Книга: Демон плюс
Назад: Глава одиннадцатая СУД ПИЛАТА
Дальше: Глава тринадцатая КОНЕЦ

Глава двенадцатая
ХЭППИ-ЭНД

(то же время и то же место)
...Иуда Искариот выглядел свежим, отъевшимся и вообще довольным жизнью. Ничто в его сытом облике не намекало, что он провел несколько дней на дне подземелья в весьма и весьма неприглядном состоянии.
– Никакого убийства не было, – улыбнулся тринадцатый Малинину и Калашникову. – Центуриону почудилось. Кого ты видел мертвым?
– Андрея, – в панике прохрипел Эмилиан, у которого уже двоилось в глазах.
– Меня, что ли? – высунулся из-за спин толпы Андрей. – Римлянин, у какого торговца ты покупаешь парфянские грибы? Тебя же до сих пор плющит.
– А может, тебе и Фома привиделся? – вкрадчиво спросил Иуда.
...Не в силах отвечать, Эмилиан кивнул, как китайский болванчик.
– Какой ужас, – покачал головой Фома, сложив на груди руки. – Вот до чего человек себя работой довел. Организм истощился, видения начались.
Свалившись со ступенек, центурион потерял сознание. Калашников и Малинин были близки к его состоянию – они чудом держались на ногах.
Повелитель, – тихо ужасался Малинин. – Может, в пещере и верно не обошлось без испарений? Я же сам видел их мертвыми. А теперь они стоят и разговаривают. У меня, видимо, ломка – слишком долго без водки живу.
Повелитель не отвечал, утратив дар речи. Он уже был готов последовать неверному примеру Эмилиана, но... На этом моменте его угасший разум ожил вновь – среди собравшихся на площади зевак мелькнула фигура Лазаря.
– Братец, мы спасены, – радостно шепнул Алексей Малинину. – Ты понял? Их воскресил Кудесник! Он такие штуки запросто левой ногой проворачивает, ты сам мог убедиться. Единственно, мне непонятно – а куда делся Каиафа?
– Стало быть, Кудесник вычислил убийцу? – удивился Малинин.
– Я свечку при этом не держал, – туманно заметил Калашников. – Посему не знаю, вычислил или нет. Налицо лишь тот факт, что все мертвые апостолы неожиданно оказались живыми. Просто так подобные вещи не случаются. Наверное Кудеснику надоел весь этот доморощенный триллер с мистическими исчезновениями, и он решил вернуть народ обратно.
– Ух... ну как же я люблю «хэппи-энды»... – обрадовался Малинин. – Но есть одна ложка дегтя, которая портит бочку водки... то есть... ну неважно. Повелитель, я чувствую себя некомфортно. Почему это не мы с вами, а Кудесник самолично убийцу прищучил? Для нашего дуэта такое выглядит нехарактерно: и преступление не распутали, и киллера не словили. Полное ощущение пустоты и профессиональной непригодности, я вам так скажу.
– Я попросил бы тебя не обобщать, братец, – строго возразил Калашников. – Здесь особый, и, можно сказать, совершенно уникальный случай, не вписывающийся ни в какие рамки. Ты сам подумай: разве мы с тобой сможем составить конкуренцию Кудеснику в какой-нибудь области? Например, раскрыть покушение на его убийство и провести такое детективное расследование, чтобы Кудесник ни о чем не догадывался? Исключено. Давай рассудим трезво – любой заговор конкретно против Кудесника обречен на поражение. Правда, не знаю – сможет ли он вернуть Страстную неделю на круги своя? Каиафа сдох, Пилат на него внимания не обращает. А ведь именно сегодня должно было состояться распятие, обеспечившее впоследствии важные вещи: крещение Руси, крестовые походы – и, разумеется, повод выпить под кулич с глазурью на Пасху.
– В гробу я видел всю хронологию событий, – взвился Малинин. – Ваша лапша мне оба уха оттянула, повелитель. Ах, следует вмешаться, ах, страшный убийца из будущего, ах, надо Кудеснику помочь! Допомогались. Задание Шефа не выполнили, киллера не поймали, но по роже – огребли.
– Извини, братец, – сказал Калашников, смущенно позвякивая цепями. – Иногда главное – не победа, а участие, как на Евро-2008. Наша сборная по футболу первое место не заняла, но мы же туда поехали! Может, без нас Кудеснику пришлось совсем бы плохо – откуда ты знаешь? Да и какой полицейский чиновник откажется идти по следу киллера из будущего, прибывшего для убийства Кудесника? Такое ведь не каждый день увидишь. Не спорю, есть причина для расстройства – да, набили морду, заковали в цепи. Но потерпи пару минут. Сейчас нас оправдают, мы вернемся в грот, побеседуем с Кудесником. Не терпится узнать, как он поймал киллера. Ну, а потом сбегаем, скомпрометируем Шефа – и дело в шляпе!
Малинин угрюмо отвернулся – хамить начальству ему не хотелось.
Прокуратор кашлянул в кулак, призывая к тишине.
Шум на площади моментально умолк.
– Поскольку двадцать свидетелей из центурии Эмилиана не смогли представить суду и обществу трупы жееееертв, – пропел Пилат, мелко хлопая ресницами. – То против обвиняемых нет никаких улик, кроме их шокирующей сексуальности. Именем цезаря я постановляю: освободить этих ласковых симпампулечек и выплатить им компенсацию за побои.
...Малинин с Калашниковым обнялись – к напарникам подошел кузнец, ловко вытащивший штифты из кандалов, цепи со звоном рухнули на блестящую поверхность лестницы. Толпа на площади забурлила.
– Что это такое вообще? – раздраженно взвизгнула торговка апельсинами, обращаясь к своей подруге. – Я, честная женщина, плачу налоги, и пришла в конце недели нормально организовать свой досуг – посмотреть на качественную казнь. Имею я право культурно провести время? Среднее распятие занимает три-четыре часа. И чего ж мне теперь делать прикажете?
– Совсем власть о простом человеке не заботится, – поддержала ее расфуфыренная подруга, отряхивая подол короткого одеяния. – Третью неделю в этой дыре ни одной приличной премьеры – ни распятия, ни колесования, ни повешения. Со скуки сдохнуть можно, в люди новую тунику показать не выйдешь. Хоть бы уж паршивое битье батогами в выходной день назначили. Я тут, милочка, с неделю назад ездила в Галилею на побивание камнями блудницы, так плевалась потом: и блудница тощая, и камни мелкие, и палач – нетрудоспособный инвалид. Моя мать говорит – вот при императоре Октавиане были казни так казни, красота и сплошное загляденье. Посмотришь колесование, потом прямо ручки себе расцелуешь.
– Собрали народ, ни свет, ни заря, – вклинилась в беседу жена горшечника. – Мы принарядились, пришли, взяли с собой детей – публичная казнь, это ведь такое знаменательное событие. О, боги, какой жестокий обман! И кто нам вернет деньги за гнилые овощи, которыми мы закидывали осужденных? Мелочь, конечно, но почему мы должны оплачивать их из своего кармана?
Пилат звучно причмокнул.
– Я понимаю, что лишил вас изумительного зрелища, о добропорядочные граждане, – вкрадчиво сказал он, поправляя напомаженные волосы. – Но напрасно вы извергаете хулу на своего прокуратора. В качестве компенсации я приказал доставить сюда качественного разбойника, трусливого убийцу и просто настоящего морального урода. Перед вами – преступник Варавва!
Охрана вытащила из тюремной пристройки горбоносого толстяка в синих татуировках – обладателя бычьей шеи и здоровенных ручищ. Толстяк орал, упираясь в землю, матерно ругался и норовил харкнуть в глаза охранникам.
– На римской скамье, – ревел он белугой. – На скамье подсудимыыыыых...
Толпа начала обмениваться комментариями. Дети захлопали в ладоши.
– Справедливости, прокуратор! – неожиданно раздалось от подножия лестницы. Очнувшийся центурион Эмилиан, привстав на колени, показывал рукой в сторону освобожденных от цепей Малинина и Калашникова. Сделав над собой ужасное усилие, он поднялся на обе ноги, опираясь на свой меч.
– Даже если моими глазами в пещере овладели демоны-призраки, – придерживая раненую руку, отчеканил Эмилиан, – то эти два человека все равно подлежат публичному распятию. Своим поведением они нарушили сразу три главных закона из «Свода XII таблиц» – неподчинение римскому военачальнику, оказание вооруженного сопротивления представителям императорской власти, а также нанесение телесных повреждений римским солдатам. Каждое из этих нарушений карается смертной казнью, ибо в своде сказано: «Тот, кто поднял руку на римлянина, хотел убить самого цезаря».
Пилат славился тем, что умел мгновенно принимать решения.
– А, ну тогда совсем другое дело, – быстро ответил прокуратор. – Согласно только что открывшимся обстоятельствам, обвиняемые приговорены к немедленному распятию. Казнь состоится прямо сейчас, на свежем воздухе. Получается, вы зря волновались, граждане, мы отлично повеселимся!
Эмилиан послал Калашникову и Малинину торжествующую улыбку. Равнодушный кузнец снова начал надевать на осужденных цепи.
– Сын дохлой блудницы! – кипя злобой, крикнул Малинин Эмилиану. – Ничего, я тебя потом в Аду разыщу – не пожалею времени. Я из Управления наказаниями – и ты у меня еще сортиров начистишься, собака римская!
Центурион показал Малинину неприличный жест здоровой рукой.
– Но вообще-то, – заметил Пилат, вчитываясь в папирус. – Мне тут доложили, что у вас сейчас праздник, во время которого делают пресные хлебцы. Это весьма странный праздник, ну да ладно. Согласно праздничному правилу, я должен помиловать осужденных по вашему выбору – мне совсем не жалко, я мил и добр от природы. Но давайте побыстрее. Сейчас солнце взойдет, жара начнется несусветная. Лично я предлагаю распять Варавву – посмотрите, какой он злобный. И продержится на кресте долго, на радость вашим деткам. А эти два задохлика что? По дороге лапки откинут.
Толпа раздумывала, переводя взгляды с Вараввы на застывшую парочку.
– Никаких шансов, – сказал Калашников, не разжимая губ.
– Почему? – таким же деревянным тоном спросил Малинин.
– Учи историю, идиот!
Трое женщин в толпе сбились в круг, обсуждая предложение прокуратора.
– Эти двое римляне, – кипятилась торговка апельсинами. – Так им и надо вообще! Варавва что? Ну, оступился паренек, с кем не бывает. По его виду можно понять – он очень сожалеет и мечтает встать на путь исправления.
– Даже если и нет, – соглашалась жена горшечника. – Глядишь, Варавва кого-нибудь скоро опять зарежет, и его заново распнут. С римлянами такого счастья не произойдет, латиняне народ шустрый. Едва отпустим, только мы их и видели. Уедут, мерзавцы, в Боспор или еще куда. А мы сиди здесь, как дуры, без нормальных казней. И так в выходные толком заняться нечем.
– Выберем Варавву, а вдруг – он через минуту на кресте скапустится? – резонно опасалась подруга торговки апельсинами. – И все, пропало развлечение. Иноземцев же двое. Есть шанс, что хотя бы один выживет. Никто не знает – возможно, они и есть убийцы первосвященника, а центурион вовсе не объелся парфянских грибов. Лучше на этом основании их распять, хуже уж точно не будет. Ну, а если ошиблись... лет через пятьдесят можно реабилитировать как невинно пострадавших, и причислить к богам.
...Калашников и Малинин сначала услышали невнятное бормотание: осторожное, неспешное, ленивое, как морской прибой в ясную погоду. Спустя секунду оно оформилось в отдельные, хорошо различимые слова, после чего уже легко и победно слилось в несущийся отовсюду рев:
– РАСПНИ ИХ! РАСПНИ ИХ!! РАСПНИ!!! РАСПНИ!!!!
Варавва радостно осклабился и, шлепнув себя по голой груди с татуировкой Aquila non captat muscas, звучно отрыгнул. Иуда Искариот, стоявший в первом ряду, опустил голову и в отчаянии запустил руки в русые кудри...
Назад: Глава одиннадцатая СУД ПИЛАТА
Дальше: Глава тринадцатая КОНЕЦ