Пролог

Полумрак Казанского собора чуть смягчал свет тысяч свечей. На Царском месте стоял император Николай с императрицей и детьми в окружении свиты, а также особо отличившихся в боях на Балтике военачальников. Остальное пространство заполняли наши моряки, морпехи и курсанты с учебного корабля «Смольный», вельможи и иностранцы, в основном дипломаты.

А в нефе храма, ближе к выходу, стояли военнослужащие русской армии и флота. Считалось, что собор вмещал около семи тысяч человек – похоже, что сейчас присутствовало именно такое количество.

Кстати, чуть не забыл представиться – Юрий Иванович Черников, глава медиахолдинга «Голос эскадры», родившийся более чем сто десять лет тому вперед… Я не ошибся – именно вперед. Мы прибыли из 2015 года, в коем я был корреспондентом телеканала «Звезда» и освещал поход в Венесуэлу небольшой эскадры, которая должна была доставить образцы вооружения для наших друзей из Боливарианской Республики. Но неожиданно наша эскадра, учебный корабль «Смольный» и еще несколько кораблей попали в август 1854 года. Мы смогли полностью разгромить англо-французский флот адмирала Непира и французский экспедиционный корпус у крепости Бомарзунд на Аландах. Сегодняшний молебен – в честь нашей победы, после чего последует панихида в память тех, кто погиб при обороне Бомарзундских укреплений.

В прошлое также попали две съемочные группы двух разных каналов. И мы с Колей Домбровским, который возглавлял группу от RT, решили объединить усилия, обозвав совместное детище медиахолдингом «Голос эскадры». На молебне мы решили ограничиться четырьмя камкордерами: Коля – у торца бронзовой ограды в середине храма, я – слева у ограды, напротив Царского места, Маша Широкина – у ограды перед солеей, и Лиза Бирюкова – у входа в собор…

На амвон поднялся седобородый архиерей – владыка Никанор, митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский, Финляндский и Эстляндский. С ним я познакомился еще вчера.

Все началось с того, что я спросил у одного священника разрешения на съемку во время молебна. Пришлось ему разъяснить, что это что-то вроде дагерротипа, после чего батюшка нахмурился и сказал, что съемку не разрешит. Более того, он даже отказался спросить разрешения у кого-либо из вышестоящих иереев.

При выходе из собора меня окликнули. Обернувшись, я увидел императора в сопровождении небольшой свиты, подошел и поклонился.

– Ну что, Юрий Иванович, вы запечатлеете завтрашний молебен для потомков? – с улыбкой поинтересовался Николай.

– Рад бы, ваше императорское величество, да только вот благословения не дают, – я развел руками.

– А ну, давайте пойдем поговорим! – сказал император. – Я как раз собрался к владыке Никанору, он в соборе, готовится к завтрашнему дню. У него все должно пройти без единого изъяна – такой он беспокойный человек.

Митрополит оказался человеком пожилым, но все еще стройным и подтянутым. Его облачение было безупречным, а клобук ослепительно-белым. Я подошел к нему под благословение, после чего Николай меня представил. Но когда император попросил его о разрешении на съемку, тот, подумав, произнес:

– Ваше императорское величество, я не могу противиться вашей воле. Но эти дагерротипы – вещь богомерзкая. Ведь рассказывают, что некоторые делают изображения обнаженных женщин…

Как я слышал, император коллекционировал непристойные картинки, так что вряд ли подобные слова его могли шокировать. Но он безошибочно выбрал правильную тактику, сказав:

– Владыко, посмотрите на то, что господин Черников и его люди сделали, чтобы показать людям нашу славную викторию на Балтике.

И я прокрутил вторую версию созданного нами фильма – ту, где были лишь батальные сцены. Когда владыка увидел ноут и тем более ролик, я сначала подумал, что его вот-вот хватит удар. Но потихоньку лицо его разгладилось, и он припал к экрану. А когда я показал кусочек фильма про пасхальную службу в храме Христа Спасителя из наших дней, тот совсем успокоился и спросил:

– Господин Черников, а где это все происходит?

– Это храм Христа Спасителя, владыко, в… (я чуть было не брякнул, что он находится в Москве, но вспомнил вовремя, что храм на тот момент был хотя и построен, но не отделан). …У меня на родине.

– Господин Черников, если ваши движущиеся картинки будут столь же благолепны, как эти, то я благословляю вас! Думаю, что сие есть богоугодное дело.

И вот теперь мы с Колей по разные стороны ограды, с камерами. Для него это «дембельский аккорд» – завтра с утра он отбывает в Свеаборг. Оттуда ему предстоит «дальняя дорога и большие хлопоты»…

Эх, все-таки балбес этот Коля, точнее, Николас Домбровский. Захотел, видите ли, смотаться в Крым. Я пытался его отговорить, да какое там! Он лишь отмахивается, дескать – стрелять умею и даже пару раз «в охоту» ходил. Тоже мне, балбэс нэрусская из анекдота.

Пришлось ему объяснить, что правильно говорить «на охоту», а потом еще – что такое работа снайпера. И что глупая смерть – дело нехитрое. Но Ник уперся, как ишак – мол, хочу, и все. А нам нужен военный корреспондент. Ведь какую только ахинею ни пишут здешние борзописцы, находящиеся на расстоянии сотен верст от поля боя. Наши же материалы, снабженные к тому же фотографиями, пойдут тут на ура.

Вспомнил я, как сам когда-то поступал в Институт телевидения на факультет журналистики. И у меня тоже в одном месте засвербело – хочу в армию, и все. Двух лет афганской «романтики» хватило выше крыши. Потом, правда, я ухитрился поступить в МГУ на журфак, и должен признаться, что армейский опыт оказался совсем не лишним. А у Коли будет возможность совершенствоваться «без отрыва от производства». Так что ладно, пусть идет, а я ему попробую помочь – хотя бы советом.

Вот же странно – кажется, витал в облаках, а как только протодиакон возгласил «Благослови, владыко!», и я начал снимать происходящее. Вообще-то я пытаюсь ходить в храм как можно чаще.

Должен сказать, что этим я обязан маме и жене – мама подарила мне крестик, когда я уходил в армию, и она же привела меня в храм, когда я оттуда вернулся и уже не столь враждебно взирал на «попов». А будущая супруга регулярно ходила на службы, и я потихоньку начал ее сопровождать, а потом и сам втянулся.

Эх, вряд ли я кого-нибудь из них еще увижу… Помози им, Господи, и призри за ними! Спаси, Господи, за то, что хоть сын Юра здесь, со мной… Да и Коля мне за это время тоже стал почти что сыном.

И вдруг меня словно током ударило – ведь они оба отбывают на самую настоящую войну. Храни, Господи, воинов Твоих Георгия и Николая…

Тем временем я исправно снимал императорскую семью и их окружение, а также присутствующих. И лишь отдельные моменты врезались в память, особенно молитва Богородице:

Вот закончился молебен, и началась заупокойная служба по погибшим воинам. Мне вспомнились мои друзья, с кем я когда-то делил тяготы службы, и которые ныне – точнее, в моем прошлом, а теперь в будущем – покоятся в цинковых гробах по всему бывшему Союзу, от Ужгорода до Находки, от Норильска до Ашхабада…

Митрополит провозгласил: «И пошли им вечную память…», и я возблагодарил Господа, что в этом мире есть хотя бы один человек, который их помнит.

Потом я поставил свечу у Голгофы, встал на колени и помолился о них еще раз – ведь среди моих погибших друзей были не только православные, но и мусульмане, и буддисты, и даже Фима Рабинович – одесский еврей, когда-то спасший мне жизнь, а потом, полгода спустя, умерший у меня на руках, смертельно раненный шальной пулей. А о иноверцах записки подавать, увы, нельзя, можно лишь молиться келейно.

Я взял свечку и поставил ее у иконы Казанской Божьей Матери, той самой, которой когда-то молился Николай Резанов перед своим путешествием на «Юноне» и «Авось». Только я просил Пречистую Деву, чтобы она хранила моего сына и всех тех, кому в ближайшее время предстоит сражаться в Крыму. Там нет нашей эскадры, и многие могут упокоиться на солдатских кладбищах Крыма и Одессы – может, там же, где через много-много лет похоронили и Фиму…