как нащет… первачку?.. Для приятного знакомства?
– Гм… вообще-то я самогонку не потребляю, Адам Иваныч… Ну уж по случаю знакомства, разве…
– Вот и добро! Я ишо, как вы в избу вошли, приметил: общительный товарищ приехал!
Я похлопал Адама Иваныча по плечу.
– В нашем деле, хозяин, иначе нельзя! Мотаешься, мотаешься по районам… Ну, хватишь – оно и повеселее станет.
– Истинная правда! При вашем деле, прямо скажу, – даже совсем необходимая вещь! Садитесь, садитесь…
Я позвал к столу Игоря, но тот посмотрел на новую сковородку безучастно мутными глазами объевшегося человека и только отрицательно мотнул головой.
– Гонят у вас? – кивнул я на пузатый графинчик, осушив рюмку крепкого, словно спирт, первача.
Адам Иванович улыбнулся.
– Так ить в урмане живем…
После завтрака я подмигнул хозяину.
– Значит, все же рыбку ловите?
– Не-е-т! Куда там! Так, для собственного употребления. Поблизости. А чтобы в отноги, где самая рыба и есть, – ни боже мой! Путем еще никто сети не замочил. И я тож…
– Не возьму в толк, Адам Иванович. Что же за причина? А?
Он походил по комнате, о чем-то размышляя. Я достал из портфеля контракционные листы и сделал вид, что занялся какими-то подсчетами. Адам Иванович подошел поближе, взял в руки один из бланков и, прочитав его, сказал:
– Да! Выгодное дело… И аванец даете мужикам, которые по договорам?
– Это уж по доверию, Адам Иванович… А вообще – можно и авансировать. Разрешается.
– Так… Разрешается, значит? А вы, извиняюсь, с мужиками нашими… Об аванце-то лучше не того…
– Почему?
– Жулик народ!
– Могут надуть?
– Береженого и бог бережет! Да вообще-то не выйдет у вас… Нет, не выйдет…
– Да почему, Адам Иванович? Чего вы таитесь?
– Так и быть… Расскажу… Вот какое дело, дорогой товарищ, – видение на нашем озере объявилось… Я, конешно, человек грамотный: чертям там всяким, домовым не верю… А народ – темнота. Да и то сказать – действительно дело странное…
Он выглянул в окно и сурово бросил жене:
– Евстигней Матвеич с мужиками к нам идет. Прибери стол!
Сковородка с недоеденными карасями и графинчик мгновенно исчезли со стола.
– Я не от жадности, – извиняющимся тоном обратился ко мне хозяин дома, – а только потому, што Евстигней – мужик набожный, леригиозный… Увидит рыбину на столе – на всю деревню ославит. Скажет мужикам: ишь, Адам-то, против бога идет, видение не почитает… Не уважил-де мир – ловит рыбку… У нас народ шибко к леригии приверженный.
В избу вошли восемь мужиков. Поздоровались, уселись на лавку, поговорили о погоде, свернули самокрутки. Я решил не терять времени и сразу «приступил к делу».
– Ну, рыбаки – кто первый?
Но рыбаки сумрачно молчали. Я вертел в пальцах химический карандаш.
– Да вы чего, граждане, робеете? У нас без обмана!
Я нажал ценой. Цены в этом году были повышенные.
Высокий мужик со скрюченными ревматизмом пальцами – это и был Евстигней Матвеевич – подал голос:
– Цену мы знаем… В Ракитинском сельпе сказывали… Цена – ничего… Подходящая…
Второй рыбак, обведя всех испытующим взором, поддержал высокого.
– А што, ребята, еслив и впрямь… опробовать? Давно ево не было… Може, ушло?
Но остальные не отозвались. Евстигней Матвеевич поднялся с места и подошел ко мне.
– Вот што, гражданин заготовитель. Мы сейчас тебе не ответим… Годи, коли время есть… День-два… Проверка требуется.
– Какая проверка?
– Так… у тебя свое, у нас – наше!
И все вышли из избы.
Игорь уже похрапывал на сундуке, скрючась в три погибели. Хозяйка подсунула ему под голову подушку и осведомилась:
– Кучер ваш, што ли?
– Племяш.
– Так што ж сразу не сказали? Сейчас я парнишку устрою, чтобы поудобнее.
– Не нужно. Он у меня походный. Адам Иванович! На озеро посмотреть можно? Далеко оно от вас?
– Пошто далеко? Выйдем за огород, на зады – тут тебе и озеро… Сходим, ежели угодно, хоть сейчас…
Озеро начиналось тут же, у деревни, и необозримой громадой вод уходило вдаль. Справа – тайга. Слева еще более огромное, чем озеро, займище.
– Шишнадцать верст, – махнул рукой Адам Иванович, – в длину. А в ширину кое-где и в пяток верст не уложишься. Да отноги, да речки таежные.
– И везде рыба?
– Э-э-э, нет! – лысый рыбак хитро прищурился. – Рыба, она своих местов держится. А еслив незнакомо – хошь все озеро замережишь, а поймаешь, дай бог, на щербу… Тут знатье нужно!.. Ну, я-то природный, тутошний. И отец, покойник, рыбачил и дед, Царство ему Небесное… Я на энтой воде – как в своей избе…
– А другие сельчане?
– Да ведь оно, рыбацкое щастье, кому как… Ну, ловят, конешно… Не без того…
– Уток на займище много? Я ружья захватил.
– Вот уж чего нет – того нет! Какая у нас охота?! По весне ишо птица бывает, а под осень – ни синь пороха! Вся как есть уходит.
– Вон же утки летают?!
– Ну, не без крох… Может, какой десяток и крутится, а стрелишь – раз-два – и вся охота тут.
Я вынул из кармана свой старенький фронтовой бинокль и посмотрел на горизонт. Там кружились табуны уток… Странно… Но вслух я сказал:
– Нет, ничего не видно…
И поспешно сунул бинокль в карман: как бы не попросил посмотреть Адам Иванович. Но он, не обращая на меня внимания, уже шагал через огород к дому…
Потом мы обедали, а под вечер Адам Иванович заявил:
– Вечеряйте без меня… Пойду, потолкую с рыбаками.
И надолго ушел.
Хозяйка поставила на стол жаровню с калеными семечками, домашнего приготовления вишневку.
– Гостите. Не обессудьте.
Игорь проснулся. Я сказал ему:
– Ходил на озеро. Посмотреть…
– Много уток?
– Ни черта нет!
Хозяйка всплеснула руками.
– И что это вы говорите?! На нашем-то озере? Вот уж неправда ваша! Утья у нас – как грязи! Только што стрелять некому… Провиант, вишь, нам сельпо не завозит…
За рюмкой да за семечками разговор становился все душевнее…
Устинья Сергеевна поинтересовалась, почем можно в городе купить домик.
– Мой-то все целит в город перебраться. Деньги собирает…
Я обещал узнать, написать, помочь…
– А чего вам здесь не живется? – вмешался Игорь. – Рыбы полно. Люди хорошие кругом… Эх, меня бы отсюда и палкой не выгнали!..
– Стареет Адам-то… Хоть и молчит, а сама вижу – рыбалка ему уже в тягость… Да не столько много рыбы-то…
– А Адам Иванович хвалит…
– Ну… ить рыбак, а какой рыбак большую рыбу не ловит?
Мы рассмеялись.
– Устинья Сергеевна! Расскажите о привидениях, а?
– К ночи-то оно бы не следовало… Да ладно уж…
Через час я знал все подробности мистического происшествия. В начале августа рыбаки по обыкновению выехали ставить сети на заходе солнца. Вдруг над камышами медленно, словно вырастая из воды, появилась громадная, саженей двух, фигура в белом саване. Постояв минуту, привидение взмахнуло руками, и по озеру пронесся громоподобный хохот. Хохот перешел не то в стон, не то в вой. Потом вой затих, а видение стало так же медленно, как появилось, опускаться в воду…
Обезумевшие от ужаса рыбаки побросали тычки и ударили веслами восвояси.
Больше приведение не появлялось, но рыбалка кончилась. Мужиков теперь нельзя было выгнать на озеро.
– Народ сказывает, – выплевывая семечковую шелуху, закончила свой рассказ Устинья Сергеевна, – што много лет назад в нашем озере брат брата загубил… Топором по темечку. Девку, вишь, не поделили… Давно дело было. Еще при толстом царе… (Так в деревнях тех лет частенько называли дородного императора Александра Третьего.) Мой-то Адам Иваныч знат. Он тутошный. А я понаслышке. Я с другого села взамуж пошла. За двести верст Адам-то меня высмотрел и просватал…
– Что ж его так далеко носило?
– По молодости – ватажничал… Зимой на Чаны неводить ездил. Тамотка и высмотрел меня… Квашина деревня моя родная. Может, слыхали?..
Устинья Сергеевна стряхнула с подола шелуху на пол и взялась за веник.
– Кушайте, гоститесь…
– А раньше видение появлялось? – спросил Игорь.
– Бывало, сказывали… Шабер Степан Коньков баит: было видение в двенадцатом году, поди-ка… Когда расейские к нам переселялись…
– А после? – поинтересовался я. – При советской власти не случалось?
– Нет, не слыхать было.
– Гм… Ну, все же Адам Иванович человек бывалый. Неужто и он боится невесть чего?
– Адам-то? Первой вроде шибко испужался… А после пообвык. Я вам по секрету скажу, как вы есть торговый человек: ставит Адам сетешки… Ставит, но от мужиков таится, потому мир решил – рыбу до водосвятия не ловить! Совсем наладили за попом посылать, однако сельсовет вдыбки встал: нипочем не разрешает председатель-то наш!.. В РИК гумагу послал. Ответ ждет… Мужики ни туды ни сюды, а мой-то – бедовый! Ставит ночью…
С гордостью Устинья Сергеевна добавила:
– Адам Иванович – первый рыбак на всюю округу! Рази ж он утерпит? Ну, извиняйте, мне сходить неподалеку надо. Соседка хворая. Проведать да по дому помочь. Вернусь вскорости, паужнать будем…
Она накинула на плечи цветастый полушалок, и мы остались вдвоем с Игорем. В руках Игоря был неведомо как сюда попавший толстый том журнала «Мир Божий» за 1896 год.
– Есть что-нибудь про привидения? – осведомился я.
– Нет… Я про охоту читаю. Охота на тигра на Амуре. Какой-то Фокин написал.
И снова погрузился в чтение. У меня было время поразмышлять.
Вскоре вернулась хозяйка, и мы поужинали. Устинья Сергеевна стала готовить нам постели.
– Адама-то не ждите… Адам поздно вернется…
Я предложил Игорю прогуляться перед сном.
– Игорь! У меня к тебе просьба: ночуй сегодня на берегу.
– Опять, чтобы комары ели? А вы?
– А мне, дружище, придется спать дома на кровати…
– Это не по-товарищески!
– Да. Но так нужно, Алексеевич. Очень нужно!
– Значит, не спать?
– Спать, но слышать все.
– Ружье можно взять?
– Ни в коем случае! И свой «смит» спрячь дальше, чтобы никто не видал. А ночуй в конце огорода. Там у Адама Ивановича лодки стоят… Пристань…
Я ждал опять стенаний, но Игорь ответил служебно:
– Слушаюсь!
Поздней ночью вернулся Адам Иванович. Я проснулся и вышел в кухню покурить. Адам Иванович ел жареного карася. Не приглашая меня к столу, спросил недовольным тоном:
– Чо это племяшу-то взбрендило ночевать у воды? Добро бы на сеновале, а то у самого комарья!
– Да я отговаривал мальчишку, но разве справишься? Говорит: скоро в армию возьмут. Нужно закаляться… Все время спит на улице.
– Чудак-рыбак! Ну, товарищ заготовитель… Говорил с народом… Всяко убеждал: поедемте, дескать, поставим сети на пробу теперь же. Без водосвятия, значит. Куда там! И слышать не хочут! После попа, говорят. А с попом-то еще неизвестно как получится. Сельсовет не согласен, а по нынешним временам – они сила!
– И не говори, Адам Иванович! Это хорошо, что у вас хоть ячейки-то нет!
– Миловал господь бог! – ответил Адам Иванович, но довольно мрачно добавил: – Но все одно – появится… Они нонче, ячеишные-то, что грибы после дождя. Докатится и до нас. Даром, что далеко живем.
– Докатится, – безнадежно махнул я рукой.
Оставив сковородку и графинчик, Адам Иванович изучающе посмотрел мне в лицо.
– А вы, товарищ… Извините: из каких будете? Папаша-то жив аль нет? С лица-то вы вроде не из нонешних…
– Отец успел уехать в Харбин, а я… задержался… Служил… И папа тоже служил…
Он удовлетворенно кивнул.
– Понятно! Так мне и думалось. Ну и то щастье, что жив остался. А у меня сынок… сгинул. Сколь я ему говорил: не лезь ты в энту свару! Красные, белые… Ладно, что было, то прошло. У меня к тебе такой вопрос… Да садись. Может, по одной пропустим?
– Нет, спасибо.
– И хорошо. Хоть и заготовитель, а смолоду привыкать не след… У меня к тебе такой вопрос: можно так, чтобы контракт заключить, а никто не знал? А? Ни мужики, ни сельсовет… Штобы не свидетельствовать, значит?
– А почему тайно, Адам Иванович?
– Да ить… Скажу вам по откровенности: думка у меня уйти отсюда… В город намереваюсь. А там каку-никакую торговлишку развернуть…
– А деньжонки имеются?
– Не без того… Однако не зря сказано дедами – «принуждение не в осуждение, а и честь»… Лето-то нынче рыбное… А я один за всюё деревню отловлю…
– А годы, Адам Иванович?
– Какие мои годы?
– Сколько возьметесь добыть рыбы?
Он назвал потрясающую для одного рыбака цифру.
– Это я еще с оглядкой, дорогой товарищ! А может, и удвою. Не хвалясь скажу. Супротив меня все прочие так, мелкота! Не рыбаки, а горе одно! Аванец мне не надобен. Сам видишь – живу не тужу… А может, тебе деньги нужны? Ты говори, не стесняйся. Выписывай на меня аванец, а забирай себе! Давай, давай, не сомневайся!
И мы заключили секретный контракт.
Рано утром Адам Иванович, собираясь на покос, сказал мне:
– О других ты не думай! Со мной дружбу не теряй, а рыбаки, верное слово, не поедут на озеро… И времени не трать зря… Езжай себе с богом! Вот баба моя вас покормит – и езжайте…
– Что ж… попрощаемся, Адам Иванович… Будьте здоровы! Ободняет – тронусь и я…
– И хорошо. – Он стегнул по лошади.
Вскоре пришел Игорь. Лицо его было усеяно желваками и чудовищно распухло.
– Игорь! Когда ночью появился на берегу Адам, был ли на нем рыбачий фартук?
– Н-нет!.. Нет, фартука не было.
– А в руках что было?
– Весло… А что?
– На озеро он не ездил?
– Нет. Он очень удивился только: почему я сплю здесь, на берегу. И пошел к дому обратно… А уток на озере – сила! Всю ночь крякали!
После завтрака Игорь снова взялся за «Мир Божий», а я сказал Устинье Сергеевне, что схожу перед отъездом «отметиться» в сельсовете.
Нужно было познакомиться с некоторыми рыбаками.
Владельцем первой указанной мне рыбацкой хаты оказался Евстигней Матвеевич, жердеобразный мужик-ревматик. Я попал в момент крайнего обострения семейных отношений.
– Опять нажрался! – кричала на верзилу его жена. – Маньке обутки новые нужно; у мине пальта нет, третью зиму в тюфайке провожу! Сам только что не в лаптях ходишь, а в опорках! Прорех полна изба, а он, видишь ты… Чтобы тебя чума забрала вместе с лысым чертом вашим!
Она повернулась ко мне с глазами, полными слез.
– Иде же энто видано такое, товарищ заготовитель?! Пьют без просыпу мужики! А все лысый, хозяин-то ваш. Вечор полбутылки принес. Истинно говорится – пропойцы! Тьфу на вас всех!
Рыбацкая жена схватила помойное ведро и, расплескивая зловонную жижу, помчалась на двор. Высокий молчал, отвернувшись в сторону.
Во второй избе повторилось почти то же самое. И тут поминали «лысого черта».
И в третьей хате. И в четвертой жены рыбаков поносили Адама Ивановича…
Председатель сельсовета на мои осторожные расспросы ответил только, что Адам Иванович «мужик справный и оченно способный». К чему способный, председатель не пояснил, а расспрашивать было нельзя. Заготовитель всегда любопытен только по части коммерческой. Не больше.
Я спросил Устинью Сергеевну:
– А если мы погостим у вас еще, Сергеевна, не в обиду будет? Хотим съездить на озеро. Поохотиться.
– Да пошто же обижаться? Живите сколько хотите. Адам-то Иваныч утресь мне о вас очень даже хорошо выразился: мол, человек, вполне даже душевный, свойский… Дружить, сказал, будем. С ночевой поедете? Я вам шубенку дам, а лодки у нас не запирают. Весла в сараюшке.
Игорь ликовал. Когда мы пришли на берег, я увидел унылую фигуру Евстигнея Матвеевича. Тот скорбно смотрел на озеро.
Я спросил:
– Матвеич! А видение-то в которой стороне было?
– На восходе… Прямо на восходе. Неужто на восход поедете?
Тон его голоса был тревожным.
– Ну, уж нет! Кто его знает, в чем там дело?
– И то! – успокоенно заметил рыбак. – Вот именно! Кто ево знат?
Я усадил Гейшу в свою лодку и крикнул Игорю, уже сидевшему в другой:
– Греби на запад!
И мы поплыли. Берега в западной стороне озера оказались высокими, камыш редким. Отплыв за пределы видимости деревни, я свернул к востоку. Здесь камыш стоял непроходимой стеной.
– Не стучи веслами! – тихо сказал я Игорю, когда мы сплылись вместе. – Нужно искать резь в камыше. Я с берега видел, что где-то в этом месте есть длинная отнога… Попасть именно в эту отногу.
Было уже за полдень, когда мы съехались снова.
– Ни черта не нашел, – печально сказал Игорь. – И у меня не лучше… – Будем поворачивать оглобли? Хоть бы по разу стрельнуть! Ведь прямо из-под лодки вылетают!
– Тише. Я тебе стрельну!
Тут произошло неожиданное. Где-то в глубине камышей тявкнул щенок. Гейша поднялась с днища лодки, устремила глаза чуть влево от места, где стояли рядом наши лодки, и глухо зарычала.
– Чует что-то… – полушепотом сказал Игорь.
– Греби за мной! Только не стукни веслом!
Теперь для меня ориентиром была Гейшина голова. Вправо, влево, прямо… вправо… опять прямо.
Через десять минут мы снова съехались… Перед нами была отлично замаскированная резь, прокошенная в камышовых зарослях. Гейша, вся напряженная, как струна, дрожала.
Только бы не залаяла!
– Куш! Лежать!
Резь была очень длинной и в некоторых местах снова замаскированной камышовыми курешами.
Но вот лодки ткнулись о твердую землю. В Барабе такие клочки тверди на огромных озерах называют кочки, или грязи.
Посреди кочки стоял вместительный камышовый шалаш, а перед ним чуть дымились угли под таганком. Я заглянул в шалаш: лежанка с каким-то тряпьем, посуда на грубо сколоченном из жердей столике, двустволка в углу… И – ни души.
– Игорь! Отнеси ружье в камыш. Разряди! Гейша! Лежать!
Через несколько минут Игорь вернулся и с сияющей физиономией, указывая в камышовые заросли, зашептал:
– Нашел! Здесь! Идемте скорей!
Поодаль от шалаша на утоптанной площадке лежало интересное сооружение. Это был длиннющий, связанный из нескольких тычин шест, продетый в огромную рыбацкую ловушку «морду» и увенчанный долбленой тыквой. Тыква была выбелена известкой и раскрашена чернью, наподобие черепа… Белый саван мы разыскали на лежанке в шалаше.
Тайна урманского озера была открыта. Но почему же так странно ведет себя Гейша: подскуливает, явно нервничает и смотрит куда-то в сторону?
Я взял собаку на ремешок: «Шерш! Ищи!»
Гейша потянула. Это была новая резь, и тоже замаскированная, но проложенная уже по сухому. Стараясь не захрустеть камышинами и не чмокать по топкой земле сапогами, мы вскоре выбрались на вторую «кочку». Здесь стояли два больших шалаша. Из одного вышел толстый щенок, подошел к Гейше и стал с ней обнюхиваться. Гейша лизнула его язычком в мордочку, взглянув на меня, потянула к шалашу…
Из шалаша густой бас спросил с явным цыганским акцентом:
– Ты, што ли, Адам?
И перед нами предстал действительно цыган, донельзя заросший диким волосом, всклокоченный и зевающий. От цыгана разило самогоном, и он, очевидно, еще плохо соображал.
– А я думал – Адам приехал! – цыган еще раз зевнул, почесал живот под рубахой и совершенно обыденно спросил: – За товаром, што ли? А иде Адам-то?
– Отстал, за нами едет… Ну здорово, Рома!
Так уж повелось: раз цыган – значит Рома, Ромка… По-цыгански ром – муж, мужчина.
– А здорово, батенька! Ух, и заспался я! Ничего не слышал…
– Ну и правильно!.. Сейчас только и поспать! Ночью-то, наверное, некогда? А ну, повернись спиной! Да не бойся: дурить не будешь – все будет нормально…
Увидев направленный на себя наган, цыган опешил, но сознание действительности приходило к нему туго.
Много раз сталкиваясь с цыганами в оперативной работе, я всегда примечал: цыгане-одиночки не любят огнестрельного оружия. Зато ножи у них – будь здоров!
Красивый, отточенный, как бритва, в шагреневых с серебром ножнах, оказался и у этого.
– Садись, Рома! Побеседуем.
– Гепева, што ли? – он наконец стал соображать.
– Вроде, Рома… Вроде… – я обратил внимание на его землистое лицо. – Бежал из домзака?
– Бежал… Ково уж тут? А кому охота летом кичеванить?..
– «Скамеешник»? Конокрад?
Впрочем, это и без вопроса было ясно: на левой руке цыгана отсутствовали верхние фаланги четырех пальцев. Меченый…
– Значит, на Адама Ивановича батрачишь? Ну идем, показывай свой товар.
Я держался уверенно, но еще сам решительно не понимал, о каком товаре может идти речь на этом глухом пятачке земли, среди озерных вод. Рыба, что ли? Может быть, Адам коптит и сбывает на сторону, скрываясь от глаз односельчан?
Но Игорь, уже обшаривший все со «смитвессоном» в руках, сказал подойдя:
– «Завод». Да какой еще! Вон, во втором шалаше…
– Побудь с ним… А ты, Ромка, смотри – без дури! Тебе сколько осталось сидеть-то?
– Девять месяцев.
– Ну и дурак, что сбежал… Отсидел бы – и по чистой!
– А и сам знаю, што дурак. Да вить лето, а?
Он снова зевнул.
– Ладно. Если поумнеешь, подумаем о тебе…
– А, может, под расписку? Ты сам посуди: без лета цыгану – что без жисти…
– Сказал: подумаю. Сиди пока.
– А может, лечь можно? Всю ноченьку гнал, одурел…
– Иди ложись.
Спустя пять минут он захрапел.
Я начал подробный осмотр.
Это был прекрасно организованный самогонный «завод» на четыре котла. Даже жаль было при помощи охотничьего топорика превращать его в лом цветного металла.
Когда с «заводом» было покончено, встал вопрос: что делать дальше?
В воздухе одуряюще воняло спиртным… Игорь ткнул сапогом осколок разбитой нами четверти и указал на шалаш.
– Что с этим чертом делать?
– Пусть дрыхнет до вечера. Неси сюда с первого места котелок со щербой. Будем обедать.
После обеда, оценив обстановку и обстоятельства, я сказал Игорю:
– Скоро закат… Сделаем так: этого черта мы высадим, пока что, вон на том острове! – я показал на торчавший неподалеку из воды камышовый «курень». – Там твердо… Проверено, когда искал резь. Пусть покукует…
– А если уплывет?
– Плавающий цыган – небылица… А ты отправишься тем же путем на западный берег и начнешь охоту. Стреляй так, чтобы гром стоял! Бей и правую и виноватую! Когда стемнеет, разложи костер на высоком месте, чтобы было с берега от деревни видно. А в темноте – подгребай сюда.
Цыгана вывезли на островок и дали ему полушубок услужливо снабдившей нас Устиньи Сергеевны. Он тут же опорожнил косушку, незаметно от нас прихваченную из шалаша, закрылся полушубком и опять уснул.
Вечером мы с Гейшей тоскливо слушали пальбу Игоря. Вернулся он поздно и привез десятка два уток.
– Ну вот и часть твоего плана, Игорек.
– А сегодня четверг, а не воскресенье.
– Ничего. Стрелял в нерабочее время.
– Я успел еще на том месте, где костер, трех чирков сварить. Давайте покушаем?
– Давай покушаем, охотник.
Гейша привстала и повела головой в сторону озера…
– Куш! Лежать! Едет… Тихо!
Лодка Адама Ивановича неслышно выскользнула из рези и уткнулась в отмель… Лысый легонько свистнул.
– Ромка, черт! – вполголоса окликнул Адам Иванович.
Но вместо Ромки ответил я:
– Добрый вечер, хозяин!
Уже взошла луна, и мне было видно, как Адам Иванович бросился к шалашу. Я спокойно предупредил из зарослей камыша:
– Ружья там нет, – и, щелкнув курком нагана, миролюбиво добавил: – Не будем ссориться, Адам Иванович. Стоит ли из-за дерьма дружбу терять?
– Купили! – сокрушенно сказал лысый. – Кого купили? Только подумать – меня купили!..
– Револьвер у тебя есть? Лучше не шали… Подумай сам, тебе больше двух лет не дадут, а за вооруженное сопротивление – расстрел… Какой тебе расчет, фабрикант?
– Слышь… Заготовитель! – тоже миролюбиво ответил «фабрикант». – А может, все же сойдемся? А? По-хорошему?
– Клади револьвер на землю!
– То-то, что нету… Ромку-то вы хлопнули, чо ли?
– Жив. Спит…
– Вот сволота! Да уж хватит в прятки играть. Вылазь… заготовитель. Я – без дури… И впрямь – расчета нету.
– Ложись на землю лицом вниз!
Когда утром мы вернулись в деревню, на берегу моментально собралась толпа. Мужики почесывали затылки, плевали в размалеванную тыкву, ощупывали «морду» и белый халат сконфуженно и смущенно. Потом от толпы отделился Евстигней Матвеевич, подошел к скромно стоящему возле лодки Адаму Ивановичу и, широко размахнувшись, дал ему в ухо. Адам Иванович жалобно вскрикнул и плюхнулся в воду. А поднявшись, закричал на меня:
– Пошто вы безобразие допущаете?! Ответите!
Мужики сгрудились вокруг мокрого «фабриканта», сжав кулаки. Я пригрозил тюрьмой.
Цыган вдруг повернулся лицом к озеру, сложил обе ладони трубкой, нагнулся к урезу воды – и окрестность огласилась сперва диким хохотом, а затем великолепным воем старого, матерого волка.
В толпе ахнули и засмеялись.
– Под расписку бы, а? Гражданин начальник? А я не подведу: зимой сам на кичеван вернусь, – взмолился Ромка.
Пришел председатель. Прочитав мое настоящее удостоверение, восторженно чертыхнулся.
Потом мы отправились к дому Адама Ивановича. Понятые уже выносили из подполья избы четвертные бутылки, полные «живительной» влаги, по команде Игоря били кольями стекло. Вонючая жижа растекалась по двору и медленно поглощалась землей…
Мужики вздыхали, сожалительно крякали и эхали, а жена Евстигнея Матвеевича кричала на всю деревню:
– Вот где он, паралик ево разбей, держал слезы наши горькие! Сколько же он, окаянный плешивец, за энто зелье, будь оно проклято, денежек да рыбы с нас вытянул! Бейте, мужики. Бейте в мою голову! Радуйтесь, бабоньки!
В Святском я, допрашивая Адама Ивановича, спросил:
– А для чего вам, собственно говоря, понадобилась вся эта история с привидением?
Адам Иванович уже оправился от первых потрясений и отвечал весело и непринужденно:
– Так вить я уже вам еще в Урманке докладывал: рыбы нонче на озере невпроворот. Мужики вконец ожадничали – прошел слух, что Евстигней хотит залезть на тую одногу, а у ево два десятка сетей… Вот и следовало аппетит у мужиков отшибить… Могли, жадюги, все хозяйство мое порушить… А «заводик»-то, сами видали, поди, как думаете? Вить такое оборудование сызнова не скоро добудешь… Одних труб-то сколь… дымоходы-то у меня, поди, заметили, по низу выведены. Сверху дымка нет…
– Так все годы и держали «завод» в восточной отноге?
Адам Иванович ухмыльнулся.
– То-то, што нет… Ране-то в тайге аппарат держал… Да, видишь, несподручно. Далеко… Вот я и подумал перетащить к дому ближе… А тут еще Ромка-цыган ко мне прибился… Перетащили… вдвоем летом, да не рассчитал я, что восточная отнога – самая рыбная. И хоть участок мне на сходе выделили в восточной, да ить все одно лезут они… ночью не узоришь, как он сетей натычет…
– Значит, решили отвадить рыбаков от восточной привидением?
– Да… А только вышел перебор…
– Свидетели утверждают, что вы торговали самогоном еще с колчаковщины?
– А это уж дело ихнее, что утверждать…
– Так сколько же лет вы занимались самогоноварением и самогоноторговлей?
– А это уж дело ваше. На то вы и при должности…
На объединенном заседании бюро райкома и президиума РИКа мой доклад о состоянии умов в дальней деревне Урманке выслушали с интересом, но несколько смущенно. После доклада Пахомов осведомился:
– А цыган как туда попал?
– «Праотец Адам» нашел его случайно в лесу, собирая шишки для своих аппаратов. Беглец голодал. В наш район цыгане еще не подкочевали. Выйти в деревню было опасно – «меченый». Могли пришибить. Цыган по ночам шарил в погребах, но это было малодоходным и очень опасным делом… Самогонщик обнаружил его уже обессилевшим. Подобрал сироту, накормил, одел, «приставил к делу». Вообще у Адама Ивановича уже был опыт по части такой филантропии: при Колчаке на него батрачили два белогвардейца-дезертира. Батрачили за хлеб и жили под вечной угрозой выдачи. Когда начался разгром колчаковщины, Адам Иванович все же выдал своих подопечных, и проходивший лесом отряд какого-то бравого поручика обоих дезертиров расстрелял…
– Вот сволочь! Судить по всей строгости законов!
Вечно угрюмый, болезненный народный судья Иванов бросил зло:
– Нас судить нужно! По всей строгости!
А секретарь райкома, товарищ Петухов, резюмировал состояние духа членов президиума кратко, но выразительно:
– Стыдно, товарищи! Стыдно! На глазах – и такое!..
Спустя неделю в Урманке была открыта школа, организованы медпункт и рыболовецкая артель.
Самокритичный нарсудья Иванов квалифицировал дело самогонщика не по «слабой» статье Уголовного кодекса о самогоноварении, а по какому-то указу двадцать второго или двадцать третьего года. И Адам Иванович проследовал в отдаленные места на пять лет…
В конфискованном доме устроили избу-читальню.
Мне почему-то тоже захотелось «пристроить к делу» цыгана Ромку. Вероятно, заразился филантропией у добрейшего Адама Ивановича.
Я добился замены цыгану неотбытого срока заключения принудительными работами и взял его к себе кучером, благо камере разрешили купить двух лошадей. Это был прекрасный лошадник. Он кучерил у меня добросовестно все лето, осень и зиму. Но к весне двадцать восьмого года исчез, прихватив два новых хомута.
Гейша, вернувшись домой, целый месяц отворачивалась от своей плошки с овсяной похлебкой и ходила обедать к Игоревой хозяйке.
Однажды я услышал, как Игорь в коридоре РАО говорил Шаркунову:
– Гейша – изумительная собака! Никогда не ворует. Хоть на нос ей положи, скажем, прекрасную большую котлету – не возьмет. А самое главное, чует преступника за версту! Да-да – факт! Я тоже не верил, но сам убедился!
