(окрестности Ерушалаима, провинция Иудея: две недели после ид месяца aprilis, 786 год ab Urbe condita)

...Птица казалась неестественно крупной. Человек с разбитыми губами и слезящимися от лучей полуденного солнца глазами поначалу принял ее за громадную черную курицу. Вскоре он понял свою ошибку – даже самые голодные куры не питаются мертвечиной. Щелкая облезшим клювом и осторожно перебирая лапками по неотесанной деревянной перекладине, отливающий иссиня-черным блеском жирный ворон придвинулся к голове человека. Веки умирающего, покрасневшие от солнечных ожогов, слегка дрогнули – и птица проворно отскочила назад. Каркнув, она угрожающе расправила крылья. Спешка бывает опасна для здоровья. Совсем недавно точно такое же полудохлое существо изловчилось схватить его за крыло зубами – чуть пополам не перегрызло. Лучше подождать еще с часик. До вечера мало кто выдерживает. Ворон отлетел на конец перекладины. Скосив глаз в сторону казненного, он принялся деловито чистить перья.

Человек хрипло вздохнул. Разжатые ладони судорожно подергивались – из вздувшейся плоти торчали шляпки ржавых гвоздей, посиневшие запястья были плотно привязаны грубыми веревками к перекладине. Кровь уже не сочилась из ран, внизу, на сухой земле у самого основания креста, загустели, подернувшись пленкой, две маленькие багровые лужицы. Обнаженное тело опоясали тонкие полосы от ударов бича из бычьей шкуры, жирные зеленые мухи слетелись на них роем, упиваясь сукровицей. Пальцы дрожали, сжимаясь и разжимаясь: несчастному ужасно хотелось поскрести ногтями бока, дабы отогнать проклятых насекомых. «Да уж, – мелькнуло в угасающем сознании, – правильно сказал мудрый философ... нет в жизни большего удовольствия, чем вволю почесать, где чешется».

...Депрессивные мысли распятого на кресте бледного брюнета (с тонким, характерным шрамом над правой бровью) проистекали отнюдь не в полном одиночестве. На соседнем деревянном столбе скучал рыжеволосый парень лет двадцати пяти, в душе которого бурлил негатив по поводу конкретно ворона, мух и вообще всего происходящего. Кудри медного цвета слиплись в колтуны, щеку пересекала рваная ссадина, под левым глазом красовался сочный синяк. Зорко отслеживая недавние передвижения ворона, парень пришел к выводу: от опасной птицы пора избавиться.

Громко и жалобно простонав, рыжий закатил глаза и бессильно вывалил изо рта распухший от жажды язык. Ворон сейчас же спикировал на перекладину, о чем жестоко пожалел. Внезапно оживший «покойник», резко вскинув голову, закатил ему меткий плевок прямо в открытый глаз. Ошарашенная птица, с трудом сохраняя равновесие, стрелой ринулась вверх.

С высоты птичьего полета открылся потрясающий вид на утопающий в полуденной лени город. Вдоль вымощенных невольниками дорог качались кипарисы, у вилл из розового мрамора махали листьями пальмы, золотые орлы взирали со щитов, укрепленных на крышах зданий с колоннами. Обожженный солнцем холм, вершину которого венчали три деревянных креста, остался позади. Кое-как угнездившись на крепостной стене, ворон забился в угол бойницы и остервенело затряс головой, пытаясь избавиться от клейкой слюны.

...Оба человека усиленно старались не смотреть на третий крест, воткнутый в мертвую землю как раз между ними, но деревянные перекладины притягивали их взгляды, словно магнит. Крест был холодно, сиротливо пуст, и этот факт заставлял жилы двух казненных наливаться ледяным ощущением безысходной тоски. На раскаленных от солнечного жара досках им мерещилась человеческая тень, жестоко изогнувшаяся в предсмертной муке. Они видели лицо, испачканное потеками крови от тернового венца, истерзанные гвоздями ладони и слезы любви на впалых щеках. Казненные часто встряхивали головами, подобно лошадям – но видение не торопилось исчезать. Призрак в терновом венце пугал их намного больше грядущей смерти. Ведь на главном кресте в этот день должен был находиться ОН...

Однако его там не было. И, видимо, уже не будет...

Распятые морщились от ярких бликов – внизу холма, отгоняя любопытных, разместился отряд римской стражи. Солнечные отблески отражались на шлемах и латах воинов, несмотря на жару, закутанных в форменные плащи.

– Дождик, что ли, пошел бы... – отвлекаясь от грустного зрелища, жалобно проскулил рыжий. – Пусть хоть капля упадет... десны – и те потрескались...

Он пропахал багровым языком воспаленные губы. Небо, однако, не предвещало скорой грозы – тучи лениво собирались, но где-то совсем-совсем вдалеке: девственную синеву неохотно разбавляла легкая дымка облаков. Брюнет не ответил на мольбы – мухи совсем озверели. Он с юношеским вожделением грезил, как слезает с креста под всеобщие аплодисменты, подходит к столбу, пятясь, как рак, – и чешет, чешет, чешет спину о шершавую доску, оставляя в коже сухие занозы. «Ждать осталось недолго, – солнце методично расплавляло разум брюнета, как масло, забытое на подоконнике нерадивой хозяйкой. – Скоро подойдет легионер с копьем – и все завершится. Сколько раз этот солдат ударит меня? Они с давних пор привыкли облегчать муки. Один укол под ребро – и конец».

...Меркнущий взгляд рыжего неожиданно оживился. Он дугой выгнулся на кресте, всматриваясь в крупные белые камни, ведущие к подножию холма.

– Повелитель, гляньте-ка на дорогу... кажется, будто идет по ней кто-то...

Покрасневшие очи повелителя выхватили из полуденного марева странную фигуру. Она двигалась очень плавно, буквально скользя по гладкой поверхности камней. Это было сгорбленное, низкорослое существо, облаченное в плотную сирийскую ткань – идеально черного цвета. Рукава одежды развевались позади, словно обмякшие от жары крылья. Чем ближе приближалась к холму бесформенная фигура, тем сильнее искажалось обветренное лицо повелителя. Рыжий тоже догадался, кто именно спешит к ним в гости. Вздрогнув, он прикусил губу и обреченно отвел глаза в сторону.

...Приблизившись к трем крестам вплотную, существо откинуло темный капюшон. Длинные волосы, словно чадра пустынной кочевницы, скрывали бледное личико ребенка – худенькой девочки лет восьми. Тонкие пальцы дотронулись до волос, аккуратно раздвигая их в стороны – на манер плотных штор. Раздалось неприятное шипение: так шипит морская пена, выброшенная на песок волнами, когда пузырьки медленно лопаются – тихо умирая один за другим.

Девочка подняла голову, из безгубого рта полезли змеи.

– Я пришла проводить вас, – равнодушно сказала она.

...На месте ее лица светились пустые глазницы желтого черепа...