Глава 7
Сидение пятой роты на Шиповском перевале было внезапно прервано, а началось все с давно ожидаемого визита Горановича. При входе в палатку высокий себриец вынужден был сильно согнуться.
– Нашел?
Контрабандист разогнул спину, и только после этого молча кивнул.
– Как это произошло?
– Сорвался в пропасть. Побился он сильно, да и лисы до него первыми добрались.
– Где он упал?
– Версты три от вашего лагеря. Там тропа по краю ущелья идет. Над этим местом старый кривой орех растет, найти будет легко.
– Я там собрал его вещи.
Горанович начал снимать со спины свой мешок.
– Ты его похоронил?
– Да, завалил камнями то, что осталось. Камни тяжелые, звери не достанут.
Контрабандист справился с завязками, и начал доставать из мешка бывшие при Фелонове вещи. Среди прочего, перед Алексом легли револьвер отставного унтера и изрядно потертый солдатский тесак образца, давно снятого с вооружения руоссийской пехоты. Револьвер был без кобуры, подвес тесака косо срезан острым ножом. Так поступали трофейщики и похоронщики, собиравшие оружие убитых, чтобы не возиться с разложившимся трупом. Именно эта деталь окончательно убедила капитана Магу в том, что его старинный товарищ мертв.
С трудом оторвав взгляд от лежавшего перед ним оружия, Алекс повернулся ко входу.
– Эй, кто там! Ко мне!
– Слушаюсь, господин капитан!
В палатке появилась голова вестового.
– Бегом к артельщику, пусть спирта даст.
Голова спешно исчезла.
– Помянем отставного унтер-офицера Фелонова. Хороший был человек, надежный. Столько раз его убивали, а умер он так…
Алекс хотел сказать «глупо», но сдержался. Смерть она всегда глупа и нелепа, хотя бывает и закономерна, особенно на войне. Поскольку, наследниками Фелонов так и не обзавелся, капитан Магу счел себя вправе распорядиться оставшимся от него имуществом. Протянув руку, он придвинул револьвер к Горановичу.
– Это возьми себе. Пусть у тебя будет. На память.
– Спасибо.
Оружие исчезло в кармане себрийца. Достав кошелек Алекс отсчитал пять червонцев.
– Вот, как договаривались.
Золото тут же отправилось по тому же адресу.
– Куда дальше? В Коварну.
– В Одреополь. На ночь здесь останусь, а утром дальше пойду.
Вот тут капитан Магу слегка удивился. Именно в Одреополе располагался штаб Эник-паши и главные силы его корпуса. В то, что Горанович – османийский шпион, Алекс не верил. Тогда он не стал бы так открыто называть конечную цель своего путешествия. Да и через перевал ему идти было необязательно, в горах хватает троп на ту сторону хребта непроходимых для хоть сколько-то значимых подразделений, зато вполне доступных для одиночного путника. Мало ли какие дела могут быть у контрабандиста на той стороне? Пусть идет.
– Хорошо, я распоряжусь, чтобы утром тебя пропустили через наши посты.
В этот момент вход в палатку откинулся, и в нее опять проникла давешняя голова, на этот раз вместе с рукой. В руке была зажата фляга.
– Ваше приказание выполнено, господин капитан!
– Давай сюда.
Капитан забрал у вестового флягу и разлил по первой. Выпили, не чокаясь за упокой.
Проснулся Алекс от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо.
– Чего надо? – не открывая глаз, поинтересовался капитан.
– Там себриец этот, которого вы на ту сторону пропустить приказали, обратно вернулся. Говорит, османийцы сюда идут.
Судя по голосу, это был один из караульных, чтоб ему пусто было. Офицер с трудом разлепил глаза, обретя возможность видеть. Способность размышлять слегка запаздывала. Нет, вторая фляга спирта вчера была явно лишней.
– Какие еще османийцы? Сколько? Куда идут?
– Не могу знать, господин капитан!
– Тогда, какого черта…?
Сорвав зло на вестовом, Алекс натянул сапоги, долго застегивал пуговицы и крючки шинели, с помощью солдата разобрался с ремнями портупеи. Раннее утро встретило офицера изрядной свежестью, даже сквозь шинельное сукно пробрало. Поежившись, капитан отыскал взглядом Горановича. Тут же вертелся и вестовой Черняй.
– Ну что стряслось? Где ты османийцев увидел?
– Не видел, – ответил себриец. – Туман. А слышно хорошо. Сюда идут. Много.
С одной стороны, ничего достоверно не известно, с другой, Горанович не тот человек, чтобы тревогу поднимать по пустякам.
– Идем, – принял решение Алекс.
А приняв, зашагал к крайнему посту. Контрабандист с вестовым потянулись за ним. Пост располагался в месте, где дорога начинала спускаться с перевала в долину, и состоял из двух солдат и ефрейтора. Отсюда открывался отличный вид на долину и петлявшую по склону узкую серо-коричневую ленту.
Выслушав доклад ефрейтора о том, что никаких происшествий не случилось, капитан сам увидел, как долина и большая часть дороги покрыты плотным утренним туманом. Эх, жаль, ветра не было! Как назло третьи сутки в атмосфере Шиповского перевала царил полный штиль.
– Ничего не слышали?
– Никак нет, господин капитан, – бодро отрапортовал ефрейтор.
– Ладно, – принял решение Алекс, – будем ждать.
Солнце уже успело взобраться выше горных вершин, а значит, туман этот продержится еще с полчаса – час от силы. И спешить никакой необходимости не было, раньше, чем через два часа османийцы к перевалу не поднимутся. Дорога узкая, извилистая, подъем крутой.
– Ветер поднимется, – заметил Горанович.
Смочив слюной указательный палец, капитан поднял его вверх. Так и есть, кожа похолодела.
– Отлично, скоро увидим.
Прошло еще минут пять, пока туман в долине начал рассеиваться, будто кто-то невидимый погрузил огромную пластину дагерротипа в проявитель. И они увидели.
– Ох ни…, - не сдержал эмоции ефрейтор, не взирая на присутствие начальства.
Картина была завораживающей. Капитану Магу потребовалось полминуты, чтобы выйти из ступора и начать действовать. Время сорвалось с вершины обманчивого спокойствия и стремительно понеслось вниз, увлекая вслед за собой обвал событий.
– Вестовой, бегом в расположение! Роту поднять, патронные ящики вскрыть! Мою сумку и бинокль сюда! Выполнять!
Пока вестовой бегал туда-сюда, Алекс постарался успокоиться, привести мысли в порядок и составить хоть какой-то более или менее реальный план дальнейших действий. С перевала и без бинокля были хорошо видны серо-синие гусеницы батальонных колонн, медленно ползущие по дороге. И было их очень много. Капитан попробовал их пересчитать. По всему выходило, что по долине маршировала одна из дивизий корпуса Эник-паши, а это от двенадцати до пятнадцати тысяч штыков против его полутора сотен.
А тут и вестовой вернулся.
– Ваше приказание выполнено, господин капитан!
Оптика позволила разглядеть детали, которые очень не понравились офицеру. Кроме полковых батарей османийцы намеревались перетащить через Шиповский перевал осадные артиллерийские парки. Это значило, что предполагается штурм укреплений Лочева с последующим деблокированием Коварны. Эник-паша выбрал самый труднодоступный и наименее защищенный путь к этой цели. Вполне можно было ожидать, что за первой дивизией османийского корпуса к перевалу двигается вторая.
Алекс протянул бинокль вестовому.
– Смотри, внимательно смотри и запоминай. Поедешь с донесением к подполковнику, у него наверняка вопросы возникнут, перескажешь, что сам видел.
– Слушаюсь, господин капитан!
Пока рядовой рассматривал марширующих османийцев, Алекс, достав из сумки блокнот и карандаш, взялся за донесение подполковнику Чанаеву. Капитан старался писать четко и разборчиво, дабы у начальства не возникло никаких сомнений и двояких толкований. И никаких выводов, только количество войск, наблюдаемое с перевала. Командир полка должен был сам прийти к выводу, что основное направление наступления корпуса Эник-паши – Шиповский перевал. Закончив, Алекс вырвал листок. Рука дрогнула, листок оторвался криво.
– Держи.
Алекс забрал у Черняя бинокль и нагнал на рядового страху.
– Возьмешь мою лошадь. Скачи во весь опор. Лошадь разрешаю загнать, но если она у тебя по дороге ногу сломает… Шкуру спущу! Лично! Все, пошел!
– Слушаюсь, господин капитан!
Ну вот, теперь только осталось как следует встретить османийцев и дождаться подхода подкреплений… И тут капитан Магу осознал, что никакой помощи из Лочева не будет. Час потребуется Черняю чтобы добраться до подполковника, еще четыре чтобы поднять полк и вывести его к перевалу. Это, если они бегом бежать будут. К этому времени от пятой роты только мокрое место останется. С момента, когда османийцы доберутся до перевала не пройдет и часа до гибели последнего солдата. В лучшем случае, османийцы потратят полтора часа, если не захотят лишних потерь и дождутся подхода артиллерии.
У Чанаева в Лочеве не полных восемь сотен штыков. И никуда он их не поведет. При таком соотношении сил он решит встретить османийцев в надежных долговременных укреплениях Лочева, где можно дождаться подхода резервов генерала Скоблина от Коварны. И в этом он будет абсолютно прав. Любой на его месте поступил бы также, в том числе и сам Алекс. А пятой роте будет отправлен приказ разрешающий отход с перевала. Вот только к тому времени, когда вестовой доберется с ним обратно, отходить будет уже некому.
Из-за спины послышался быстро удаляющийся перестук лошадиных копыт. Впрочем, можно уйти прямо сейчас. Потом встретить Черняя на обратной дороге и сделать вид, что действовал согласно приказу начальства. И вряд ли кто даже упрекнет, ведь преимущество у противника даже не в десять, а в сто раз. И полторы сотни душ, тех, кто в эту минуту занимает стрелковые позиции на Шиповском перевале, останутся живы. В том числе и флигель-адъютант капитан Алекс Магу.
Алекс украдкой оглянулся, не заметил ли кто случаем его минутной слабости. Да, можно уйти, даже час спустя еще не поздно будет отступить, но тогда резервам, которые будут направлены к Лочеву может не хватить того часа, что потребуется османийцам для уничтожения пятой роты двадцать второго пехотного полка. Поэтому, придется остаться. И весьма возможно, что навсегда. Ну хоть можно похвалить себя за то, что догадался обустроить несколько стрелковых позиций в разных местах и на разной высоте. Османийским артиллеристам придется пристреливаться по каждой из них отдельно, а это гарантирует им увеличенный расход снарядов и времени.
Зашуршали под сапогами мелкие камешки, в траншею, держа винтовку с уже примкнутым штыком в правой руке, спустился унтер-офицер Охримцев.
– Господин капитан, первый взвод на позициях, к бою готов!
– Патронные ящики в траншеи доставили?
– Так точно!
Словно в подтверждение его слов в траншее появились два солдата, сгибавшиеся под тяжестью большого зеленого ящика.
– Тогда осталось только ждать.
Но тут Алекс вспомнил об еще одном деле.
– Горанович, ты еще здесь?
– Да.
Себриец приблизился к офицеру.
– Тебе лучше уйти прямо сейчас. И не в Одреополь, а в другую сторону. Да, и спасибо тебе за то, что предупредил.
Контрабандист кивнул, принимая благодарность.
– Может, еще встретимся.
– Хотелось бы надеяться, – скептически хмыкнул Алекс.
После ухода Горановича капитан выглянул из-за бруствера. Колонны османийской пехоты ползли к перевалу медленно, но неумолимо. Со времени своего обнаружения они заметно приблизились. Магу открыл крышку часов. Осталось полтора часа до подхода османийцев и еще один час на бой. А дальше, будь что будет.
Серо-синяя цепь османийских солдат откатывалась вниз, оставив немалую свою часть на дороге к перевалу и около нее, в дополнение к тем, кто был убит или ранен в двух предыдущих атаках. Алекс опустил бинокль и тронул левую щеку, потом взглянул на пальцы. Нет, не показалось, действительно, кровь, а он в горячке боя и не заметил, когда получил эту царапину. Капитан достал часы. С момента первого ротного залпа по наступающим прошел час и десять минут. На десять минут больше, чем он рассчитывал, а еще с полсотни руоссийцев оставались в живых и продолжали удерживать перевал.
Траншея уже ничем не напоминала почти образцовое уставное оборонительное сооружение руоссийской армии, каковым еще была чуть больше часа назад. Сейчас на дне ее вперемешку лежали тела убитых и еще живых, обломки патронных ящиков, под сапогами при каждом шаге хрустели стреляные гильзы. Основные потери рота понесла не от пуль, а от шрапнели четырех трехфунтовых горных пушек, поставленных противником на прямую наводку. Под их огнем рота таяла, как залежавшийся в тени снег, брошенный под лучи майского солнца. А эвакуировать раненых было некуда, в перерывах между отбитием атак их перевязывали, как могли.
Тем не менее, и третью атаку каким-то чудом удалось отбить, переоценил капитан Магу упорство и устойчивость османийской пехоты. Видимо, в корпусе Эник-паши, спешно сформированном из остатков уже не раз битых полков, собрались далеко не самые лучшие кадры османийской армии, которые затем были разбавлены местным ополчением второй очереди. Но их было много, очень много.
Слева послышался хруст гильз.
– Охримцев, жив еще?
– Так точно, господин капитан. Разрешите доложить, во взводе в наличии семнадцать активных штыков, патронов по полсотни на винтовку осталось. Я приказал у убитых и раненых подсумки проверить.
– Молодец. Только патроны можно не собирать, четвертой атаки не будет.
– Это почему?
От удивления взводный унтер-офицер даже уставное обращение забыл.
– Сам смотри.
Капитан протянул Охримцеву бинокль и указал направление. Поводив биноклем туда-сюда, унтер отыскал нужное место. Там на небольшой площадке османийское начальство, обозленное упорством руосийцев и большими потерями, приказало установить трехорудийную полубатарею осадных мортир. От их бомб у руоссийской пехоты никакой защиты не было. После того, как мортиры откроют огонь, срок жизни роты будет определен только их скорострельностью и искусством османийских артиллеристов.
– Минут через пять начнут, – предположил капитан.
– Может, отступим, господин капитан?
– Приказа не было, – отверг предложение Алекс, – да и поздно уже отступать. Иди, предупреди всех об обстреле.
Оставалось только ждать и непонятно на что надеяться. Потянулись томительные минуты ожидания, кто-то из солдат закурил, кто-то про себя начал молиться. Капитан опустился на дно траншеи, привалился спиной к ее стенке. В двух шагах от него лежал убитый солдат. Пуля попала ему в глаз и на выходе снесла затылок, вокруг головы натекла и уже запеклась лужа крови.
«Ну, вот и все. Даже если после артиллерийского обстрела выживу, пехота все равно добьет. Буду лежать, как он». Алекс покосился на лежавший рядом труп. «Потом обшарят и вывернут карманы, а затем спихнут в пропасть, где мелкие хищники съедят то, что останется и кости по кустам растащат. Уж лучше прямое попадание мортирной бомбы, чтобы не мучиться».
– Началось!
Алекс выглянул из траншеи и успел увидеть окутавший дну и мортир белый пороховой дым. С заунывным воем бомба пролетала над головами сжавшихся в траншее руоссийцев и с грохотом взорвалась шагах в трехстах позади.
– Пуда на три, не меньше, – оценил силу взрыва кто-то из солдат.
Вслед за первой бомбой прилетела вторая. Эта рванула с недолетом в те же три сотни шагов ниже по склону.
– Следующая – наша, – выдохнул сидевший рядом солдат.
Ошибся рядовой, чуть-чуть недокрутил османийский наводчик маховик вертикальной наводки. Земля дрогнула, по ушам ударил жуткий грохот, а сверху на головы посыпались мелкие и не очень мелкие камни. «Живой, вроде». Однако радость эта была недолгой, он сразу же услышал вой четвертой бомбы и даже успел еще подать абсолютно бесполезную в такой обстановке команду «Закройсь!». А потом наступила тьма.
– А я говорю – живой. Бей еще!
Кто-то осторожно шлепнул Алекса по левой щеке.
– Сильнее бей!
Не дожидаясь, пока ему дадут основательную пощечину, капитан открыл глаза. Черняй так и застыл над ним с занесенной рукой и тут же зачастил.
– Это не я, господин капитан! Это он приказал!
Кто «он»? Что приказал? Голова гудела, будто ее засунули внутрь большого колокола, а затем со всей дури в него ударили кувалдой. Слова доходили до ушей, словно через вату.
– Где я?
– Все там же, господин капитан, на перевале. Мы вас в кусты оттащили.
Голову повернуть не удалось, офицер скосил глаза и с трудом узнал в говорившем унтер-офицера Охримцева. За то время, что Алекс пребывал в беспамятстве, он успел лишиться своего кепи, обзавестись грязным бинтом на голове и огромным фингалом под правым глазом. Солнце заметно припекало, день уже перевалил за середину. Солнце заметно припекало, день уже перевалил за середину. Сухой язык с трудом ворочался во рту.
– Воды.
К губам капитана приставили горлышко солдатской фляги, в рот полилась живительная влага. Сразу стало легче, быстрее побежали мысли.
– Черняй, приказ привез?
– Так точно, господин капитан. Господин подполковник отступить приказали.
Алекс хотел было высказать сожаление по поводу слишком позднего прибытия спасительного приказа, но тут в его гудящей голове мелькнула другая мысль, на первый взгляд не совсем здравая. Капитан с трудом повернул голову в сторону сидевшего справа унтера.
– Сколько еще солдат уцелело?
– Целых, господин капитан, считай, что и нет, почти все раненые. Но лежачих, кроме вас, нет. Все на своих ногах держатся. Из моего взвода трое уцелело, кроме меня. Из второго и третьего по пятеро. Четвертый полностью полег. Унтеров нет, ефрейтор – один.
Плюс он с Черняем, всего выходит шестнадцать выживших из полутора сотен.
– Помогите мне сесть.
Черняй с унтером помогли офицеру принять сидячее положение. Отсюда он смог увидеть всех своих подчиненных – грязных, оборванных, почти у всех травмы или легкие раны. У некоторых не по одной.
– Османийцы далеко?
– Шагов двести отсюда. Там дальше обрыв, и кроме как по дороге отсюда не выбраться. Ночью попробуем…
– Слушай сюда, – прервал унтера Алекс, – османийцы тащат с собой осадные пушки, не иначе, хотят наше артиллерийское наступление повторить. У них там есть муниционная колонна, я ее в бинокль видел. Повозки с зелеными ящиками и крытые фургоны. В повозках снаряды к осадным орудиям, в фургонах – пороховые заряды.
Капитан с трудом протолкнул комок слюны в горло, и отдал приказ.
– Порох нужно сжечь!
– Как?!
– Не знаю, думай сам. Тут я тебе не помощник, действуй по обстановке. Но если мы османийцам пороховые заряды спалим, считай, штурм Лочева наполовину отбили. Сейчас поставь наблюдателя у дороги, а как порох повезут – действуй. Сожги порох! Слышишь, обязательно сожги!
Эта вспышка отняла у Алекса последние силы. По знаку Охримцева Черняй опустил туловище капитана на траву, подложил под голову солдатский ранец.
– Опять в беспамятство впал, – констатировал состояние ротного вестовой.
– Останешься при капитане, – распорядился Охримцев.
– Слушаюсь, господин унтер-офицер!
– Головой за него отвечаешь! Остальные, за мной!
Весь оставшийся день и вечер Алекс пролежал на месте в беспамятстве, а потому, не стал свидетелем событий, развернувшихся пять часов спустя, когда муниционная колонна корпуса Эник-паши прошла перевал и двинулась дальше к Лочеву.
У унтер-офицера Охримцева не было возможности выбрать место засады. Единственное, что пришло ему в голову – расположиться в кустарнике в сотне шагов от дороги, при появлении колонны обстрелять ее охрану, а затем, воспользовавшись моментом, прорваться к фургонам с порохом и поджечь их, с помощью заранее приготовленных фитилей.
Поначалу все шло по его плану. Наблюдатель вовремя обнаружил колонну и подал сигнал. Охримцев приказал солдатам выдвинуться к месту засады. Напротив засады пологий спуск переходил в небольшой, но довольно крутой подъем. Шедшие впереди тяжелые повозки со снарядами замедлили движение колонны, это привело к тому, что следовавшие за ними пороховые фургоны с порохом скопились у его подножия. К тому же, солдаты из охраны колонны были отвлечены тем, что помогали лошадям втащить на подъем повозки со снарядами. Воспользовавшись удачным моментом, Охримцев приказал открыть огонь.
Первые пули вызвали среди османийцев панику, сыграл свою роль фактор неожиданности. Решив, что ожидаемый момент настал, унтер отдал приказ «Вперед!». И ведь пробежать-то надо было всего какую-то сотню шагов, но именно в это время османийцы пришли в себя. Их было слишком много, и вспыхнувшая было паника, быстро улеглась, охрана колонны открыла ответный огонь. Остатки пятой роты были в считаные секунды скошены плотным ружейным огнем. Никто из них не приблизился к цели ближе, чем на двадцать шагов.
Последним умер сам Охримцев. Он лежал на земле с пробитой пулей грудью, когда подскочивший к нему османиец сначала ткнул его тело штыком, а затем наступил на торчавший из-под руки унтер-офицера тлеющий фитиль и погасил его.
Впрочем, радость османийцев от столь удачно отбитой отчаянной атаки длилась очень недолго. Неожиданно вспыхнул, а затем взорвался один из пороховых фургонов. Одна из руоссийских пуль задела железную скобу, скреплявшую деревянные части фургона, высекла искру и тут же пробила один из зарядов. Этой искры и хватило для воспламенения пороха.
Взрыв фургона разбросал в стороны тела людей и лошадей, а также массу горящих обломков. Вспыхнули еще три фургона. Нет, большую часть пороха еще можно было спасти, но вот тут в колонне началась настоящая паника. Османийцы стремительно разбежались, предоставив события их естественному ходу. Взрывы пороха гремели один за другим. В результате, две трети снарядов для осадной артиллерии можно было дальше не везти, так как пороха для них просто не стало.
Один из ошалевших от страха османийских солдат проломившись сквозь кусты, выскочил прямо на капитана Магу и его вестового. Оба солдата схватились за оружие, Черняй успел выстрелить первым. А еще он успел затащить бесчувственное тело офицера глубже в кусты и прикрыть его парой сломанных веток. Бросив рядом с капитаном свою флягу, солдат подхватил винтовку и метнулся в сторону, уводя за собой спешивших на звук выстрела врагов. Погоня быстро настигла его на краю обрыва, где рядовой пятой роты двадцать второго пехотного полка Черняй принял свой последний бой, успев убить еще одного османийского солдата и ранить второго.
Час спустя к месту уничтожения обоза прибыл сам Эник-паша. Увидев учиненный руоссийцами разгром, паша впал в ярость и сгоряча ударом своей сабли снес голову тегмену, командовавшему охраной муниционной колонны. Он бы и начальника колонны казнил, да тот сподобился погибнуть при взрыве одного из фургонов. Сорвав зло на подчиненных, Эник отправил гонцов в Одреополь с приказом незамедлительно доставить с корпусных складов все имевшиеся там заряды. А еще, он приказал проверить прилегающую к дороге местность на предмет поиска уцелевших руоссийцев. С тем паша и отбыл в авангард своего корпуса, уже достигший укреплений Лочева.
Османийские офицеры хоть и не горели желанием гонять своих подчиненных по придорожным кустам, прочесывание местности все-таки организовали. Но к тому времени уже стемнело, и османийский солдат прошел буквально в трех шагах от лежавшего без сознания капитана Магу, так и не заметив его.
Холодно. Именно холод вырвал Алекса из небытия. В небе сияли яркие звезды, затылок покоился на чем-то твердом, в левый бок неприятно упирался жесткий стебель куста. Капитан попробовал размять затекшие от долгого лежания конечности. Голова гудела меньше, руки и ноги хоть и не очень хорошо, но слушались. Офицер ощупал себя. К его удивлению, револьвер в кобуре и сабля в ножнах были на месте, только ремни портупеи кто-то ослабил. Правая рука наткнулась на флягу в матерчатом чехле. Судя по тяжести, она была полна где-то наполовину.
События вчерашнего дня восстановились в памяти. «Сейчас ночь, вокруг никого. Значит, Охримцев увел солдат для нападения на колонну. А судя по тому, что назад никто не вернулся, нападение закончилось неудачей, и все погибли». Алексу удалось повернуться на правый бок. Стебель слева перестал беспокоить, заодно выяснилось, что под головой у него лежит чей-то ранец. А тут еще жутко захотелось отлить. Преодолевая слабость и головокружение, капитан сумел подняться на ноги, сделать шаг в сторону и ухитрился справить малую нужду так, что почти ничего не попало на сапоги.
Решив эту проблему, капитан задумался о том, что делать дальше. «Воды мало, еды нет совсем, если кто и будет здесь искать так только османийцы». Вывод из всего следовал простой и однозначный – надо уходить. Причем, делать это надо было прямо сейчас, ночью. Уйти незамеченным днем невозможно. По крайней мере, у Охримцева это не получилось. Но прежде, чем отправиться в путь, Алекс решил проверить содержимое оставшегося ему ранца, там вполне могло оказаться что-нибудь полезное. Так и оказалось. Кроме немудреного солдатского скарба и двух винтовочных патронов, внутри нашлись завернутые в чистую тряпицу черные сухари каменной твердости и бумажный фунтик с солью. Их-то офицер и положил в карман шинели.
Абсолютно не было понятно, в какую сторону идти. Направление Алекс выбрал наугад. Его шатало, как пьяного, каждый шаг требовал немалых усилий по сохранению равновесия. То и дело приходилось пробираться через кусты, а тут еще проклятая сабля весьма чувствительно била по левой ноге, да еще и побрякивала, хоть и негромко. Капитан хотел отцепить мешавшую железяку, но не сумел справиться с ремнями ее подвеса, плюнул и двинулся дальше.
Минут через десять, путь капитану преградил крутой склон, взобраться на который у него не было ни малейших шансов. Недолго думая, офицер повернул налево. Алекс не мог знать, что благодаря этому вынужденному крюку он удачно избежал встречи с парным постом противника. Пост был выставлен саперной ротой, которая утром должна было расчистить и подремонтировать дорогу, пострадавшую после вечернего побоища.
Спустя полчаса неспешной ходьбы кусты неожиданно закончились. Стали видны костры, которые жгли османийские саперы, то и дело перекликались их часовые. А еще, в воздухе сильно пахло гарью, причем, пороховой. «Значит, вчерашнее нападение на муниционную колонну не было совсем уж безрезультатным. Какую-то часть пороха Охримцеву все-таки удалось спалить».
На этот раз капитан Магу повернул направо, поскольку этот путь уводил его от расположения османийцев. Однако далеко уйти ему не удалось, начала сказываться усталость, с каждым шагом, его качало все сильнее и сильнее. Пришлось искать укрытие на следующий день. И тут Алексу повезло еще раз – он наткнулся на небольшую пещеру. Точнее, он просто оступился и буквально упал в нее. Сил подняться и идти дальше, уже не было, голова шла кругом. Алекс полностью заполз в пещеру, и успел еще сгрызть один из сухарей, экономно размачивая его водой из фляги.
Первое, что почувствовал Алекс – он в пещере был не один. Не услышал, не почуял запах, а именно ощутил. Человек или зверь? Не открывая глаз, капитан постарался незаметно нащупать клапан кобуры.
– Может, не стоит?
Сказано было по руоссийски, но с явным местным акцентом. Поскольку дальше осторожничать не было смысла, Алекс открыл глаза. Снаружи уже был день, и в пещере было довольно светло.
– Горанович? А ты здесь откуда?
Контрабандист сидел у противоположной стены ближе ко входу, ноги вытянул на всю ширину пещеры. Рядом лежал его мешок.
– В Одреополь хотел дойти, – ответил Горанович, – но османийцы начали по округе сильно шарить. Пришлось всю ночь от них бегать. Думал здесь день переждать. Злые они сейчас, как собаки! Вчера вечером у них тут неподалеку что-то взорвалось, вот и рыщут.
– Взрыв сильный был? – заинтересовался Алекс.
– Сильный, – подтвердил себриец, – далеко было слышно. И не один был взрыв, раз десять гремело.
«Если за каждым взрывом стоял уничтоженный фургон с порохом, – прикинул Алекс, – то предстоящий штурм Лочева можно считать сорванным». В свою очередь, Горанович поинтересовался, откуда в этой пещере взялся капитан Магу.
– А ты как здесь оказался? И где остальные солдаты?
Алекс коротко рассказал свою эпопею со вчерашнего утра и по данный момент.
– Теперь понятно, почему ты так говоришь.
– Как так? – удивился офицер.
– Медленно и не совсем внятно, будто у тебя каша во рту.
А капитану казалось, что он говорит нормально.
– Что дальше будешь делать? – поинтересовался себриец.
– Попробую дойти до Лочева.
Горанович сходу отмел такую возможность.
– Не дойдешь. Здесь османийцев много, а около Лочева их как блох на паршивой собаке. А ты еще и еле ходишь, сам говорил.
За время их недолгого знакомства Алекс успел немного изучить себрийца, поэтому, спросил напрямую.
– Сколько ты хочешь за мою доставку в Лочев?
Горанович отрицательно покачал головой.
– В Лочев я не пойду ни за какие деньги, мне своя голова дороже. Могу отвести тебя в Ясен. Хоть и дальше, зато не так опасно.
– Хорошо, пусть будет Ясен, – согласился капитан. – Так сколько?
– День-два придется пересидеть здесь, – начал рассуждать контрабандист, – потом надо будет украсть где-нибудь лошадь, сам ты не дойдешь. Еще два дня займет дорога. Десять… Нет, двенадцать руоссийских червонцев будет справедливой ценой.
Спорить не было ни сил, ни желания, хоть это и был настоящий, ничем не прикрытый грабеж. Денег, впрочем, тоже не было.
– В прошлый раз мне целая рота обошлась дешевле. Хорошо, – согласился Алекс, – пусть будет двенадцать. Вот только в карманах у меня сейчас одна мелочь, кошелек мой на перевале остался.
– Ты богатый, я знаю. Дюжина червонцев для тебя – мелочь. Я доведу тебя до Ясена, а там ты найдешь деньги.
– Там найду, – подтвердил Алекс.
Теперь только оставалось дождаться темноты. К счастью, Горанович запасся в дорогу водой и продовольствием. Вот только аппетита совсем не было.
– Ешь капитан.
– Не хочу.
– Ешь, – продолжил настаивать себриец, – сил совсем не будет.
Офицер нехотя жевал черный хлеб, запивая его холодной водой из фляги, иначе он бы просто в глотку не полез. Вместе с хлебом он сгрыз пару зубков чеснока. Поначалу не хотел, но потом решил, что для здоровья полезно будет, а целоваться с кем либо, в ближайшие сутки все равно не придется.
– Горанович, а у тебя семья большая?
– Зачем тебе это знать?
– Да в общем-то незачем, просто язык почесать, все равно больше делать нечего.
Воцарилась долгая пауза. Капитан решил, что ответа ждать уже бесполезно, но тут себриец неожиданно заговорил.
– Не очень большая. Жена и три дочки…
– А сыновей нет совсем?
– Совсем нет.
– Так зачем тебе столько денег? Они так много едят?
– Нет, не много, но у меня есть еще долг. Перед самой войной дом в Одреополе купил. Хороший дом, большой, красивый. Денег не хватало, пришлось в долг взять под проценты. Думал, быстро рассчитаюсь, а тут война. Торговля совсем встала, а срок отдачи подходит.
– Понятно…
На этом разговор прервался, Алекс погрузился в свои мысли. Теперь, когда появилась реальная надежда на возвращение, стоило подумать о будущем. А в скором времени капитана Магу ожидало трудное объяснение, почему он жив, а его рота погибла полностью. Вот под эти невеселые мысли он незаметно заснул.
На следующий день самочувствие Алекса стало ухудшаться, поднялась температура, видимо, к контузии добавилась еще и простуда. Он отказался от еды и едва мог поднести флягу ко рту, чтобы глотнуть воды. Вечером обеспокоенный Горанович коснулся лба офицера, чтобы проверить температуру, ладонь контрабандиста показалась офицеру обжигающе холодной.
– Плохо дело. Если ты помрешь, кто мне заплатит?
На этот вопрос капитан не ответил, не до того ему было.
– Пойду лошадь красть, – принял решение Горанович.
После его ухода Алексу стало совсем плохо. Его тошнило, но желудок был пуст, окружающую действительность он воспринимал с трудом. Затем его начал трясти озноб, потом прошиб холодный пот. Как ни странно, после этого стало немного легче, только тело охватила слабость, сердце вяло трепыхалось в груди, пытаясь прогнать по жилам кровь. Во рту пересохло, но не было никаких сил дотянуться до фляги и глотнуть воды.
Снаружи послышались осторожные шаги, следом в пещеру протиснулся вернувшийся Горанович.
– Пить хочешь?
Алекс едва слышно выдохнул.
– Да.
Губ коснулось горлышко фляги, в рот потекла живительная влага.
– Э, да ты совсем ослабел.
Напоив капитана, контрабандист напрягся и вытащил его наружу, брякала волочившаяся за ним офицерская сабля. Ночь встретила холодом, бледным светом Луны и ясным звездным небом. Возле пещеры была привязана ворованная лошадь. Протащив Алекса через кусты, Горанович попытался взгромоздить его на лошадиную спину. Скотине это не понравилось, и она отступила в сторону.
– Да стой ты, зараза!
И еще добавил выражений, характеризующих лошадь, из тех, что успел нахвататься в руоссийской тюрьме. Лошадь ответить не могла, контрабандист замотал ей морду, чтобы она не могла заржать и привлечь внимание османийских патрулей. Вторая попытка оказалась более удачной, офицера удалось поместить в седло. На всякий случай Горанович его привязал, заодно отцепил саблю, чтобы не выдала своим вечным бряканьем на каждом шагу.
Алекс покачивался в седле, щекой прижимаясь к лошадиной шее. Он понимал, что его куда-то везут, но не задавался вопросом куда именно, не до того ему было, хотя холодный воздух слегка прояснил сознание.
Некоторое время им вело и они оставались незамеченными, затем их окликнули по османийски. Недолго думая, Горанович выхватил подаренный Алексом револьвер и разрядил весь барабан в направлении противника. Будучи отличным проводником, стрелком он был аховым, ни в кого, естественно, не попал. Следом хлопнул ответный выстрел. Османиец оказался тоже не снайпером, пуля свистнула где-то в стороне. Дернув повод, контрабандист рысью устремился влево, подальше от засады.
В обычное время османийские солдаты, может, и не стали бы преследовать беглецов, но после уничтожения порохового обоза и полученной от Эник-паши взбучки, их служебное рвение еще не успело угаснуть. Началась погоня. Время от времени преследователи палили из винтовок, то ли по подозрительным теням, то ли в воздух для поддержания собственной бодрости.
Некоторое время Горановичу удавалось удерживать дистанцию, затем они начали карабкаться куда-то вверх и выстрелы османийских винтовок начали приближаться. А вот уже и выстрелы начали сопровождаться противным посвистом. Некоторые шлепались о камни, высекали искры рикошетов. Но пока им везло, стрелкам мешали темнота и необходимость вести огонь под большим углом вверх.
Горанович внезапно остановился.
– Сейчас, сейчас…
Нагнувшись, он своротил с места большой камень и толкнул его вниз, тот с шумом покатился вниз. На этом контрабандист не успокоился, отправил следом второй, третий… Шум падающих камней сменился грохотом настоящего камнепада, сквозь который прорывались испуганные вопли османийцев. Зато стрельба полностью прекратилась, преследователям стало не до того. Подхватив повод, Горанович поспешил дальше.
Алекс не мог даже приблизительно сказать, сколько они прошли, прежде чем остановиться. Шли осторожно, медленно, но без остановок. Если бы не темнота, слева был бы виден крутой склон, по которому едва ли мог подняться даже пеший. Справа была отвесная скала, временами нависавшая над узкой тропой. Первый привал Горанович устроил уже под утро.
– Кажется, оторвались.
Этих слов капитан не разобрал, ему стало хуже, и он находился в полуобморочном состоянии. Не будь он привязан, несомненно, не удержался бы в седле. Увидев, в каком он состоянии, контрабандист покачал головой, ненадолго задумался, потом решительно свернул с ранее намеченного маршрута. Теперь их путь вел вниз. Это было последнее, что успел ощутить Алекс, сознание его померкло и он впал в забытье.
Первое, что ощутил капитан Магу придя в себя – это тепло. Пахло дымом, навозом и еще чем-то кислым. Сабли и портупеи с револьвером не было, сапоги тоже кто-то снял. И укрыт он был не шинелью, а шерстяным одеялом. После того, как удалось открыть глаза, над головой обнаружился потолок, сколоченный из грубо расколотых пополам жердей.
– Пить…
Он и сам своей просьбы не услышал, но его поняли – губ коснулся горячий край медного котелка. В рот полился горячий, горьковатый отвар.
– Пей, офицер, пей, тебе легче будет.
И вправду стало легче, то ли отвар подействовал, то ли молодой организм начал одерживать верх над проникшей в организм заразой. Опять началось потоотделение, температура спала, а голова прояснилась. Он даже узнал своего спасителя.
– А-а, Горанович. Где мы?
– У пастухов.
– А револьвер мой…
– Справа лежит.
Портупея с саблей и револьвером, действительно обнаружилась справа на расстоянии вытянутой руки, стоило только голову повернуть, хотя это движение стоило немалых усилий. С таким же трудом Алекс вернул голову в исходное положение, вновь обретя возможность видеть Горановича.
– До Ясена далеко?
– Далеко. Пришлось спуститься на другую сторону хребта.
– То есть мы сейчас ближе к Одреополю?
– Если выйти ранним утром, то к ночи можно добраться.
Капитан осмыслил полученную информацию и задал следующий вопрос.
– А османийцы сюда не нагрянут?
– Нет. Высоко, дорога трудная, опасная, да и мало их в округе осталось. Добрын говорил, почти все через перевал ушли.
Добрын, надо понимать, это имя приютившего их пастуха, но офицера интересовало совсем другое.
– Узнай у своего приятеля точнее, кто ушел, кто остался, через какой перевал ушли.
– Хорошо, узнаю.
Горанович не спеша поднялся и отправился добывать сведения об османийцах. Алекса всегда удивляла скорость распространения информации в горах. Вот взять этого Добрына, живет высоко в горах, добраться сюда трудно, никто к нему не ходит, сам нигде не бывает, а Одреопольские новости узнает буквально на следующий день.
Минут через десять вернулся контрабандист, подкинул дров в очаг.
– Есть будешь? Я тебе сыра принес и хлеб.
Внезапно Алекс ощутил сильнейшее чувство голода.
– Давай.
Горанович помог ему сесть, и пока офицер жевал солоноватый подкопченный сыр с размоченным в воде пресным хлебом, рассказал все местные события за последнюю неделю.
– Еще неделю назад все тихо было. Пять дней тому османийцы вдруг зашевелились, собираться начали. Четвертого дня синие мундиры из окресностей Одреополя ушли. Пехота ушла, кавалерия ушла, пушки увезли. Все их лагеря сейчас пустыми стоят, даже часовых не оставили. В самом Одреополе остался только местный гарнизон, госпиталь, склады и немного обозников. Эник-паша со штабом тоже ушел. Местные было обрадовались, но позавчера в Одреополь пришли башибузуки, около тысячи. Вчера со складов ушел большой обоз, местные полагают с порохом.
Картина происходящего стала проясняться, осталось только уточнить некоторые вопросы.
– Так через какой перевал османийцы ушли?
– Почти все через Шиповский. Через Орканский мало ушло.
– Раненых в город привозли?
– Про раненых Добрын ничего не сказал. Или совсем не привозили, или привозили мало.
Ну, вот все и сложилось. Башибузуки начали по привычке местных грабить. И не только местных, и не только грабить. Те разбежались из Одреополя по окрестностям, отсюда и столь хорошая осведомленность пастуха Добрына о событиях в городе. Но пора вернуться к османийским войскам.
Корпус Эник-паши сорвали с места неожиданно, приказом сверху, видимо, гарнизон Коварны основательно припекло, и без поддержки извне османийцы город удержать уже не надеются. Судя по опустевшим лагерям близ Одреополя, возвращение назад не планировалось. Паша все поставил на одну карту, один удар, и удар этот нацелен на Коварну через Шиповский перевал и Лочев. Со стороны Орканского перевала планируется только демонстрация с целью отвлечь руоссийцев от направления главного удара.
Но с главным направлением у Эника сразу не заладилось, смахнув с перевала мешавшую ему роту и выйдя к Лочеву, паша обнаружил, что остался без большей части пороха для осадных орудий. Без осадной артиллерии штурм Лочева сопряжен с большими потерями. Конечно, можно завалить городские укрепления трупами, но с кем тогда идти до Коварны? И османийский принял другое решение – отложить штурм и выгрести остатки пороха с Одреопольских складов. На это указывало отсутствие потока раненых и вчерашний пороховой обоз.
В результате, весь корпус Эник-паши оказался растянутым вдоль единственной горной дороги, а выход на оперативный простор ему закрывали укрепления Лочева. И две дивизии в узком дефиле не развернуть, полки османийцев вынуждены будут поочередно биться лбами об Лочев, пока у обороняющихся не закончатся патроны. Или солдаты. И вряд ли в штабе Палканской знают об отсутствии реальной угрозы Тешелю. Если донести до них сложившуюся ситуацию, то гарнизон Лочева может быть усилен резервами из Тешеля без ослабления войск осаждающих Коварну. В планах османийцев ведь может быть и прорыв осажденных навстречу войскам Эник-паши.
А в голове капитана Магу уже сложился другой план. Двумя-тремя полками от Тешеля перейти Орканский перевал, спуститься с предгорий и сходу взять Одреополь. В этом случае, османийцам точно будет уже не до Коварны и Лочева. А что? Войск там почти не осталось, тысячу башибузков разогнать труда не составит. Но на такое наступление штаб Палканской армии не пойдет, им бы только не допустить прорыва и ухода гарнизона Коварны.
Численность штыков в Палканской армии тысяч на пятнадцать превышала количество таковых в корпусе Эник-паши. Но если добавить к двум дивизиям паши гарнизон Коварны, то тут перевес в силах был уже на стороне османийцев. Еще одним недостатком руоссийской диспозиции было то, что с началом полной блокады Палканская армия вынуждена была держать несколько слабых гарнизонов вроде того же Лочевского или Тешельского, удаленных на десятки верст друг от друга.
В таких условиях знание направления главного удара противникаи возможность переброски резервов для его отражения с неугрожаемых направлений могло сыграть решающую роль в предстоящем сражении. В любом случае стоило проинформировать генерала Скоблина о сложившейся обстановке, но как доставить донесение в Ясен?
– Горанович, а за два дня до Ясена дойти можно?
Контрабандист задумался, потом высказал результат своих размышлений.
– Можно. Очень трудно, но можно.
– А за полтора?
– За полтора нельзя, даже если идти всю ночь.
Два, так два, хотя штурм Лочева может начаться уже завтра. Осталась сущая мелочь – уговорить Горановича.
– Горанович, отнеси записку в Ясен. Я заплачу.
Уговаривать контрабандиста пришлось долго, сошлись на двух червонцах, которые приплюсовывались к общему долгу за спасение капитана Магу. Сложности возникли с запиской, поскольку полевая сумка офицера осталась где-то в траншее на Шиповском перевале. В кармане мундира отыскался огрызок карандаша, но не оказалось ни клочка бумаги. У горановича с канцелярией были не меньшие трудности. К удивлению Алекса, у Добрына бумага нашлась. Грубая, серая, но вполне пригодная для письма.
Забрав донесение капитана Магу, контрабандист пообещал.
– Завтра утром пойду.
– Какое завтра?! – взвился Алекс. – Сегодня! Сейчас же! Каждая минута на счету!
Не выдержав такого напора, себриец сдался.
– Ладно, пойду прямо сейчас.
– И помни, только офицеру из штаба Палканской армии, никому другому, – напутствовал его капитан.
Теперь оставалось только ждать. Добрын оказался коренастым мужиком, до глаз заросшим черной бородищей и насквозь провонявший овчиной. По руоссийски он не говорил, похоже, он вообще говорить не любил, но кормил больного исправно. Правда, после такой кормежки Алекс еще с год на сыр спокойно даже смотреть не мог. На четвертый день, зайдя проведать раненого, пастух неожиданно разразился длинной речью. С пятого на десятое офицер понял, что в Одреополь был доставлен большой транспорт с ранеными из-под Лочева.
– Велики, врло велики, – так несколько раз и повторил.
Из этого следовало, что штурм Лочева уже состоялся и стоил османийцам серьезных потерь. Непонятно только насколько серьезными, и каков был результат. Взяли османийцы Лочев или не взяли? И если взяли, то сумели ли продвинуться дальше? Раньше, чем через несколько дней ответы на эти вопросы получить не удастся.
Прошло восемь дней с момента появления капитана Магу в пастушьей хижине Добрына. Алекс уже немного окреп и самостоятельно выбирался из хижины на свежий воздух. И слышать стал лучше, вот только говорил еще не очень хорошо. Когда офицер грелся на зимнем солнце, снизу поднялся пастух вместо со своими овцами, вечно скалившейся на Алекса лохматой овчаркой и довольной рожей.
– Осман вратио као претучен пас!
Даже окладистая борода не могла скрыть его довольной ухмылки. Из его объяснений, сопровождаемых самой активной жестикуляцией, выходило, что вчера османийцы вернулись. Причем вернулись в количестве куда меньшем, чем уходили. И возвращение их больше походило на бегство после поражения. Это обстоятельство и было причиной радостного настроения пастуха. И пушек вернулось совсем мало, а раненых напротив было много. По всему выходило, османийцев хоть и не разгромили полностью, но побили основательно. В ближайшее время им будет не до наступлений, а капитану Магу можно уже и озаботиться собственным спасением.
Горанович вернулся только на четвертый день после османийцев, выглядел он похудевшим и очень недовольным. На вопрос, «Где он столько времени был?», ответил коротко.
– В тюрьме сидел.
Разговорить его оказалось нелегко, а когда удалось, контрабандист поведал следующее. До Ясена он добрался в оговоренный срок. Причем, ухитрился обойти все посты и беспрепятственно добраться до штаба армии по переполненным патрулями улочкам. Первая проблема возникла в виде часового при входе в само здание, который никак не хотел пропустить себрийца внутрь. Тот продолжал настаивать, поднялся шум. Закончилось все вызовом начальника караула и подвалом, куда посадили Горановича вместе с пойманными дезертирами, мародерами и прочими отбросами руоссийской армии.
– Хорошо, я деньги Добрыну на сохранение оставил, а то отняли бы.
Поскольку и в подвале контрабандист не успокоился, ему еще дважды давали по шее, и только на третий, ввиду особого упорства клиента, опять вызвали начкара, который, наконец-то, соизволил вникнуть суть вопроса. После этого, Горановича отвели к какому-то большому начальнику. Ему-то тот и отдал записку капитана.
– Это был генерал?
– Нет, его называли «господин полковник».
– Часом, не полковник Гупский?
Догадка капитана оказалась верной.
– Да, точно Гупский.
Ну что же, записка была доставлена точно по адресу, точнее и придумать было нельзя, а уж как начальство распорядилось полученными сведениями оставалось на его совести. Но почему Горанович задержался на столь долгий срок?
– Меня обратно в подвал посадили, сказали «до выяснения».
В подвале себриец просидел еще неделю прежде, чем о нем вспомнили, выпустили и даже не извинились, зато дали пропуск с печатью.
– Узнаю наши армейские порядки, – криво усмехнулся Алекс.
Пропуск Горановичу так и не понадобился, Ясен он покинул так же незаметно, как и пришел. После чего, он посчитал свою миссию полностью выполненной и вернулся за капитаном.
– Ты-то как, выздоровел?
– Нормально. До Ясена дойду.
– Зачем идти, когда можно доехать?!
У османийцев контрабандист увел не какую-то обозную клячу, а великолепную строевую лошадь вместе с седлом. Рассмотрев трофей поближе, офицер загорелся желанием заполучить его себе.
– Продай лошадь.
И тут Горанович проявил неожиданную щедрость, махнул рукой.
– Так бери.
Впрочем, эта щедрость объяснилась достаточно просто.
– Мне она ни к чему, Добрыну тоже. Сеном ее не прокормишь, ей овес нужен, а он дорог. Из наших ее тоже никто не купит, а если османийцы с ней поймают – голову отрубят. На ней их клеймо стоит. Забирай.
– Ну, спасибо!
Выдержав излияния капитанской благодарности, Горанович добавил.
– Его Аскер зовут.
Так капитан Магу заполучил себе лошадь под седло взамен убитой на перевале. Кличку жеребца Алекс решил не менять, вполне подходящее имя для строевой лошади. На таком коне и на императорском смотре не стыдно показаться.
Уходить решили на следующее утро. На прощание Добрын подарил Алексу шапку из каракуля, какие носили местные пастухи. В этот раз переход через горы прошел без каких-либо неприятностей. Ни ветра сильного, ни снега. В полдень третьего дня, преодолев очередной подъем, капитан увидел небольшую себрийскую деревушку, а возле нее ряды серо-зеленых армейских палаток.
