Трактирщик при упоминании мага сделался суетлив, услужлив и не в меру словоохотлив. Охранники обоза все еще торчали в главном зале, но упились до такого состояния, что едва ворочались, так что он мог все свое внимание уделить Барту. Воспользовавшись ситуацией, юноша вытребовал у него, помимо лошади и лукошка, еще и обувку.

Башмаки оказались местами дырявыми и сильно не по размеру – ступни в них болтались, как пестики в ступках. Но Твинклдот был счастлив и такому приобретению. Насовав туда тряпья и соломы и потуже затянув завязки, он взобрался на меланхоличного гнедого мерина, предоставленного ему в пользование и, поглядывая на клонившееся к горизонту солнце, отправился в путь.

Оставшись наедине с самим собой, Барт, сам того не желая, погрузился в воспоминания. Сейчас, по прошествии нескольких дней, все казалось не таким ужасным. Да, дом вспыхнул довольно быстро, но почему он решил, что никому не удалось спастись? Ведь он даже не попытался вернуться, узнать о судьбе домочадцев. Возможно, все целы и невредимы, и это его сочли погибшим. А может, и похоронили уже, сложив в гроб что-нибудь из его обгоревших вещей.

Барт живо представил себе траурную процессию. Индюк Твинклдот со всеми своими сыновьями и невестками, тетя Марта, ее дочка Мила, Мэм с Донной… Толстуха Мэм наверняка плакала бы больше всех. И конопатая Мила тоже – у нее постоянно глаза на мокром месте. Кузены стояли бы с суровыми лицами… Хотя нет, Бонацио тоже, поди, ревел бы будь здоров, время от времени шумно сморкаясь в огромный, как простыня, клетчатый платок.

Старый Твинклдот сказал бы речь – короткую, но очень проникновенную. Ну, хвалить Барта он и после его смерти вряд ли стал бы – просто язык бы не повернулся. Сказал бы, что оборвался славный род его брата – отца Барта, и какой отец Барта был достойный человек, и какая же судьба злодейка. А потом они бы все вернулись домой, и во время поминального ужина…

Нет, о чем это он. Нету дома-то. Некуда возвращаться.

Да, дела…

На опушке леса Барт спешился, привязал мерина к приметной осине – корявой, на высоте его роста раздваивающейся наподобие двузубой вилки. Уже начинало смеркаться, но разглядеть что-нибудь в траве еще вполне можно было.

– Ну, уж мухомор от какого-нибудь лошадиного дерьма и в потемках отличу, – подбодрил себя юноша.

Подобрав сухую ветку потолще, Барт неспешно шагал, вороша ею траву. Поначалу старался держаться тропинки, но потом, поняв, что вдоль нее все вытоптано напрочь, решил немного свернуть.

Было очень тихо, даже птичьего треска не доносилось. Видно, большая часть птиц уже улетела в теплые края. Листва с деревьев частично осыпалась, устлав землю тощим хрустким ковром. Но все равно кроны еще задерживали часть света, так что под их сенью было ощутимо темнее, чем на дороге. Надо было торопиться с поисками.

Мыслями Барт снова перенесся в Валемир. Старый Твинклдот наверняка уже вернулся – до Тиелата и обратно не больше трех дней пути, а при попутном ветре можно и в два уложиться, даже на таком корыте, как «Глория». Как старик встретил весть о потере дома и лавки, Барт даже представить себе не мог, несмотря на всю свою бурную фантазию. Как бы Индюка удар ни хватил. Шутка ли – в один миг потерять то, над чем горбатился всю жизнь. А если в пожаре все-таки кто-то погиб? Или даже все…

Представилось, как из обугленного, еще дымящегося остова вытаскивают Донну – со страшными ожогами на руках, на груди, в черной от копоти одежде. Может, она даже еще жива, и еле слышно стонет, запрокинув изуродованное лицо к небу…

Барт остановился, стиснув зубы, чтобы не взвыть. Уткнулся лбом в корявый березовый ствол, зажмурился, сдерживая уже готовые брызнуть горячие слезы.

– Что я наделал… Что я наделал…

О том, чтобы вернуться в Валемир, не может быть и речи. Даже если все обошлось, и домочадцам удалось спастись… Лавка-то точно сгорела дотла. Чтобы восстановить особняк, Индюку наверняка придется выгрести до последней лиры все свои сбережения, а то и заложить «Глорию»… Выкарабкаться из этой ямы будет нелегко. И все из-за глупой выходки непутевого племянника. Эх, пусть уж Твинклдоты считают, что он погиб. Погорюют немного, да перестанут. А он… Он накопит деньжат и через пару лет вернется. Обязательно вернется и поможет восстановить лавку.

Только бы не было слишком поздно…

Барт утер слезы, вздохнул. Огляделся. Стремительно темнело – он едва различал стволы деревьев в десятке шагов от себя. Стало жутковато. Он прикинул, с какой стороны пришел и торопливо, едва не вприпрыжку, двинулся обратно. Траву по пути ворошил, но без особого усердия. Вся его добыча пока состояла из двух жалкого вида остроконечных мухоморчиков, еще одного побольше, но раздавленного, а также нескольких грибов, просто заподозренных в принадлежности к мухоморам. Было уже слишком темно, и рассмотреть что-то было все сложнее.

– Так, стоять… – осадил Барт сам себя, упершись в кучу валежника. – Здесь я еще не был.

Снова завертел головой, осматриваясь. Деревья обступали его со всех сторон, и просвета между ними не было видно. Под ногами хрустели мелкие сухие ветки и опавшая листва. Склонившись к самой земле, будто вынюхивая след, Барт дал приличный круг, пытаясь найти хоть какой-то намек на тропу. Безрезультатно.

Рассудив, что, если идти все время в одну сторону, рано или поздно дойдешь до края, Барт трусцой побежал вперед. Про поиски грибов забыл окончательно – страх заблудиться все нарастал. В лесу юный Твинклдот ориентировался прескверно, что неудивительно для человека, всю сознательную жизнь проведшего в крупном городе.

Подлесок стал гуще, приходилось продираться через кусты. Забурившись в какие-то колючие заросли, Барт остановился. Сердце колотилось, как бешеное, и вовсе не от бега. Лес вокруг вдруг показался настоящими дебрями. Юноша явно удалялся от опушки.

Было очень тихо, только хрустело под ногами у вертящегося на месте Барта. Он замер, надеясь услышать хоть что-нибудь еще. Например, фырканье оставленной на опушке лошади.

Но со всех сторон поползли совсем другие звуки. Непонятные шорохи, похрустывания, поскрипывания. Барта бросило в жар.

– Болван… – в бессильной злобе прошипел он. – Куда же ты поперся? Ни факела, ни огнива. И кинжал Серому отдал…

Он помотал головой, отгоняя сонм жутковатых звуков. Развернулся и быстро пошел обратно. Стало уже совсем темно, так что приходилось приглядываться, чтобы не врезаться в дерево или не споткнуться о какую-нибудь корягу.

Между деревьями – никакого просвета. Разве что вверху. Барт запрокинул голову, разглядывая кусок неба между поредевшими кронами. На темно-сером пологе уже можно было разглядеть тусклые огоньки звезд.

Прошлой ночью луна была почти полной. Нужно подождать – если повезет, и туч не будет – должно быть посветлее.

Барт представил, как шатается по залитому мертвенным лунным светом лесу, и поежился. Ну, нет, какое там ждать. Надо выбираться отсюда!

Он снова прислушался. Кажется…

По спине пробежал неприятный холодок, а колени вдруг ослабли так, что Барт даже присел. Закусил костяшки пальцев, чтобы не вскрикнуть.

Тонкий мелодичный голосок. Ни слов, ни мотива не разобрать – слишком далеко, – но явно кто-то поет. Стало не просто жутко, а страшно, до одури страшно, так, что захотелось закопаться под землю или броситься бежать, не разбирая дороги и вереща, как резаный.

Вспомнились вечерние рассказы толстухи Мэм, которыми она потчевала маленьких Барта и Бонацио, усаживая их возле очага с кружками горячего морса. О сладкоголосых русалках и сиренах, заманивающих путников в свои смертельные ловушки… Хотя нет, здесь вроде бы ни реки, ни озера поблизости не видно. Значит, круг фей. Сегодня, наверное, полнолуние, и их магия особенно сильна…

Голос становился то тише, то чуть громче – похоже, его источник передвигается. А Мэм говорила, что феи не покидают своего круга. Вот и верь после этого глупым бабьим сказкам.

Барт выпрямился. Страх поутих, и ему на смену все настойчивее пробивалось неуемное любопытство. Хоть одним глазком взглянуть, а? Не подходить близко, чтобы их магия не успела подействовать, но посмотреть хотя бы издалека…

Труднее всего было сделать первый шаг – казалось, что стоит ему пошевелиться, как его тут же заметят. Огромные, болтающиеся на ступнях башмаки не очень-то способствовали незаметному передвижению. Но пение стало постепенно затихать, удаляться, и последнее, чего хотелось бы сейчас Барту – это снова остаться одному. Он осторожно, стараясь не шуметь, двинулся на голос. Через какое-то время впереди, между деревьями, показался едва заметный огонек.

Голосок поющей был чистый, тонкий, слегка дрожащий, как натянутая до предела струна. Такой может быть только у фей. Песенка незатейливая – о простушке, поверившей заезжему молодому купцу и отдавшей ему свою девичью невинность. Купец, как водится, уехал, и поминай, как звали. А девушка теперь не знает, куда деваться, и людская молва ее не щадит, и по милому-то она тоскует… Барт даже слегка разочаровался. Как-то не вязался этот простенький сюжет с его представлениями о чарующей магии. Но голос был такой красивый, что все равно можно было заслушаться.

Огонек тихонько плыл, то и дело выглядывая из-за стволов деревьев. Юноша подобрался уже достаточно близко – до поющей оставалась пара десятков шагов, если не меньше. Если бы не темнота и не деревья, он бы уже наверняка ее увидел.

Под ногами Барта хрустнула большая ветка, треск в тишине разнесся, как звук выстрела. Песня оборвалась на полуслове, и огонек впереди вдруг тоже погас.

– Проклятие… – прошипел Барт, убирая ногу с ветки.

Постоял немного. Тишина. Двинулся дальше, к тому месту, где в последний раз мигнул огонек. Под ноги легла плотная, утрамбованная земля. Неужели тропа? Он даже присел, сунул палку под мышку и ощупал землю.

Похоже на то. Может, это добрая фея, и она его не заманить в чащу хочет, а наоборот – вывести?

Ободренный таким предположением, Барт ускорил было шаг, но потом снова оробел. А вдруг это уловка? Подпустить его ближе, а потом…

Он, время от времени наклоняясь и ощупывая землю, чтобы не сбиться с тропы, продвигался вперед. Окончательно стемнело, луны еще не было, так что вокруг маячили лишь черные силуэты. Барт вытянул вперед руку с лукошком. Его можно было различить с трудом. Снова вернулся страх. Один, без оружия, без огня, в заколдованном лесу. Воплощение всех его детских кошмаров.

Он в очередной раз остановился, вслушиваясь в ночь с таким старанием, что казалось, даже уши зашевелились, как у собаки.

Никого. Тишина.

Барт пошел дальше. И вдруг услышал чьи-то шаги за спиной.

Заорал он так, что горло, только-только отошедшее после мертвой хватки Черного, снова рвануло острой болью, и крик оборвался глухим хрипом. Юноша развернулся и махнул палкой в темноту. Палка пришлась во что-то мягкое.

Кто-то рядом вскрикнул и заплакал. Какая-то девчонка…

– Кто это? – прохрипел он. – Где свет?

– Се… Сейчас… – со всхлипываниями прошелестел тонкий голосок.

Послышался стук кремня, и рядом с Бартом вспыхнули несколько искр. Загорелась лампа, и в ее неверном желтом свете он увидел перед собой ту самую дурнушку с постоялого двора, с косичками, похожими на крысиные хвостики.

– Ты?! – Барт опустил палку и шумно вздохнул. – Ну, ты меня и напугала…

– Простите, господин, – всхлипнула девчонка. – Я не хотела… Я сама так испугалась…

– Ну ладно, ладно, не реви, – смущенно пробурчал Барт, стараясь не смотреть на нее. – Что ты здесь делаешь? Одна, на ночь глядя?

– Грибы собираю.

– Издеваешься, что ли? Какие тут грибы в потемках?

Она повела лампой, освещая опрокинутую корзину, из которой высыпалась приличная горка каких-то мелких грибков на тонких ножках – кажется, опят. И тихонько, будто оправдываясь, ответила, снова хлюпнув носом:

– Я уже назад возвращалась…

– Понятно… Сильно я тебя? Ну, палкой…

Она неопределенно пожала плечами. Барт явственно почувствовал, как сгорает от стыда – даже кончики ушей пощипывать начало.

– Прости, пожалуйста… Слушай, а дорогу домой найдешь?

– Конечно. Вот же она, тропинка.

– Да, точно. Это хорошо. А то я, признаться, заблудился слегка. Пойдем, я там мерина вашего привязал где-то на опушке.

Он молча помог девчонке собрать рассыпавшиеся грибы. Подобрал и свое лукошко. Его жалкая добыча была внутри, но это его не особенно-то обрадовало.

– Вы тоже ходили за грибами, господин?

– Ну… Не то чтобы… Мухоморы мне нужны. Только вот не найдешь их у вас тут. Повывелись, наверное, уже.

– А много нужно?

– Ну… – Барт пожал плечами. Он и сам забыл уточнить у Серого, сколько тому нужно – полное лукошко или пару шляпок. – Да ладно, какая разница. Сейчас уже все равно ничего не отыщешь.

– Почему? Их же полно везде, – возразила девчонка, дернув худым плечиком. – Хотите, прямо сейчас наберу?

– Ну, давай попробуем… – Барт протянул ей лукошко.

Девчонка даже не отходила далеко от тропы. Побродила немного вокруг, подсвечивая землю лампой, и вскоре вернулась чуть ли не с полной корзиной.

– Вот это да… – ошарашенно протянул Барт. – Ну, это… Спасибо. Очень выручила. Пойдем?

Девчонка смущенно кивнула. Они двинулись вперед по тропе.

Барт чувствовал себя полным идиотом. Чуть не заблудился, мухоморов сам не набрал… Да и с девчонкой глупо получилось. Болван! Распустил нюни, как распоследний несмышленый недоросль! Заколдованный лес. Круг фей. Чарующее пение…

– Слушай… Тебя, кажется, Бланка зовут?

– Да.

– Бланка, а это… Это ты… ну, пела сейчас? Про девушку и купца?

– Угу, – еле слышно ответила она.

Некоторое время они шли молча, потом Барт, откашлявшись, продолжил:

– А знаешь, ты очень… Очень красиво поешь. Голос у тебя, как у феи. Правда. Я аж заслушался.

Дурнушка низко склонила голову, но ничего не сказала. Барт тоже смущенно молчал.

Они довольно быстро вышли к опушке. В свете выглянувшей луны Барт почти сразу разглядел мирно стоящего неподалеку мерина. Как раз вовремя: пламя в лампе неровно колыхалось, похоже, заканчивалось масло. Не успели они усесться верхом, как огонь и вовсе погас, так что весь путь до постоялого двора они проделали при лунном свете. Мерин шагал неторопливо, размеренно, умиротворяюще пофыркивая. Девчонка сидела позади Барта, держась за его талию. Почти невесомое прикосновение худеньких ручонок почему-то не на шутку волновало юношу. Выглядел он наверняка очень глупо, так что в очередной раз порадовался, что в темноте этого все равно никто не увидит.

– Слушай, Бланка, а не боязно тебе? – спросил Барт, когда они уже въехали на задний двор. – Ну, бродить вот так по лесу одной? Да еще по вечерам…

– Я люблю там ходить. Там тихо, и нет никого…

Встречать их у конюшни, конечно, никто не собирался. Барт сам направил мерина к коновязи.

– А вдруг волки?

– Нет, что вы, господин. Откуда?

– Ну, или… Не знаю, мало ли кто по лесам шастает… Бандиты какие-нибудь. Обидят еще. Не страшно?

Он спешился сам, помог спуститься девчонке.

– Здесь страшнее, – тихо ответила она, оглядываясь на все еще светящиеся оконца таверны, затянутые мутными потрескавшимися стеклами.

– А… Ну да… – Барт хотел было как-то приободрить девчонку, но слов не нашлось.

Он постоял, неловко переминаясь с ноги на ногу. Заслышав шаги на крыльце таверны, поспешно подхватил свое лукошко с мухоморами.

– Ну, ладно, мне пора. Спасибо тебе!

Не дожидаясь ответа, рванул к дверям сарая, напоследок еще расслышав сварливый голос трактирщика:

– Бланка, это ты? Ты где шастаешь, маленькая стерва? А ну, быстро сюда!