– Только на этот раз без глупостей, – спокойно проговорил имперец. – Отдай мне книгу, а потом двигай вперед.

– Ты… ты следил за мной, мерзкий колдун! – простонал Леонард.

– Ну да, – пожал тот плечами. – Тут полно ловушек, и я позволил тебе провести меня через них. Но, сдается мне, это еще не конец.

Леонард оглянулся на вход в пирамиду.

– Да-да, мой мальчик, – жестко усмехнулся имперец. Выглядел он ненамного старше самого Леонарда, но сейчас юный Кроу чувствовал себя перед ним просто сопляком. – Двигай вперед, и будь осторожен. Мне нужно, чтобы ты разведал путь для меня. И желательно, чтобы продержался подольше. Но сначала – отдай книгу.

Он вытянул вперед руку. Тускло блеснули перстни, нанизанные на тонкие холеные пальцы.

В ответ Леонард лишь грязно выругался, предложив имперцу вместо книги нечто, на что тот вряд ли бы согласился.

– Ну что за грубость, – поморщился Сандро. – Слова, совсем не достойные отпрыска благородного графа. Книгу, щенок!

– Попробуй возьми! – огрызнулся Леонард и попятился в глубь островка, держась по краю вымощенной квадратными плитами дорожки.

Имперец спокойно следил за ним, не меняя позы. Леонард пятился дальше, ступая осторожно, будто по тонкому льду. Ему казалось, что плиты под ногами потрескивают под его весом, а сама поверхность дорожки покачивается, словно движимая толщей воды, колыхающейся под тонкой ледяной коркой. Каждый миг исполнился ожидания развязки, которой страшишься и желаешь одновременно. Как во время дуэли с десяти шагов, когда разворачиваешься и успеваешь заглянуть в черный глазок пистольного дула, которое вот-вот изрыгнет огонь.

Леонард полжизни бы сейчас отдал за возможность сразиться с черноволосым на честной дуэли, но не стоять вот так – безоружным, беззащитным, дрожащим так, будто Дева Смерти уже обняла за плечи своими ледяными пальцами и ласково, но настойчиво тянет за собой в бездну.

Пятясь, он оступился, задев одну из тумб со светящимися кристаллами, и начал падать на спину. Чтобы удержаться на ногах, Леонард ухватился за кристалл всей пятерней. Руку будто пронзили тысячи мелких иголок, и онемение быстро распространилось до самого локтя. Под весом Леонарда кристалл выдрался из крепления и со стеклянным звоном брякнулся рядом с ним на дорожку. По гладкой поверхности тут же пошли полоски продольных трещин.

Леонард взвыл, потирая ушибленную поясницу. Сандро раздраженно крикнул:

– Быстрее, щенок! Не трать зря мое время.

– Да пошел ты! – рявкнул юноша, встал на четвереньки и укрылся от имперца за тумбой.

Треснувший кристалл лежал рядом и, кажется, тихонько, но непрерывно звенел. Леонард опасливо покосился на него, потом на Сандро, который, потеряв терпение, двинулся к нему. В руке имперца сверкнул полумесяцем клинок изогнутого кинжала.

Как и сам Леонард, имперец придерживался края дорожки. Ступал мягко, бесшумно, ставя ступни в одну линию, будто шел по канату. Леонард напружинился, как подкарауливающая добычу кошка.

Сандро приближался нарочито медленно, поигрывая кинжалом. Он был уже в пяти шагах, когда Леонард, наконец, выпрямился. Ладони, обхватившие кристалл, уже сплошь покрытый паутиной трещин, обожгло холодом. От боли и отчаяния Леонард взревел раненым тигром и, подавшись вперед, что есть силы швырнул кристалл в грудь имперцу.

Бросаясь за тумбу, он еще успел заметить, как Сандро машинально вскинул руку с кинжалом, отбивая светящийся снаряд в полете.

Вспышка была столь яркой, что обожгла глаза даже сквозь плотно сомкнутые веки. Леонард обхватил лицо ладонями, чувствуя, как над ним полыхнуло пламя. Кожу на неприкрытой шее защипало от ожога.

Под закрытыми веками плясали мутные красные пятна. Леонард, кое-как протерев глаза, выглянул из-за тумбы.

Сандро распластался на квадратных плитах пола лицом вверх и стонал. Сначала тихо, будто бы удивленно, потом все громче, пока стон не перешел в исступленный рев, прокатившийся по пещере многократным эхом. Имперец согнулся, силясь подняться, и Леонард содрогнулся, увидев спекшиеся в уродливые колтуны волосы и бугристую багровую маску вместо лица и шеи. Глаза имперец каким-то чудом сохранил, и они влажно сверкали белками на фоне обожженной кожи. Одежда на груди, плечах, животе дымилась и, похоже, намертво склеилась с опаленной кожей. В воздухе витал тошнотворный запах горелых волос и кожи.

Сандро медленно поднял к лицу скрюченные обугленные пальцы, на которых четко выделялись блестящие перстни – их магическое пламя, похоже, не тронуло вовсе. Исторг еще один душераздирающий вопль.

Леонард подобрал отлетевший в сторону кинжал имперца.

– Добей! – прохрипел тот, поймав юношу взглядом жутких глаз, наполовину прикрытых красными опухшими веками с остатками ресниц.

Юноша покачал головой.

– Это тебе за Бенедикта, падаль, – процедил он. – Ты будешь подыхать долго.

Под вопли обожженного он двинулся ко входу в пирамиду. Оставшуюся до него дюжину шагов преодолел медленно, боясь ловушек. Но либо ловушек уже не было, либо ему посчастливилось миновать их.

В пирамиде было сыро и заметно прохладнее, чем снаружи. Все ее внутреннее пространство занимала одна большая квадратная комната с возвышением в центре. Там устремлялись в потолок две толстые колонны, испещренные уже знакомыми Леонарду угловатыми рунами. Вокруг них выстроилось с дюжину приземистых тумб, на половине из которых лежали светящиеся кристаллы, а на остальных – какие-то покрытые толстым слоем пыли ларцы.

Стены комнаты обросли тяжелыми пластами мха, с потолка бахромой свисали белесые лохмотья паутины. В центре, между колоннами, и вовсе наросло что-то невообразимое, будто гигантский, в два обхвата, бурдюк для вина, покрытый слоем мохнатой бурой плесени. От него к колоннам отходило множество толстых влажно поблескивающих жгутов, похожих на растянутые кишки.

Пахло гнилью и мускусом.

По скользким от мха ступеням Леонард поднялся на возвышение. Пальцы, обхватывающие ребристую рукоять кинжала, занемели от напряжения. По-прежнему боязно было делать каждый шаг – ловушки могли оказаться где угодно.

Он поскреб кинжалом продолговатый ларец на ближайшей к нему тумбе. Под слоем вязкого влажного мха обнаружился покрытый зеленоватым налетом патины металл. Леонард попробовал просунуть лезвие под крышку и, когда это удалось, нажал на рукоять. С протяжным ржавым скрежетом ларец раскрылся.

Внутри, на полуистлевшей тканевой подкладке, лежала ажурная серебряная цепь в два пальца толщиной. Плетение было великолепным – не грубые овальные звенья, жестко сцепленные друг с другом, а множество тонких крученых жгутов, переплетенных между собой в четком узоре. Леонард, отложив кинжал и вытерев взмокшие ладони о штаны, осторожно прикоснулся к ней. Приподнял, чуть растянул. Хитроумное плетение позволяло ей вытягиваться, становясь в несколько раз тоньше. На одном конце цепи располагалось крепление из трех соединенных тонкими планками браслетов и каких-то прозрачных трубок с шипами на конце. На другом – острый составной наконечник в ладонь длиной.

Похоже на кистень, крепящийся прямо к предплечью. Хотя, пожалуй, называть эту удивительную штуку кистенем – сущее кощунство.

Леонард сунул ее за пазуху и вскрыл другой ларь, побольше. Там обнаружилась целая стопка полуистлевшей одежды. Судя по остаткам золотых позументов, предназначалась она для весьма важной особы. Тут же, в небольшом углублении, поблескивали два массивных золотых перстня, без камней, но украшенные филигранной резьбой. Леонард, недолго думая, подобрал перстни и спрятал в кармашек на поясе.

Следующий ларь. Книги. Несколько толстенных фолиантов в переплетах из жесткой кожи, с потемневшими от времени серебряными уголками. Их он брать не стал.

В последнем ларце лежало оружие, да такое, что у Леонарда дух захватило. Потрясающе красивый клинок – необычной формы, из блестящего темного металла, на котором вытравлена чем-то красным полоса угловатых рун. Ножны и пояс для них лежали рядом – черные с серебром и крупными рубинами.

Леонард нацепил на себя пояс с ножнами. Осторожно поднял меч, любуясь отсветами голубоватого пламени, отражающимися на зеркальной поверхности клинка. Завороженный хищной красотой оружия, он даже не сразу услышал шорох за спиной. Опомнился, только почувствовав дрожь пола под ногами.

Колонны в центре возвышения начали медленно, с глухим, пробирающим до самых костей скрежетом уходить вниз, исчезая в полу. Бурдюк, висящий между ними на манер матросского гамака, тяжело покачивался. Только сейчас Леонард заметил, что покоится тот на подвешенном на толстых цепях квадратном ложе. Колонны укоротились ровно настолько, чтобы это ложе коснулось пола. В последний раз скрежетнули скрытые где-то под полом шестерни, звякнули обвисшие цепи – и все стихло.

Леонард, замерев с мечом в защитной стойке, не отрывал взгляда от бурдюка. Похоже, шаря по ларцам, он потревожил очередной древний механизм, который привел в движение колонны. Не было похоже на ловушку – та бы сработала молниеносно. Но все равно было не по себе.

При ближайшем рассмотрении бурдюк оказался еще более мерзким, чем показалось вначале. Из-под покрывающего его слоя мха и грязи то тут, то там проглядывала влажная бугристая поверхность, медленно пульсирующая, будто в такт едва бьющемуся сердцу.

Под полом снова заскрежетали какие-то механизмы, и колонны опять пришли в движение, на этот раз медленно раздвигаясь в стороны в глубоких пазах. Жгуты, которыми бурдюк крепился к колоннам, натянулись тугими струнами, некоторые с влажным хрустом оторвались, повиснув длинными шевелящимися червями.

Громкий щелчок – и с потолка на бурдюк обрушился длинный острый клинок, рассекая его по касательной. Траектория была высчитана с ювелирной точностью – разрез получился длинный, по всей длине бурдюка, и глубиной примерно с ладонь. Колонны продолжали раздвигаться, так что разрез этот быстро расширился, обнажая скользкую розовую плоть.

Леонард, борясь с тошнотой, отступил к краю возвышения. Очень вовремя, потому что под натяжением жгутов бурдюк лопнул, выплескивая целый водопад скользкой красноватой жижи. Вместе с ней на возвышение шлепнулось нечто осклизлое и бесформенное. В воздухе разлилась тяжелая кислая вонь, от которой во рту стало горько и вязко.

Леонард, вскрикнув от омерзения, сбежал вниз по ступеням. Желудок его не выдержал, и юноша согнулся пополам от выворачивающего кишки спазма. Хотя ел он давно, и избавляться было не от чего, мучительные позывы следовали один за другим – до боли в горле, до потемнения в глазах.

Кое-как придя в себя, он поднял голову и с ужасом увидел, что существо, вывалившееся из бурдюка, живо. Оно имело вполне человеческие очертания, только детали трудно было разглядеть из-за комьев прилипшей к коже красноватой слизи.

– Что за мерзость… – дрожащим голосом простонал Леонард, бросая взгляд на выход.

Мерзость обернулась на звук его голоса. Оскальзываясь в луже медленно растекающейся по возвышению жижи, гомункулус поднялся, развернулся к Леонарду, с трудом удерживаясь на дрожащих ногах. Теперь было видно, что это нагой мужчина – высокий, со слипшимися от слизи длинными темными волосами.

– Кто ты? – борясь с очередным приступом тошноты, выкрикнул Леонард.

– Кто… ты? – нечетко повторил гомункулус, с трудом раздирая слипшиеся от слизи губы.

Голос его звучал хрипло и настороженно. Кое-как протерев лицо, он открыл глаза. Взгляд их был поначалу затуманен, но быстро сфокусировался на Леонарде. Выражение этих глаз юноше не понравилось. Так смотрят на таракана прежде, чем с омерзением растоптать его.

Незнакомец, вскинув подбородок, прищурился. Глубокая вертикальная складка на его переносице шевельнулась, раздвигаясь в стороны, будто тяжелые веки. Между ними оказался еще один глаз – темный, почти без белка, похожий на кошачий. Его взгляд обжег Леонарда смесью презрения и ленивого интереса. Казалось, трехглазый видит юношу насквозь – все его мысли, желания, страхи.

Леонард помотал головой, перехватил покрепче рукоять меча.

Гомункулус, оглядевшись, сделал несколько нетвердых шагов по возвышению и что-то спросил на незнакомом языке – гортанном, с обилием рычащих звуков.

Больше всего Леонарду хотелось бежать. Но любопытство победило страх.

Незнакомец постепенно приходил в себя. Он нашел ларец с одеждой, и вид превратившихся в лохмотья нарядов его, похоже, не обрадовал. Он обернулся к Леонарду, снова прорычал что-то на своем языке.

– Чего разорался-то? – буркнул Леонард, стараясь не глядеть на немигающий кошачий глаз у того во лбу. – Другой одежды для тебя нет.

Гомункулус яростно рявкнул, сбрасывая ларец с тумбы. Покачиваясь, ринулся к другой. Обнаружил пропажу меча, и это его вконец разъярило. Леонард понял, что пора уходить и попятился к выходу.

Трехглазый, заметив это, попросту зарычал на Леонарда, по-волчьи оскалив зубы с заметно выраженными клыками. Кожа на его предплечьях вздулась, с влажным хрустом выпуская кривые костяные шипы. Леонард, судорожно сглотнув, поднял меч, держа клинок горизонтально на уровне глаз.

– Не подходи! – выкрикнул он, продолжая пятиться.

Трехглазый рявкнул что-то, требовательно вытянув руку. Узловатые пальцы были увенчаны длинными, загнутыми как у птицы когтями.

– Обойдешься! – огрызнулся Леонард. – Это я заберу с собой. Не нравится – залезай обратно в свой кокон и дрыхни дальше.

Гомункулус, чуть склонив голову, слушал его голос и, похоже, даже понял сказанное. Во всяком случае, оно ему очень не понравилось. Он сгорбился, выплевывая сквозь зубы короткие гортанные слова. Скрежетнул по полу вылезшими из пальцев ног массивными когтями и огромными прыжками бросился к Леонарду.

Юноша успел только отбежать к стене и сделать обманный маневр – и трехглазый проскочил мимо, лишь вскользь рванув когтями куртку на его груди. Леонард отмахнулся мечом и вдоль стены, стал продвигаться в глубь комнаты.

Чудище развернулось и снова зарычало. Сгорбившись так, что пальцы рук почти касались пола, оно выгнуло спину, выпуская из хребта целый ряд треугольных костяных шипов. С каждой такой метаморфозой гомункулус все меньше походил на человека.

Леонард обеими руками вцепился в рукоять меча. Когда оборотень прыгнул снова, встретил его косым наклонным выпадом, одновременно уходя с линии атаки. Чудище резко дернулось, уворачиваясь от клинка, и, оттолкнувшись от стены, прыгнуло снова, сшибая Леонарда своим весом. Юноша с трудом удержался на ногах, отступил на несколько шагов к ступеням, ведущим на возвышение. Снова взмахнул мечом, но удар получился слабым, так что оборотень отбил его голой лапой, ударив по плоской стороне клинка. Леонард попятился, отмахиваясь мечом, как дубиной – все хитрые фехтовальные приемы, так красиво смотрящиеся во время тренировок или на дуэли, вдруг разом вылетели из его головы, выдавленные вскипающей внутри волной страха.

Поскользнувшись на сгустке вонючей жижи, вылившейся из кокона, он потерял равновесие и завалился назад, на ступени. Трехглазый сиганул на него сверху, раскинув когтистые лапы. Леонард зажмурился. Стиснутые зубы, казалось, намертво спаялись друг с другом. Ужас сковал тело, перехватил глотку тугим обручем. Но то, что меч юный граф научился держать едва ли не раньше, чем вилку, сыграло свою роль – в последний миг ему удалось развернуть клинок острием к нападавшему, и страшилище напоролось на него всем весом.

Морда трехглазого почти коснулась лица Леонарда. Открыв глаза, он встретился с чудовищем взглядом. На несколько мгновений они оба замерли, тяжело дыша. Леонард чувствовал, как по его пальцам, стекая с меча, по самую гарду вошедшего в брюхо гомункулуса, лениво ползут горячие липкие струйки. Глаза чудища затуманились, но взгляд был еще вполне осознанным. В нем читался безграничный ужас.

Леонард, хрипя от натуги, перевернулся на бок, сбрасывая с себя оборотня. Дернул на себя меч, оставляя в брюхе чудища развороченную рану в ладонь длиной. Еле переставляя подкашивающиеся от внезапной слабости ноги, отошел на несколько шагов.

Желудок снова дал о себе знать. Мучимый спазмами, Леонард рухнул на четвереньки, с рычанием извергая из себя мутную смесь слюны и горькой желчи. Продолжалось это долго. Настолько долго, что когда он, наконец, смог подняться, чудище, распластавшееся на ступенях, уже затихло. Впрочем, сейчас, с закрытыми глазами и с застывшей на губах мученической гримасой, оно совсем не отличалось от человека. Костяные шипы частично спрятались под кожей. Чуждо и пугающе смотрелась лишь тяжелая складка на переносице, в которой влажно поблескивал третий глаз.

– Кто же ты, разрази тебя Хорм? – прошептал Леонард.

Придя в себя, он снова обследовал содержимое ларцов и забрал все книги. С сомнением почесав в затылке, замер возле длинного рычага, торчащего из пола в центре возвышения и до этого скрытого за коконом, из которого и появился жуткий трехглазый монстр. Наконец, мысленно воззвав к богам, пихнул его ногой – трогать руками эту скользкую от слизи из кокона железяку не было никакого желания. Рычаг оказался тугим, так что пришлось хорошенько пнуть его несколько раз, прежде чем заржавевшая шестерня провернулась.

Снова зарокотали скрытые под полом механизмы. На этот раз заходили ходуном сами плиты под ногами – некоторые лишь чуть-чуть подвинулись, некоторые буквально ухнули вниз. Леонард не на шутку испугался, перескакивая с одной плиты на другую, прежде чем сообразил, что последовательно уходящие вниз участки пола образуют лестницу. Вскоре показался и проход, освещенный изнутри небольшими кристаллами размером с кулак.

Он повертел головой, переводя взгляд с открывшегося туннеля на выход из пирамиды. Соблазн воспользоваться трудным, но уже знакомым путем был велик. Но, если Леонард правильно понял назначение пирамиды, и та была чем-то вроде берлоги, где трехглазое чудище покоилось в своем коконе, то здесь должен быть предусмотрен простой и безопасный выход. Не будет же сам трехглазый топать по забитому ловушками лабиринту?

Оглянувшись в последний раз на труп хозяина пирамиды, Леонард начал спускаться по ступеням.