Глава 27

К началу тысяча девятьсот седьмого года стало ясно, что первая русская революция в общих чертах удалась, то есть привела примерно к тем результатам, которые и планировались. Не без шероховатостей и издержек, конечно, но в общем все получилось неплохо.

Никакого Великого княжества Финляндского в составе Российской империи больше не было. Вместо него на том же месте карты империи скромно разместились две губернии. И граница со Швецией теперь охранялась ничуть не хуже, чем, например, с Австро-Венгрией. Прогрессивная мировая общественность, естественно, взвыла, а я, что не менее естественно, на этот вой начхал.

Николай Николаевич не только выполнил все, что на него было возложено, но даже слегка перевыполнил. Восстание в Хель… в смысле, в Гельсингфорсе было подавлено быстро и жестоко, но под конец великий князь не уберегся. Две пули из «парабеллума» в грудь, лишенную малейшего подобия бронежилета – это серьезно. И я тут был совершенно ни при чем. Когда восставшие поняли, что явно терпят поражение, и их раскатают в блин самое большее через три дня, они отправили три террор-группы с заданием убить командующего гвардией. Одной повезло, но восставшим это не помогло, скорее наоборот. Теперь солдаты никого не пытались арестовать, как раньше, а стреляли сразу, и чаще всего наповал. В общем, восстание было подавлено, а Николай Николаевич уже трое суток пребывал между жизнью и смертью. Я, честно говоря, склонялся к мысли, что второй вариант предпочтительней, но делиться ей с доктором Боткиным, ясное дело, не стал. Ни к чему разрушать уже сложившийся в его представлении светлый образ государя, это будет жестоко. Правильнее поделиться сомнениями с тем, для кого подобное особой новостью не будет, подумал я и по-быстрому съездил на полчаса в Приорат, где встретился с бывшим пограничником, а ныне начальником моей специальной курьерской службы Ефимовым.

– Да, мне тоже кажется, что так будет лучше, – кивнул Викентий Андреевич, выслушав мои соображения. – Не волнуйтесь, Александр Александрович, мы ему обязательно поможем, дело знакомое. Надеюсь, что дня через четыре этот вопрос будет окончательно урегулирован.

Ефимов, как всегда, запросил сроки на операцию с запасом. Уже через день после нашей беседы мне пришлось срочно отправиться в Питер, на Петровскую набережную, где пока никакой «Авроры» не стояло, зато был в наличии дворец Николая Николаевича, и выразить там вдове покойного свои глубочайшие соболезнования.

Это были дела внутренние. Внешние пока выглядели не столь благостно, но тоже в рамках допустимого. Главным, конечно, было то, что буры окончательно потеряли возможность выиграть войну. Если бы они не связывались с осадой городов, а бросили все силы армии Кронье на захват Кейптауна, это у них могло бы получиться. Ну, а потом двойной удар по сходящимся направлениям от Кейптауна и Дурбана на Порт-Элизабет, причем крупных английских сил там не было – и все. Дурбан де ла Рей взял давно, и больше у англичан на юге Африки портов не было. А с высадкой подкреплений на необорудованный берег много не навоюешь.

Именно это им в один голос предлагали все военные советники, но буры продемонстрировали, что не только осел может быть эталоном дурацкого упрямства. Папаша Крюгер спесиво твердил, что освободительная борьба его народа не преследует захватнических целей. Идиот, блин! Кому какая разница, что он там у себя преследует. Важно то, что англичане-то ведут именно захватническую войну против его страны.

Ну, а потом, когда момент был упущен, началось неизбежное. Численность английских войск была доведена до трехсот пятидесяти тысяч человек, и это не оставляло бурам никаких шансов на победу.

Хорошо хоть они в общих чертах усвоили основные принципы активной обороны, потому как изначально воевали похожим образом. И теперь ход боевых действий в общем случае выглядел примерно так.

Англичане идут вперед и натыкаются на позиции буров. Пытаются взять их с хода, но, наткнувшись на плотный ружейный и пулеметный огонь, отходят с большими потерями. Подтягивается артиллерия, подвозятся снаряды, и англичане начинают утюжить позиции противника, иногда по двое суток подряд.

Только буров там уже нет, они на запасных позициях.

Потом обстрел прекращается. Как правило, атака начинается не сразу, поэтому, если позиции были разрушены не очень сильно, буры успевают их вновь занять. А если нет, то хотя бы заминировать.

Атаки англичан повторялись, и потери, естественно, тоже. Восполнить их вовремя удавалось не всегда, и в таком случае буры, обычно ударами с флангов, вынуждали англичан отступить. Накопив сил, они снова переходили к атакам, и в конце концов отступали буры.

В общем, территория, подконтрольная республикам, медленно, но верно сжималась. Кимберли два раза переходил из рук в руки и был разрушен до основания – о добыче алмазов в ближайшие года два можно было не мечтать. Дурбан, после обстрела с моря оставленный де ла Реем, превратился в руины. А затем и в щепки пополам со щебнем, когда там высадился английский десант и по нему отработала бурская артиллерия.

То есть Трансвааль лишился единственного выхода в море, но это было уже неважно. Англичане настолько плотно блокировали порт с моря, что попасть туда стало совершенно нереально. Какой-то небольшой ручеек грузов поступал через Лоренсу-Маркиш, но в основном снабжение шло по железной дороге между Людерицем и Преторией, которую немцы успели ввести в эксплуатацию перед самой войной. Вот уж не знаю, была ли эта дорога в другой истории, но в этой она здорово помогла бурам. Ибо в Людериц все грузы, в том числе и откровенно военные, доставлялись беспрепятственно. Не могли же англичане препятствовать немцам завозить в их колонию оружие и боеприпасы! Такое чревато войной, причем не только с Германией, но и с Россией до кучи. А с теми темпами наступления, что демонстрировали англичане, дойти до этой «дороги жизни» они могли только года через два. Да и то не факт, потому что в захваченных ими областях ширилось партизанское движение, и это сильно затрудняло снабжение. А развернутая под руководством русских инструкторов «рельсовая война» практически парализовала железнодорожное сообщение. От безнадеги англичане дошли до такого извращения, как безрельсовые поезда. То есть паровой трактор тащил за собой три-четыре вагонетки по обычным дорогам, а кое-где и вовсе по бездорожью. Но это был паллиатив, причем убогий и неэффективный.

В общем, теперь англичане могли победить, но только ценой еще как минимум двух лет войны, и потерь не меньших, чем уже понесенные. А это без малого двести пятьдесят тысяч человек! Причем почти половина погибла не в бою, а от болезней. И у буров оставался единственный шанс – добиться мира сейчас, пока англичане еще не приняли решение идти до конца.

Кстати, у меня одно время появилась надежда, что в этой истории тактики «выжженной земли» и концлагерей в Южной Африке не будет, ведь автор этого безобразия, генерал Китченер, утонул при налете Куликовского на войсковой транспорт в Кейптауне. Однако хрен, генерал-то утонул, но концлагеря все равно появились, как и упомянутая тактика.

То есть дела у буров шли так себе и со временем могли только ухудшиться.

Вот такой была обстановка к марту тысяча девятьсот седьмого года, когда в Стокгольме английский премьер Кемпбелл-Баннерман неофициально встретился с Вильгельмом, сразу после чего я получил от Эдуарда Седьмого приглашение посетить Лондон. Естественно, я отправился туда через Берлин. Мне было интересно, что скажет Вилли о своем шведском вояже. У меня было чем вознаградить его за честное поведение и чем слегка наказать за не очень честное, однако трудность состояла в том, чтобы быстро, но в то же время правильно оценить услышанное.

Что меня глубоко удивило – кайзер перешел к делу сразу, без традиционной вступительной речи примерно на полчаса.

– Англичане хотят прекратить войну в Африке, – заявил он. – Они предлагают мир, границы – по расположению линии фронта на сегодняшний день. И соглашаются с бурскими предложениями по поводу прав аутлендеров, но взамен просят публично подтвердить ограниченный вассалитет британской короне. В качестве компенсации они не станут препятствовать расширению Трансвааля на север.

А вот это уже интересно, прикинул я. На север от Трансвааля расположена Ботсвана. Сейчас это английский протекторат, но бритты сами не знают, что с ним делать, и вот, значит, предлагают его по принципу «на тебе, боже, что нам негоже». Но я-то помню, что там есть алмазы! Причем их не меньше, чем в районе Кимберли, а качество у них выше. Правда, координаты месторождений мне неизвестны, но ничего, найдем. То есть тут, если проявить инициативу, можно будет неплохо навариться – если не на самих алмазах, то уж на продаже участков их добычи наверняка.

– Вот, значит, Лондон предлагает мне убедить Крюгера заключить мир на таких условиях, в противном случае пообещав прекратить помощь, – продолжил Вильгельм. – Но я ответил, что без консультаций с тобой ничего предпринимать не буду.

– Хм… интересно. И что они предлагают в качестве платы за услугу?

– Самоа.

– И только? Вилли, на кой черт тебе эта дыра? Там, насколько я в курсе, нет никаких полезных ископаемых, не растет хлопок, а сахарный тростник получается дороже бразильского раза в три. Я бы на твоем месте потребовал еще и Фиджи в придачу.

– А на своем?

– То, что мне нужно, англичанам все равно не принадлежит. Да и многовато выйдет за давление на идиота Крюгера. Но вообще – мне нужны черноморские проливы и Месопотамия как зона российского влияния.

Тут, пожалуй, можно сделать небольшое отступление. Во времена первого детства я был уверен, что Мессопотамия – это такая страна, где водятся мессопотамы – звери вроде бегемотов, но местные, сухопутные, ибо воды там мало. Но потом с разочарованием узнал, что никаких мессопотамов в природе нет, название страны пишется с одним «с», и вообще сейчас это Ирак.

Ну, а теперь я приплел Месопотамию только для того, чтобы в случае чего было чем поступиться. Мол, ладно, загребущие лапы к Месопотамии, так и быть, тянуть не стану, но проливы – это святое. Правда, для подобных заявлений нужна была соответствующая обстановка, ни малейших признаков которой пока не наблюдалось, ну да это дело наживное. Когда обстоятельства сложатся, все уже будут знать, чего я хочу. Однако вернемся в Берлин.

Я постарался отразить на лице что-то вроде торжественной растроганности и пафосно изрек:

– Вилли, у меня никогда не было сомнений, что ты мне настоящий друг, и сейчас я получил еще одно подтверждение, которое не может оставить меня равнодушным. Итак, слушай. Как ты знаешь, в Людерице есть небольшая русская миссия по приему наших грузов.

Все правильно, двое из ее состава действительно занимались грузами. А оставшиеся четверо – в основном поиском алмазов немного южнее Людерица, и вот два месяца назад они наконец-то нашли. Я, конечно, точных координат не знал и указал место довольно приблизительно, но ведь тот негр, что в другой истории обнаружил в песке первый алмаз, вообще был не курсе! И ничего, нашел, а сейчас нашли наши геологи.

– И вот, значит, недавно два грузчика из состава миссии, в свободное время прогуливаясь по пляжу, нашли алмаз, а потом еще два. Три, восемь и девять карат.

– Ого! – немного охренел Вильгельм.

– Да, мне тоже так показалось. И еще. Начальник миссии, так уж получилось, имеет основательные познания в геологии. И он утверждает, что там довольно богатое месторождение. Ну сам подумай, имеет ли теперь смысл возиться с Самоа, когда гораздо ближе светит сразу получить хорошую прибыль? Тем более, не факт, что тебе этот паршивый архипелаг действительно отдадут. Англичане часто пользуются тем обстоятельством, что обещать – это еще не значит жениться.

– Тут ты, к сожалению, прав… в каких долях предполагаешь участие в разработке?

– Три к одному. Три твоих доли, одна моя.

На лице Вильгельма отразилось облегчение. Он, кажется, подозревал, что я потребую половину. Вот только зачем она мне? Тут Ботсвана неподалеку, а в ней алмазов поболее, чем в Намибии. Да и в конце концов у меня еще Якутия есть. И лагерь под Архангельском, застывший в ожидании парламентариев.

– Но тогда склонять Крюгера к миру все равно придется, – сообразил кайзер. – Причем побыстрее. Иначе мои владения в Африке станут граничить не с бурами, а с англичанами, что гораздо хуже. И если мы надавим на него оба и сразу, он согласится быстрее. Алик, говори сразу – что в этой ситуации хочешь получить ты?

– Если без экивоков, то проливы и Месопотамию.

– Так… – начал соображать Вильгельм, – Турция, понятное дело, тебе не противник, но у нее в союзниках Франция, которая, в свою очередь, не противник мне. А что, может замечательно получится, но только при нейтралитете Англии. Вот только сомневаюсь я, что она на это пойдет. За такое какие-то буры – это слишком мелко. Хотя английский премьер как-то довольно прозрачно намекал мне, что вместе наши страны смогут достичь гораздо больше большего, чем действуя врозь… но я так понял, что это он прощупывает почву против тебя, и заявил, что не желаю сейчас обсуждать подобные перспективы.

– Правильно сделал, ведь англичане именно это и имели в виду. Однако, пожалуй, им можно намекнуть, что сейчас сложилась обстановка, гораздо более способствующая разборкам не с Германией или Россией, а с Францией, которая им тоже не жена и не любовница. То есть без войны, всего лишь при соблюдении нейтралитета получить все заморские французские земли, за исключением Алжира, который отойдет тебе. А Ливию ты возьмешь у Турции.

– Алик, я тебя полностью поддерживаю и жалею только о том, что не еду с тобой в Лондон. Хотя, пожалуй, так правильнее – приезд двоих там могли бы расценить как давление и упереться. В общем, кузен, я на тебя надеюсь!

В Лондон я прибыл в первой половине дня, а сразу после торжественного обеда состоялась беседа тет-а-тет с Эдуардом Седьмым.

– Алик, – начал король, – наверняка ты знаешь, что я всегда был против войны в Южной Африке. И сейчас я вижу, что, к сожалению, был прав. То проклятое золото не стоит жизней простых английских парней, гибнущих вдали от родины десятками тысяч.

– Сотнями.

– Что?

– Сотнями тысяч они там гибнут, у меня есть точные сведения о потерях всех сторон. Соотношение один к восемнадцати. То есть за каждого убитого бура Великобритания платит жизнями восемнадцати своих солдат.

– Неужели? Мне этого не говорили. Но тогда все тем более ужасно! И я считаю, что наш долг – способствовать как можно более скорому прекращению кровопролития.

Ага, подумал я, англичане наконец-то увидели, что возможная прибыль от эксплуатации золотых месторождений расходов на войну не окупает. Правда, они пока не знают, насколько это богатые месторождения. Ну что же, пора, пожалуй, прозондировать почву насчет иных возможностей извлечения прибыли.

– Берти, – сказал я, – мне импонируют твои гуманистические устремления. Но, чтобы между нами осталось поменьше недомолвок, позволь описать, как я вижу сегодняшнюю ситуацию в мире. Итак, он поделен практически весь, неоткрытых земель не осталось. Есть неосвоенные, но это вопрос времени, причем не такого уж продолжительного. И, значит, двадцатый век просто вынужден будет стать веком передела мира.

Начали этот процесс Соединенные Штаты, лишив Испанию почти всех колоний. Однако второй Испании, то есть страны, обладающей обширными заморскими владениями, но не способной их защитить, нет. Ну что можно взять с Португалии, например? Или с той же Дании. Бельгийское же Конго – это владения не страны, а ее короля, то есть частная собственность.

Эдуард благосклонно покивал, а я продолжил:

– Хоть сколько-нибудь обширные колонии есть у великих держав, но их передел возможен только при создании коалиций. И вот, значит, я задумался, по каким критериям следует классифицировать возможных друзей и врагов.

Король вставил:

– Очень интересно, я тоже об этом размышлял, мне интересно будет послушать твои доводы.

– Итак, начнем с Германии. Это идеальный союзник, причем кому угодно. Тому, кто сможет ее быстрее уговорить. Потому что имеет сильную армию, мощнейшую экономику и в перспективе – один из самых сильных флотов мира. Именно поэтому она нежелательна во врагах, но не только. Главное – с нее взять-то почти нечего! Колоний по сравнению с Англией и Францией мало, и они все жутко нерентабельные.

Идем далее. Франция. Армия так себе, флот немногим лучше, промышленность до германской не дотягивает. Зато колонии есть, и такие, что просто пальчики оближешь. Идеальный противник, причем кому угодно из тех, кому нужны колонии. А если учесть, что у нее в союзниках Турция, владеющая обширными и весьма перспективными землями, то и тем более.

Россия. Армия сильная, флот слабый, промышленность так себе. Взять с нее нечего, кроме ее собственных территорий, за которые ее солдаты будут отчаянно драться, интервентов у нас не любят, Наполеон свидетель. То есть хороший союзник и нерентабельный враг, причем опять-таки для всех.

И, наконец, Великобритания. Армия не такая уж плохая, несмотря на трудности в Южной Африке. Флот – мощнейший в мире. Развитая промышленность. И колонии, по сравнению с которыми все остальные кажутся мелкими и бедными клочками земли. То есть очень выгодный союзник для того, кто собирается воевать с Францией, и не очень для того, кто точит зубы на Россию.

– Почему?

– Да потому, что с России взять нечего! А с Англии нельзя, она же союзник.

До Эдуарда, кажется, начало потихоньку доходить.

– Так ты, – слегка запинаясь, проговорил он, – предлагаешь союз Великобритании, Германии и России против Франции и Турции?

– И Австро-Венгрии. Да, Берти, ты все понял правильно. Англии – все французские колонии, кроме Алжира, Германии – Алжир и Ливию, России – по мелочи от Австро-Венгрии, Месопотамию (тьфу на нее!) и проливы.

– Последний пункт… он… э-э-э…

– Понимаю. Но ты все же подумай – а может, выгоды от такого расклада как-то перевесят его отрицательные стороны? Ни на каком конкретном ответе я сейчас, понятное дело, не настаиваю.

Разумеется, не больно-то я верил в возможность такого союза. Но вот что сведения о его обсуждении быстро дойдут до Штатов, был убежден. И что это почти наверняка приведет к охлаждению их и без того не самых сердечных отношений с Англией – тоже. В этом, собственно, и была основная цель моего только что закончившегося выступления.