Дружина, свернув лагерь, снова тронулась в путь. Юнос одному ему известным способом разузнал дорогу на юг. Её нельзя было назвать дорогой в прямом смысле слова. Ничего общего с мало-мальски наезженным трактом. Просто череда направлений на пересечённой местности с более-менее твёрдым покрытием. Колонна петляла между холмами, всё дальше уходя от сожжённой деревни, где люди Петрика одержали свою первую, пусть и незначительную победу в этой войне.

Михайлик оказался чересчур общительным, но вполне сносным для такого балагура, каким он, без сомнения, был. С расспросами не лез и на сдержанное молчание Пырёва внимания не обращал, тешась беседой с одним Аркашей, в лице которого нашел благодарного слушателя. Его рассказы изобиловали описанием сражений с разномастными тварями. Самыми фантастическими, от оборотней до ящеров. Он так бахвалился своей удалью, что заткнул за пояс легендарного Геракла со всеми его подвигами. Непомерный героизм ведуна мог поспорить лишь с его же неуёмной болтливостью.

Унылая холмистая равнина тянулась довольно долго. По меркам Земли прошло дня два, прежде чем дружина закончила обходить опасный участок и снова взяла направление на запад.

Люди устали. Даже неугомонный Михайлик притих. Аркаша вообще спал прямо в седле, грозя в любую минуту свалиться под копыта лошади.

Вынужденный обходной манёвр увеличил планируемую продолжительность марша в разы, что заставило экономить не только еду, но и воду, поскольку водоёмы на этом участке пути не встречались. С каждым пройденным километром почва становилась всё суше, растительность беднее, пока в один «прекрасный» момент люди не увидели, что во все стороны, куда ни глянь, простирается безбрежное море песка. В отличие от земных пустынь, здесь не было высоких барханов. Неподвижное оранжевое солнце сглаживало косыми лучами песчаную равнину, с поверхности которой поднимался сухой жар, накопленный за лето. И ни единого ветерка.

На очередном привале, съев урезанную до минимума норму каши и запив её глотком воды, Пырёв нашёл Юноса.

– Ты куда нас завёл, Сусанин? – спросил тихо. – Это ж пустыня. Хочешь её пересечь? Мы сюда-то еле дотащились.

Ведун поднял усталый взгляд:

– За ней Трепутивель. Пройдём пустошь и будем на месте.

Форсировали пустыню медленно и мучительно. Труднее всех приходилось лошадям, тащившим на себе всё войсковое снаряжение. Они едва переставляли ноги, насилу отрывая их от плотного песка. Ступали тяжело, поднимая небольшие песчаные вихри.

Воду старались беречь для животных, отказывая себе в лишних глотках. Стаса мучила такая сильная жажда, какую он, кажется, не испытывал ещё ни разу в жизни. Рубашка не успевала пропитываться потом, тут же высыхая на жарком сухом воздухе. Всё тело изнывало от обезвоживания. Рядом, верхом на понурой лошади ковылял Юнос. В его работе проводника отпала необходимость. Садившееся солнце, в сторону которого шла колонна, служило прекрасным ориентиром. Благодаря колдовским способностям, ведун выглядел чуть свежее, чем другие, но и у него видок был не из лучших. Устал, как и все.

– Долго ещё? – надтреснутым голосом спросил Стас.

– Терпи. Осталось немного, – неопределённо ответил Юнос.

Сил на слова не было. Язык с трудом ворочался во рту, шаркая по пересохшему нёбу. Тишину нарушали только напряжённое сопение животных, скрип колёс да шорох песка.

Наконец, после долгих мучений монотонно-вялого движения то тут, то там начали попадаться чахлые островки растительности. Чем ближе подбирались к Трепутивлю, тем сочнее и гуще становилась зелень. Отвоёвывая у пустыни всё больше жизненного пространства, она неумолимо расширяла свои владения, сливаясь в оазисы, пока не покрыла собой всю почву. Уже встречались отдельные деревья, росшие на приличном расстоянии друг от друга. Лицо ласкало слабое дуновение ветерка, несущего долгожданную свежесть.

В ушах Стаса навязчиво шумела вода. Сперва он принял это за слуховые галлюцинации, вызванные жаждой. Однако шум становился отчётливее. Вскоре колонна вышла на край глубокого каньона, по дну которого, далеко внизу, бурным потоком текла река, бросая в воздух искры прохладного света.

– Боже, сколько воды… – прохрипел Стас, жадно пожирая глазами открывшееся зрелище и досадуя, что не может прямо сейчас дотянуться до живительной влаги и насытить ею своё иссохшее тело.

Обрыв пришлось огибать. Почуявшие воду лошади приободрились и довольно быстро нашли пологий спуск к реке. Прямо здесь, на берегу, Петрик устроил привал. Всё равно пришлось бы задержаться, пополняя запасы воды.

И животные, и люди с наслаждением утолили жажду, обливая лица и окуная головы в реку. Но вода не решала всех проблем. Заканчивались продукты. Долго держать на голодном пайке конное войско, значит обречь его на гибель в первом же, пусть даже малозначительном сражении. Поэтому привал был недолгим. Не успев отдохнуть, дружина снова построилась, перешла реку вброд и продолжила марш.

Вскоре колонна ступила на извилистую грунтовую дорогу. Вдоль неё уже попадались признаки человеческой деятельности. Дорога стала ровнее, раздалась вширь и побежала по убранным полям, распаханным под озимые, да зелёным лугам со скошенными в стога травами. Людей по-прежнему не видно, хотя кое-где паслись коровы или кони, стояли пустые распряжённые телеги. По этому поводу Михайлик заметил, что народу больше нечего делать в полях. Урожай собран, и настала пора торговать. Все люди подались в город, на ярмарку.

И вот впереди, за полями, стал плавно подниматься Трепутивель. Сначала взошли ростками острые крыши самых высоких домов. Затем смотровые площадки вытянули за собой ровные цилиндры сторожевых башен. В завершение этого действа появилась величественная крепостная стена из белого камня, аккуратно и бережно обнявшая город.

Трепутивель раскинулся на холме, у излучины неширокой речки. Вдоль ведущей к нему дороги разбросано несколько хозяйств с избами, огородами и дворовыми постройками. От стены их отделял широкий ров, заполненный водой. Через него к полукруглому зеву надвратной башни тянулся капитальный каменный мост. Похожий скорее на пирс, он обрывался чуть дальше середины рва, немного не доставая до ворот. Этот промежуток перекрывал подъёмный мост. Сейчас он был опущен. Массивные ворота распахнуты настежь. Через них туда и обратно тёк непрерывный людской поток. Кто верхом, кто на телеге, а кто и пешим. Подвешенный над аркой череп лошади равнодушно взирал на все эти перемещения, выделяясь на такой же белой, как и он сам, стене тёмными провалами пустых глазниц.

Привратные стражники заметили приближение неизвестного войска и торопливо скрылись за начавшими сходиться створками, подгоняя криком замешкавшихся прохожих, не успевших определиться, стоит им покидать город или остаться под защитой стен.

Петрик поднял руку. Повинуясь команде, колонна тут же встала, как единый, хорошо отлаженный механизм. Только непривычному к военной выучке Михайлику понадобился небольшой тормозной путь. Лошади Стаса и Аркаши, воспитанные в дружине, дисциплинированно замерли одновременно с остальными, не дожидаясь понуканий своих седоков.

– Ждать здесь, – распорядился посадник. – Я в город. Со мной воевода Юнос и миряне. Неча раньше времени страх на людей нагонять. Борк, останешься за старшего.

Он тронул коня, за ним Юнос, поманивший за собой и землян, знаками давая понять, кого имел ввиду Петрик под словом «миряне». Пришлось присоединиться к делегации. То же сделал и Михайлик, не относившийся к числу военных, не смотря на отличные боевые навыки и возимый с собой внушительный арсенал. Своим видом он и в одиночку столько страха нагонит, что никакие земляне, выглядевшие сейчас вполне кроткими, безобидными существами, ни капли не повлияют на восприятие окружающих.

Дорога опустела. Народ разбежался второпях. Запертые ворота встретили всадников гробовой тишиной. Хорошо ещё, что мост не подняли, а то не было бы даже возможности постучаться. Стой тут потом, надрывай глотку…

Они спешились. Петрик трижды грохнул рукоятью меча в деревянные створки. Эхо от ударов разнеслось далеко по округе. Голой рукой ни за что так не сделать. В небольшом смотровом окне появилось молодое веснушчатое лицо стражника. Он окинул пришельцев изучающим взглядом и лишь затем коротко поинтересовался:

– Кто такие?

Тонкий голосок звучал нелепо. Невольно пришла мысль, что парень явно не на своём месте. Ему бы ещё солдатиками играть, а не стоять на часах.

– Позови начальника стражи. Доложи, что прибыли посадник Петрик из Суматошья и воевода Юнос из Пограничной Крепости, – похоже, у Петрика не было желая говорить с этим малым.

Тот состроил брезгливую мину, играя веснушками. Явно не может контролировать эмоции. С нахальной улыбочкой заявил:

– Один посадник из Суматошья уже приехал намедни. Теперича у князя гостит. А вы похожи, скорее, на нищих бродяг.

Да уж, видок у них тот ещё. Попробовал бы этот писклявый пройти через пустыню. Поглядели бы тогда на него. Во время привала у реки никто так и не успел толком помыться и почистить одежду. Но это ведь не повод, чтобы держать путников на пороге, не пуская их в дом. Тем более оскорблять. Петрик даже дара речи лишился от вопиющей наглости стражника.

– Зови начальство, тебе говорят, – возмутился Стас, прикидывая, пролезет ли его кулак в узкое смотровое окошко.

– Ладно, ладно, – лениво и совсем не по-военному протянул парень. – Когда нищие называют себя посадниками да воеводами, это дело только начальника стражи.

Он закрыл окно задвижкой. Башка плюнул под ноги и грязно выругался.

– Что за анархия, мать их. Как он разговаривает с губернатором, пусть даже соседним. И с воеводой тоже, и с… – он посмотрел на Михайлика. – А ты действительно ведун или так, понты колотишь?

– Действительно.

– Чего же до сих пор не начальник? Сидел бы сейчас воеводой каким-нибудь в палатах белокаменных, жизнью наслаждался. А тебя по пустыням носит да по сёлам всяким. «Пионерская зорька» в заднице заиграла, или ты вроде странствующего рыцаря?

– У меня особый случай, – улыбнулся в усы ведун.

– Ненормальный, – Аркаша сокрушенно покачал головой. – Нет, это не для меня. Вот попаду домой, начну жить в своё удовольствие…

В смотровом окне появилось новое лицо. Его обладатель, седой бородач, радостно воскликнул:

– Юнос!

Тут же окно захлопнулось, и открылась небольшая калитка. Из неё вышел высокий старик с непокрытой головой, увешанный всякими металлическими штуками, в нагромождении которых отчётливо узнаваем был только длинный меч на боку. Он широко шагнул к Юносу и с криком: «Дай обнять тебя, сынок!» – огромными ручищами сгрёб ведуна в охапку. Лязг металла смешался с хрустом костей «сынка», попавшего в медвежьи лапы. Аркаша поморщился, представив себя на его месте, и на всякий случай сделал пару шагов назад.

– Это твой отец? – удивлённо спросил Петрик, когда объятия старика разомкнулись.

Седой громко расхохотался и хлопнул Юноса по плечу, заставив того поперхнуться воздухом.

– Я вижу, ты привёл нашему князю нового шута?

– Что ты, Кардаш. Это же Петрик, сын посадника Яромира из Суматошья. Того, что недавно прибыл сюда. А это, – он показал на старика, обращаясь к Петрику, – мой старинный боевой друг Кардаш. Великий воин, а ныне, насколько я понял, начальник городской стражи.

– О, прошу простить, посадник, если вдруг оскорбил тебя неосторожным словом, – старик приложил руку к металлу на груди. Однако в его лице не было ни капли раскаяния. Улыбка стала только шире, от чего седая борода смешно встопорщилась, расползаясь в стороны.

– Да ладно, – Петрик махнул рукой. – Рад познакомиться.

От рукопожатия всё же воздержался, опасаясь, что у грозного великана оно слишком крепкое.

– Проходите, проходите, – Кардаш подталкивал их к приоткрывшимся створкам ворот. – Вы мои гости. Вы не только мои гости, вы гости самого князя. Вы желанные гости всего города!..

За воротами путешественники с головой окунулись в бурлящую городскую жизнь. Уставшие, плелись они по улицам вслед за Кардашем в потоке людей, лошадей и повозок, пока не вышли на просторную площадь, заставленную множеством цветных шатров. Здесь, среди неподвижных островков пёстрой ткани торговых палаток, шумело и волновалось людское море. Разговоры покупателей, зазывные крики продавцов, фырканье лошадей, мычание скота, хрюканье, кудахтанье и ещё тысячи всевозможных звуков, характерных для всех базаров любого мира, слились в один неразличимый гул и самодержавно господствовали над площадью. Знаменитая ярмарка Трепутивля была в самом разгаре. Никакая война, никакие скиты не могли помешать людям в извечной потребности обмена товара на деньги и денег на товар.

Ещё в дороге Аркаша и Стас решили временно обосноваться в Трепутивле. Переждать здесь разборку с кочевниками, в которой непременно хотел принять участие Юнос. После победы он обещал вернуться и, забрав землян, отправиться с ними на поиски Кощея. Пока же ведуну было не до них, а те не горели желанием участвовать в совершенно чужом конфликте. Ни Стас, ни тем более Аркаша не собирались пробиваться в царство Кощея с боями, в которых ещё, чего доброго, придётся кровь проливать. Поэтому на площади Юнос коротко попрощался с ними, и Кардаш повёл его с Петриком в княжеские палаты. Лошадей отдали посаднику. Ведь те, как ни крути, собственность дружины. Михайлик тоже остался на площади. До князя ему нет никакого дела. Друга бы найти.

Стас поинтересовался у ведуна, можно ли где снять временное жильё. Из-за ярмарочного гомона еле расслышал, когда тот заговорил, показав направо:

– Во-он в том доме с высокой крышей снедальня. Там на постой определяют. Я тоже туда приду, коль сотоварища сыскать не получится. А пока бывайте здоровы.

С этими словами он повернулся и был таков. Будто и не существовал вовсе до того, как исчез в толпе людей и животных. Аркаша стоял с видом обманутого ребёнка, которому вместо конфеты подсунули пустой фантик. Что до Пырёва, у него уход странноватого спутника вызвал лишь вздох облегчения.

Земляне, отныне предоставленные самим себе в совершенно незнакомом городе со средневековым укладом, пребывали в полной растерянности.

– Что дальше-то делать? – задумчиво почесал затылок Стас.

Аркаша воспользовался возможностью выплеснуть обиду:

– А я почём знаю? Ты меня конвоируешь, вот сам и решай. Только учти, я с момента задержания нахожусь целиком на казённом обеспечении.

Стас нахмурился. Что ни говори, а в словах Башки есть доля правды. Земные деньги не представляют здесь никакой ценности. Жратвой за здорово живёшь вряд ли кто поделится. С этого боку понятна по-детски наивная обида Аркаши на так неожиданно исчезнувшего Михайлика. Но толку на того пенять. Ему же невдомек, в каком незавидном положении оказались нечаянные попутчики.

– Вот что, – решительно произнёс Пырёв. – Пойду-ка я, прошвырнусь по базару. Гляну, что почём, какая валюта, какой товар ходовой. Приценюсь, прикину, что у нас на продажу есть. А ты жди меня тут и никуда не дёргайся. Понял?

– Понял, понял, – безразлично буркнул Аркаша, посматривая Стасу за спину.

– Надеюсь, глупостей не наделаешь. У тебя куча причин дождаться моего возвращения.

Башка громко хмыкнул, сложил руки на груди, приняв позу терпеливого ожидания, и демонстративно отвернулся.

Поискав ориентиры, по которым сможет выйти на это место, Пырёв заметил башню, похожую на колокольню, что высилась позади. Повернулся и нырнул в шумный прибой гомонящей толпы, пропав из виду так же внезапно, как до него это сделал Михайлик.

Оставшись один, Аркаша немного потоптался на месте, осматриваясь. Не заметив ничего подозрительного, направился к телеге неподалеку. Её хозяин, приехав недавно, сразу окунулся в рыночную круговерть. Башка видел это, когда разговаривал с Пырёвым. Поверх накиданного в телегу сена что-то лежало, укрытое мешковиной, и Аркаша очень надеялся найти там еду. Его мучил голод. Хоть Башка вовсе не был вором и чурался краж, но желудку не прикажешь. А тот ныл нестерпимо, требуя кормёжки, и нет ему дела до каких-то там норм приличия или Аркашиных понятий. В оправдание аферист придумал себе отговорку, что на этот шаг его толкает крайняя необходимость и что за мелкое хищение здесь, как и во всём цивилизованном мире, в уголовном порядке не преследуют.

Уверенной походкой, не скрываясь, он подошёл к телеге, запряжённой парой лошадей. Решительно откинул мешковину и с видом хозяина принялся перебирать груз. Среди досок, ящиков с плотницким инструментом и прочей мелкой ерунды не оказалось ничего съестного. Копаясь дальше, разгрёб сено рядом с местом извозчика. Но и там кроме кожаной фляги с водой и наполовину засохшей корки хлеба еды больше не нашлось. Однако сейчас Башка был рад и этому. Прямо здесь, не отходя от телеги, жадно набросился на хлеб. Взял флягу и зубами вытащил пробку.

В это время взгляд упал на выбирающегося из толпы добротного мужика, за которым семенила полная женщина примерно одного с ним возраста, тащившая на себе целую гору всяческих тряпок, посуды, ремней, верёвок и прочее, прочее, прочее. Из-за вороха вещей едва выглядывала её маленькая голова, замотанная в платок. Парочка направилась прямиком к стоявшему возле телеги Аркаше. Хотя мужик и не был хозяином транспорта, вполне мог оказаться его знакомым. Поэтому Башка ждал их приближения с замирающим сердца и ещё с торчавшей во рту пробкой. Мужик всю дорогу не сводил с Аркаши внимательных глаз. Подойдя почти вплотную, вдруг приветливо улыбнулся и заговорил:

– Здрав будь, хозяин. До Ключей довезёшь? Я заплачу.

В подтверждение последних слов он снял с пояса матерчатый кошель, распустил стягивающие горловину тесёмки. Встряхнул мешочек, заставив коротко звякнуть приличную горсть лежащих внутри монет. Закончив это маленькое представление, так и стоял с раскрытым кошелем в руках, вопросительно глядя на Аркашу. Его баба молча переминаясь с ноги на ногу. Лицо выражало нервозность и нетерпение. Похоже, ноша не из лёгких. Бабе избавиться бы от неё поскорей.

Вынув изо рта пробку, Башка приложился к фляге. По старой привычке тянул время, прикидывая, как обернуть ситуацию в свою пользу. Рискованно, конечно, «работать» чужом, совершенно незнакомом месте, не до конца разобравшись в обстановке. Но мужик ведь сам напрашивается. Причём самым наглым образом. Да и люди, в конце-то концов, повсюду одинаковые.

Он оторвался от фляги и внимательно посмотрел на вопрошающего. Неторопливо дожевав хлеб, отвернулся. Ни на кого не глядя, с полным безразличием, на какое только был способен, произнёс:

– Не по пути.

«У тебя ещё есть шанс, мужик. Отвяжись по-хорошему. Но если снова начнёшь приставать, я не выдержу этого искушения».

Но тот ничуть не смутился, и отвязываться не спешил.

– Я заплачу больше, чтобы ты не жалел о лишней дороге.

Это можно было понять, как «плачу за дорогу в оба конца, шеф». Потенциальный наниматель снова завязал тесёмки на кошеле и вдруг бросил его Аркаше. Поймав увесистый мешочек, Башка уже не хотел с ним расставаться. Решил, что будет полным идиотом, если не нагреет этого лоха, так бездумно расшвыривающего деньги. Положив на место флягу, он лениво, как бы с неохотой, проговорил:

– Ну, ладно. Грузи поклажу, а я пока отойду нужду справить.

Женщина мгновенно водрузила всё своё богатство на телегу и начала его раскладывать. Мужик, довольный, что нанял-таки «колёса», с гордо поднятой головой давал ей какие-то указания. А Башка, опустив кошель в карман, протискивался к тому месту, где расстался с Пырёвым и где условился с ним встретиться. Добравшись, нашёл нишу в стене и спрятался туда. Сам прекрасно видел мужика с бабой, умастившихся на ворохе сваленных в телегу покупок. Ну и смеху будет, когда хозяин повозки придёт.

– Вот ты где, – раздался над ухом голос Пырёва, заставив Аркашу вздрогнуть.

Стас уселся на лежавшее рядом бревно и доложил результаты рекогносцировки:

– Здесь процветает и натуральный обмен, и торговля за деньги. Круглые монеты, называемые «пятаками». Они действительно похожи на свиные пятачки. Обменять мы вряд ли что сможем, так как ничего путного у нас нет, но попробуем. Если не обменяем, то хоть продадим. Твой плащ к примеру.

– Свои шмотки продавай, а мои не тронь, – отрезал Башка. – Я себе на жизнь и так заработаю. Вот, видал?

Он выудил из кармана кошель и потряс перед глазами Пырёва.

– Уже свистнул у кого-то? – поинтересовался тот, ловким движением вырвав мешочек.

– Отдай! – Аркаша запоздало хватанул пустоту.

– Реквизировано в доход государства. Кого обчистил?

– Обижаешь, начальник. Воровством не промышляю. А это люди сердобольные поделились. На совершенно добровольных началах, прошу заметить.

Развязав кошелёк, Пырёв запустил в него руку, извлёк несколько круглых монет желтоватого цвета. Осмотрев, бросил обратно и сочувственно уставился на Аркашу.

– Тебя ни на минуту нельзя оставить. Стоило мне отойти, как ты тут же провернул очередное дельце. Практически без подготовки. Нет, как только найду первую попавшуюся тюрьму или что-нибудь в этом роде, сразу определю тебя туда, как опасный для общества элемент.

– Этот элемент, между прочим, заботится о нашем пропитании, – надул губы Аркаша.

– Ладно. Думаю, о хозяине кошелька тебя спрашивать бесполезно. Впрочем, если ты даже и попытаешься вернуть ему деньги, то боюсь, в тюрьму попадёшь гораздо быстрее без какой-либо помощи с моей стороны, ещё и с телесными повреждениями. Если вообще на ножи не поставят.

Пырёв пересыпал монеты в карман, а опустевший мешочек откинул в сторону. Совсем не лишняя предосторожность с точки зрения Башки. По кошельку их легко вычислят. А деньги, как известно, не пахнут. Или, говоря словами Пырёва, не имеют индивидуальных признаков.

Встав с бревна, Стас кивнул на снедальню, которую им показал Михайлик:

– Пошли устраиваться на постой. Будем считать, что плащ ты сохранил, и он пока побудет при тебе.

Они двинулись в обход толпы. Сзади кто-то заголосил, Аркаша обернулся. С ехидной улыбочкой на губах он смотрел, как вокруг небезызвестной ему телеги бегает, причитая, полноватая тётка, подбирая с земли вещи, которые энергично сбрасывал подошедший хозяин гужевого транспорта. Тот не обращал никакого внимания ни на её визг, ни на громкие возмущения стоявшего рядом мужика, чей пустой кошелёк был только что выпотрошен Пырёвым и сиротливо пылился на улице под ногами прохожих.

Снедальня находилась в большом, сильно вытянутом в длину одноэтажном здании с высокой двухскатной крышей. Обращённый к площади фасад украшали кричащие рисунки, дававшие понять, что здесь путника ждёт и пища, и постель. Двор скрывался за глухим деревянным забором. Переступив порог, Пырёв с Аркашей оказались в просторном зале. Ряды длинных столов и скамеек делали его похожим на солдатскую столовую. Надо сказать, что Башке это напомнило точно такое же по назначению заведение, только в несколько ином, не столь отдалённом, как принято говорить, месте.

За разными столами сидят человек двенадцать посетителей. Перед каждым тарелка. Все усердно чавкают, черпая деревянными ложками какую-то похлёбку. В воздухе витает аромат жареного мяса, бульона и ещё неизвестно чего, но, судя по запахам, чертовски вкусного.

Желудки вошедших дружно заурчали. Да так и тянули дуэтом заунывную песню весь путь от входа до занавешенного дымной пеленой кухонного проёма. Там, за стойкой, развалился на стуле грузный толстяк в засаленном длинном фартуке. Красную лоснящуюся физиономию венчала поросшая редкими волосами лысина. Завидев новых клиентов, толстяк оценивающе уставился на них. Пробежал быстро по лицам и одежде. Особое внимание уделил мечам Стаса. Глаз у него, как видно, намётан. Мужичок безошибочно определил, что люди прибыли издалека:

– Путники?

Вопрос риторический. Задан лишь затем, чтобы подтвердить выводы наблюдателя. Пырёв это понял. Коротко кивнул. То же самое сделал толстяк, получив ожидаемый ответ.

– Повозки, лошади? Поклажа, скот?

Наверно, хозяин, а это, без сомнения, был он, не привык тратить время на слова. Или ему попросту обрыдло повторять одно и то же каждому новоприбывшему. Поэтому особой разговорчивостью не страдал.

– Нет, всё наше при нас, – Пырёв показал пустые руки. – Сколько стоит ночлег?

Жиденькие брови толстяка удивлённо поднялись.

– Вы собираетесь пробыть у меня всю ночь?

Ах, да, здесь ночь и зима одно и то же. Нужно избавляться от привычных терминов. Не показывая, что оговорился, Пырёв осторожно спросил:

– А что в этом такого?

– Ишо вечор не опустился, а вы уж ночь поминаете. Не гоже загадывать на столь долгий срок. Вы можете завершить свои дела раньше, а я беру плату впредь и деньги не вертаю. Дабы люди добрые не остались в накладе, могу предложить взять с вас три пятака за три сна. За снедь отдельно. А дале поглядим. Останетесь ишо – доплатите.

– Годится, – ответил Пырёв, предполагая, что «сон» вряд ли длиннее земных суток, и торопливо выложил на стойку три монеты.

Толстяк пухлой ладонью сгреб их в карман фартука и ткнул пальцем в дверь напротив:

– Леворуч у меня мужики спят. Любые свободные лежаки ваши.

Решив, что разговор закончен, снова откинулся на спинку стула.

– А как насчёт пожрать? – встрял Аркаша.

– Пятак за едока – снедь перед сном и после, – всё так же коротко ответил хозяин.

Стас молча выложил ещё две монеты, тут же последовавшие за своими предшественницами в широченный хозяйский карман. Через минуту земляне уже сидели за одним из столов. Прихлёбывали гороховый суп, рвали зубами хлеб и жареную курятину, запивая её квасом.

Спальня за дверью была не менее просторной, чем столовая. На женскую и мужскую половины разделена тонкой перегородкой. Каждая половина – длинный зал, заставленный в ряд широкими деревянными скамейками, поверх которых лежат пузатые матрасы, набитые чем-то мягким и зачехлённые постельным бельём. Таких скамеек около двадцати пяти. Казарма да и только. Это сходство подчёркивают грубые деревянные табуреты возле каждого лежака. Есть и пять номеров «люкс» в отдельных комнатах. Видать, для супружеских пар.

Поскольку Пырёв с Аркашей в супруги не годились, им пришлось довольствоваться двумя лежаками в углу мужской половины. Другие кровати ещё никто не занял. Женская половина и отдельные номера, судя по царившей там тишине, тоже оставались пока свободными.

Из спальни можно было попасть во двор. Туда вела задняя дверь. От нечего делать постояльцы решили воспользоваться случаем и осмотреть хозяйство толстяка.

Забор огораживал не такую уж и маленькую, как могло показаться вначале, площадь. Здесь раскинулось целое хозяйство: конюшня, курятник, свинарник, загон для скота, сеновал. Даже баня стояла, срубленная из толстых брёвен. У одной из её стен в аккуратной поленнице лежали дрова. Посреди двора торчал квадратный колодец с настоящим «журавлём». На конце «клюва» из длинной жерди висело пузатая деревянная бадья.

Конюшня и загон пустовали. Зато в свинарнике с курятником кипела жизнь. По двору гордо расхаживали петухи, поочередно пробуя силу своего голоса. Куры одобрительно кудахтали, а свиньи, как всегда, валялись в грязи, довольно похрюкивая, и везде совали свои приплюснутые носы. С общим гамом двора смешивался доносившийся из-за ограды шум ярмарочной кутерьмы.

Вышел хозяин. В руках лукошко с зерном. Стоило появиться его тучному телу, как огороженное забором пространство словно сжалось, став куда меньше. Швырнув приличную горсть зерна в разгуливающих кур, он подошёл к Пырёву с Аркашей, не обращая внимания на шевелящийся пернатый ковёр из набросившихся на еду птиц. Неожиданно приветливо улыбнулся, спросив:

– Ну что, перехожие, обустроились?

– Устроились. Спасибо, – за обоих ответил Стас.

Хозяин прислушался к гомону с обратной стороны забора. Кивнул в ту сторону:

– Скоро утихомирятся. Тогда жди гостей. Ноне ко сну битком набьют снедальню. И вам скучно не будет.

Взглянув на солнце, только наполовину видневшееся из-за крыш, Пырёв поинтересовался:

– А время сна… когда оно… Когда народ соберётся в снедальне?

– Да скоро уж. Почитай, третий сполох гомонят. Пора бы закругляться.

– А ночь скоро наступит?

Толстяка это почему-то позабавило. Коротко хохотнув, он весело ответил:

– Эк хватил, милой. Ишо две луны вечор до ночи держаться будет.

– Это что ж значит? – раздался за спиной разгорячённый шёпот Аркаши. – Два месяца, что ли, ночь ждать?

– Да, – задумчиво произнёс Пырёв. – А ещё это значит, что здесь тоже есть Луна.

Хозяин вернулся в дом, оставив постояльцев глазеть на небо в поисках подтверждения только что сделанного ими открытия.

До сих пор никто из них особо не интересовался, как местные следят за временем. Не до того было. Лишь о том и думали, как бы скорее домой попасть. Спасали часы Пырёва, которые тот заводил чаще, чем нужно. Ведь если остановятся, стрелки уже не подведёшь. С чем сверять-то? Ни подсмотреть негде, ни спросить не у кого…

Какое счастье снять с себя одежду и смыть, наконец, к чёртовой матери всю дорожную пыль! Аркаша с Пырёвым от души поливали друг друга колодезной водой, не успевая выуживать «журавлём» наполненное ведро. Её студеная прохлада хорошенько взбодрила. Но после водных процедур и сытного ужина землян сморил сон. И не удивительно, долгий поход вымотал их сильнее любого дружинника. А те короткие привалы разве можно считать полноценным отдыхом?

Зато теперь изнурительный марш позади. Где-то далеко, за каменными стенами города, осталась война с какими-то там скитами. Беспокойная Земля со всей её технологией и общественными проблемами ещё дальше. Впереди лишь томительное ожидание момента, когда можно будет отправиться на поиски человека, способного указать путь домой.

Не мудрено, что сон быстро сморил землян, загнав их в постель.

К вечеру, если это время можно условно таким считать, в снедальню действительно повалил народ. По мере того, как затихала на площади ярмарочная суета, нарастал шум в столовой и спальне, где отдыхали Аркаша со Стасом. За перегородкой тараторили женщины, а на мужской половине разношёрстно одетые путники бойко обсуждали прошедшие торги, приобретённые покупки и последние новости. Топали сапоги по скрипучим половицам, шаркали подошвы, стучали табуреты, елозили лежаки. В таком гомоне спокойно спать казалось невозможным. Но разбуженный громкими звуками Аркаша, которого никак не оставляла накопившаяся усталость, засыпал снова и снова. Пырёв же и вовсе не просыпался, не смотря на царивший вокруг хаос. Годы службы приучили его к подобным особенностям казарменного быта, поэтому никакого дискомфорта он не ощущал.

Переживания последних дней вымотали Пырёва. Неожиданно резкие перемены отбросили в прошлое прежнюю жизнь в мире машин и промышленных городов. Сделали её несуществующей в привычном восприятии. Чего стоил один только полярный день далеко не на полюсе. Что это вообще за место такое? Каким ветром их сюда занесло и, главное, почему? Пырёв упорно искал ответы и не находил. Неизвестность, непонимание и расплывчатое, зыбкое видение будущего тяжким грузом легли на плечи, надолго, если не навсегда, лишив покоя.

Потому голова Стаса, вконец измотанная терзаниями, просто выключилась, погрузив его в глубокий спасительный сон. Ему снилось, что он в родном городе бродит в толпе незнакомых людей, о чём-то всех спрашивая. Но никто не говорит с ним, даже не обращает внимания, словно Стас невидимка, которого не замечают и не слышат. Люди проходят мимо. Он пытается схватить кого-то за плечо, но рука проваливается в пустоту. Прохожие, машины, дома – всё вдруг исчезает. Он стоит на кургане с тремя каменными колоннами посреди бескрайнего поля. Напротив белобрысый бандит, с которым столкнулись в гостинице. Ухмыляется, целясь из пистолета. Ствол бесшумно выплёвывает пламя, бьющее в грудь. И снова Стас в мире бетона и железа, среди толпы слепоглухонемых прохожих и равнодушных машин…

Резко подскочил на кровати с бешено бьющимся сердцем. Успокоился лишь поняв, что по-прежнему в заведении толстяка, в Трепутивле, под медлительным, неторопливо заходящим солнцем этого мира.

Постояльцы снедальни поочередно умывались, шли завтракать и снова убегали на ярмарку. Постепенно пустела спальня, потом столовая и в последнюю очередь скотный двор. Из-за ограды стал доноситься нарастающий гул начинающего набирать обороты базарного дня.

Только земляне остались не у дел. Когда в спальне кроме них уже никого не было, Аркаша сладко потянулся.

– Слышь, Петрович, – повернул голову к Пырёву, безучастно глядевшему в потолок. – Раз уж нас выбросило из своей реальности, надо как-нибудь здесь устраиваться. Тех бабок, что я достал, хватит на какое-то время, но потом они же кончатся. Не помешало бы ещё подзаработать, а?

Стас это прекрасно понимал. Деньги нужны. Только добывать их надо явно не Аркашиными методами. Не хватало ещё преступниками стать. И без того проблем выше крыши.

Первое, что пришло на ум, побеседовать с хозяином снедальни, и Пырёв потопал к нему. В разговоре воспользовался Аркашиной легендой, напев, что путешествуют они по свету из таких далей, о которых никому ничего не известно ни в Трепутивле, ни в ближайших окрестностях. Впрочем, это почти правда. Над вопросом где можно найти работу в городе толстяк ненадолго задумался. И вдруг заявил, что готов нанять обоих землян работниками к себе в снедальню. Посчитав это удачей, Стас тут же согласился. В городе в поисках заработка они запросто могли нажить себе кучу неприятностей, не имея ни малейшего понятия об укладе местной жизни, её правилах и обычаях. По поводу оплаты долго рядиться не стал. Не в том положении, чтобы выделываться. Сговорились довольно легко – работать будут за один пятак на двоих от сна до сна, плюс дармовые кормёжка и койки. Знать бы ещё выгодную ли сделку заключил. Попросту не с чем сравнить.

Новые работники взялись за дело споро, с завидным энтузиазмом. Не хотелось выглядеть в глазах работодателя развращенными прелестями цивилизации неженками. Каждое поручаемое дело исполняли старательно, с прилежанием. Даже когда не хватало нужной квалификации. Едва проснувшись, мчались во двор. Пилили брёвна, рубили дрова, топили печи, таскали воду, кормили свиней и кур, чистили конюшню и скотник, ухаживали за лошадьми постояльцев. Покончив с одним заданием, тут же спешили за новым, не давая хозяину опомниться и застать их прохлаждающимися без дела.

Прохор, как звали толстяка, работал до этого в своём заведении вдвоём с женой Пиланьей. Помогала им ещё одна женщина по имени Марфа. Какая-то дальняя родственница, не то самого хозяина, не то жены. Бабы стряпали на кухне, стирали, мыли посуду, полы, наводили порядок в спальнях и в обеденном зале. Вся остальная работа целиком лежала на Прохоре. Последнее время ему всё труднее было справляться, и всё чаще он подумывал о том, чтобы нанять кого-нибудь себе в помощь. Тут-то и подвернулся Пырёв с разговором о поиске работы. Прохор увидел в этом божий промысел, не став ему противиться.

О принятом решении жалеть не пришлось. Наоборот, работники оказались хоть куда, и Прохор не уставал их нахваливать. Пускай не всё получалось с первого раза, но, видя как они стараются, хозяин многого и не требовал. На первых порах пришлось даже обучать парней кое-каким нехитрым премудростям. К неописуемому восторгу Прохора те быстро втянулись, схватывая всё буквально на лету. Практики для оттачивания приобретённых навыков было хоть отбавляй. Не обходилось, правда, без некоторых сложностей, а иногда и казусов.

Как-то раз Прохор вручил своим работникам нож и отправил на двор зарезать свинью, предварительно показав какую. О том, как это делается, у Пырёва имелось лишь смутное представление, а у Башки вообще никакого. Попытка застать жертву врасплох, тихо подкравшись к ней с двух сторон, закончилась полным провалом. Она вырвалась из рук и с диким визгом начала бегать по двору, переполошив своих собратьев и мирно гуляющих кур. Ловчие упали в грязь, звонко треснувшись лбами.

Сменив тактику, Пырёв с ножом наперевес и диким криком «у-у, зарраза!» стал загонять непослушную свинью на Аркашу. Это получилось, но тут опрофанился Башка. Он почти схватил несущуюся на него животину, однако не учёл, насколько сильным окажется у той инстинкт самосохранения. К тому же, выбрал неудачную позицию. В итоге, свалился в деревянное корыто с поросячьим кормом, а потенциальная жертва прогребла ему копытцами по груди, потом по лицу и снова вырвалась. Теперь все свиньи без исключения носились по двору и громко визжали, как сумасшедшие. Упрямая свинья наотрез отказывалась идти под нож. Но явно недооценила упорство исполнителей вынесенного ей приговора. После долгой, изматывающей беготни Аркаша умудрился в падении схватить задние ноги прыткой хрюшки, а подоспевший Пырёв навалился сверху. Тут же свинью перевернули на спину. Ни секунды не медля, Стас ударил её ножом под левую переднюю ногу. Животное заверещало ещё громче, но умирать почему-то не торопилось. Поняв, что рана не смертельная, Пырёв снова пустил нож в дело. И так ещё трижды, пока свинья не истекла кровью и не испустила дух.

Трясущимися руками Аркаша упёрся в землю. Его рвало. Когда желудок опустел, поднял на Пырёва лихорадочно бегающий взгляд. Пытаясь отдышаться, выдавил с трудом:

– Ну, ты мясник… Небось, не только свинью… человека так вот запросто… прирежешь и всё… Тебе это ничего не стоит… Ты как хочешь, а я в экзекуциях этих больше не участвую.

В ответ Стас лишь устало махнул окровавленной рукой.

Когда вернулся Прохор, отлучавшийся по каким-то своим делам, он сначала громко хохотал над перепачканными кровью, вываленными в грязи горе-работниками. Но после того, как разглядел, что зарезали они вовсе не ту свинью, смеяться ему вдруг расхотелось.

– Откуда я знаю, кто из них Борька, а кто Петька? – оправдывался Пырёв. – Они все на одно рыло.

Сильно журить работников Прохор не стал, но и благодарности они, само собой, не дождались. Следующую свинью Пырёв резал вдвоём с Прохором. Аркаша, категорически настроенный против кровавого насилия, даже не смотрел в их сторону. С той поры туши свиней и кур на кухню поставлял один Стас, набивший на этом руку.

А у Башки обнаружился другой талант. Он ходил за покупками. Отправив его как-то раз на базар со списком нужных товаров и необходимой для этого суммой, Прохор немало удивился, когда Аркаша принёс всё заказанное и вернул хозяину чуть ли не половину монет. Теперь Башка ведал снабжением в снедальне. Его способность делать деньги из ничего вызывала у Прохора неподдельный восторг. Довольно часто хозяин оставлял его за стойкой заведения или брал с собой на деловые переговоры.

В общем, жизнь землян в новом мире медленно, но уверенно налаживалась.

После того, как они начали трудиться на Прохора, ярмарка пошумела ещё недели три. Постепенно сбавляя обороты, плавно сошла на нет. Поток купцов и гостей, приезжавших кто дороже продать, кто дешевле купить, а кто просто погулять и поглазеть, однажды вдруг иссяк. Остались только торговцы мелким штучным товаром, сиротливо ютившиеся в лотках по краям площади. Изнывая от безделья, они жадно вонзали взгляды в редких прохожих, пытаясь в каждом узреть своего потенциального покупателя.

Опустела и снедальня. Настали спокойные деньки, не занятые суматохой и срочными делами…