Сын – сыну
Что такое ум?
Это, кстати, вовсе не правота.
Правота у биологов и генетиков.
Ум – это не эрудиция, не умение влезть в любую беседу – наоборот, или, как сказал один премьер, – отнюдь!
Ум – не означает умение поддерживать разговор с учёными.
Если ты умный, ты поймёшь, что ты ничего не понимаешь.
Ум часто говорит молча.
Ум чувствует недостатки или неприятные моменты для собеседника и обходит их.
Ум предвидит ответ и промолчит, если ему не хочется это услышать.
И вообще, ум что-то предложит.
Глупость не предлагает.
Глупость не спрашивает.
Глупость объясняет.
С умным лучше.
С ним ты свободен и ленив.
С дураком ты всё время занят.
Ты трудишься в поте лица.
Он тебе возражает и возражает… Мышление дурака непредсказуемо.
И от этих бессмысленных возражений ты теряешь силу, выдержку и сообразительность, которыми так гордился.
С дураком ты ни в чём не можешь согласиться.
И чувствуешь, какой у тебя плохой характер.
Поэтому отдохни с умным!
Отдохни с ним, милый!
Умоляю!
С умным не упираешься, а что-то продолжаешь… Куда-то что-то продолжаешь…
Ибо! Ах, ибо, Митя, сынок, люди умные думают одинаково.
Приблизительно одинаково!
Будешь возвращаться, не хлопай дверью!
* * *
Новое время открыло новый характер – интереснейшее сочетание наглости с нерешительностью.
Впрочем, наглость с нерешительностью в одном характере попадаются часто.
Это вся шестёрка, вся прислуга, обслуга, охрана, а также весь разговор вниз.
Наглость, нерешительность и враньё.
Бывает нерешительность от ума, когда в голове несколько равнозначных вариантов.
Но всё-таки при уме меньше вранья и нет наглости.
Потому что наглость – это враньё и твёрдость заявлений при отсутствии доказательств.
Эта твёрдость вызывает позывы организма к голосованию за этого человека.
Когда врёт непривыкший врать – это видно.
Чуткие чувствуют враньё.
Но убедить в этом окружающих не могут из-за неуверенности.
Интуиция!
Интуиция – автор серьёзных открытий.
Убедительности не имеет.
Отсюда слова «мне кажется», «я думаю», «у меня ощущение».
Произнесённые вслух сомнения не вызывают желания толпы двигаться за колеблющимся человеком.
Но женщины улавливают его будущее и не ошибаются, став надолго подругой гения.
Другая женщина, уловившая будущее страны, становится подругой императора.
Кто из них проиграл, публика узнает после их смерти.
* * *
Если спросят: «Что он пишет?» – скажи: «Тексты к размышлениям».
* * *
Вначале мы просто нуждаемся.
Потом мы нуждаемся в здоровье.
Потом в любви.
Потом в заботе.
Потом опять просто нуждаемся.
* * *
И ещё, знаешь?
Нам казалось, что, идя в разные вузы, мы пошли разными путями.
Оказывается, нет.
Профессии не разъединяют людей.
Разъединяет их способ жизни.
Не специальность разъединяет, а уровень разговора.
Разъединяют цели и средства их достижения.
Интуиция
Самое верное – первое впечатление.
Первая догадка.
Это интуиция.
Она вздрагивает, как зрачок от луча света.
Интуиция – это мысль, родившаяся в душе…
Её не обсудишь и не опровергнешь.
Настоящий врач, изобретатель, бизнесмен не выпускает кончик интуиции из души.
Как тот же Сыркин. Или Джобс, что перевернул мир.
Интуиция ставит тебя на место покупателя, зрителя, ребёнка или больного.
Силы воли на упорство может не хватить, интуиция кажется ошибкой.
Пусть ошибка…
Хотя ошибка в интуиции?.. Вряд ли…
Просто ты её не чувствуешь!
Если ты без интуиции, живи дальше.
Ты своё найдёшь.
Но этот миг!
Этот… Вдруг… Этот крик… Есть! Оно!!!
Он будет главным либо для всех, либо для тебя.
Отвернись и запиши.
Не пожалеешь.
* * *
Красивые женщины свою науку постигают рано.
И её достаточно до конца их жизни.
Как мы начинали?
Ты движешься по городу.
Что такое по городу?
Это по Одессе.
Ты движешься по Дерибасовской.
То есть идёшь по городу.
Чего там было много?
Еды? – Не было.
Одежды? – Не было.
Людей было много. Да.
Но мы не о людях.
Ты идёшь по городу.
Столько, сколько их было в Одессе, я не встречал нигде.
Нет, не мужчин.
Мужчины красивыми не бывают.
Не ради них ты вышел.
Ради чего ты выходишь?
Ради чего ты идёшь?
Ради чего ты живёшь?..
Ради чего ты начинаешь?
Тогда говорили:
– Что ты начинаешь?! Что ты начинаешь?!
Я бы спросил просто:
– Ради кого ты начинаешь?
Всё, что угодно.
Петь, плясать, писать, играть…
Такой мальчик пробует всё.
На чём она остановится, тем он и будет.
Таких красавиц, как в Одессе, я даже позже не встречал.
Были разные.
Но не такие.
Дело в личности.
Дело в дерзости.
Дело в независимости.
Дело в потоке солнца.
Дело в мгновенном коротком взгляде.
Выбирать профессию власть не позволяла.
Куда поступишь – тем не будешь.
Твою профессию выбирала она.
Чтоб она не грустила, ты старался её рассмешить.
А чтоб обратить её внимание, начинал искать детали.
Ты хотел быть интересным и начинал мыслить.
Первые твои шаги делала она.
А ты вдруг обнаруживал, что кто-то ещё кроме неё это хочет слушать.
И ты начинал продолжать.
И по Одессе понеслось…
Есть такой мальчик Миша, он может почитать.
Может, не может, но повод ты не забудешь никогда.
Как ты шёл следом, ожидая одного поворота головы, одного взгляда:
– Что вам надо, молодой человек?
А ты по-настоящему не знал…
А вариантов только два: либо ты, либо не ты.
Ты шёл сзади.
Ты шёл навстречу.
Ты попадался непрерывно.
Ты проходил, а взгляд твой оставался.
И ты начинал представлять себе.
Вот так вот мы любили.
Вот так вот мы плясали.
А вот так мы говорили, чтоб коснуться.
А когда касались, переставали говорить.
А зачем касались…
Ты этого ещё не знал.
И выбирала она не тебя.
Она тебе выбирала профессию на всю жизнь.
Личность
(мой друг Толя)
Что такое личность.
Это сформулированный жизнью персонаж.
Не вымышленный.
Не похожий.
Встречается не только среди людей.
Упрям.
Неменяем.
Без денег, так как не приспосабливается ни к чему.
Правдив.
Этим себя обозначает.
Замкнут.
Устал спорить.
Не слышит собеседника, сохраняя себя.
Физическое свойство характера.
Всё внутри.
Лёгок на подъём.
Любит движение, чтоб меньше говорить.
Переживает насмешки.
Приходит, уходит.
Идёт пешком до вокзала.
Встречает поезд ночью.
Говорит мало.
Конечно, не следит за собой…
Конечно, плохо одет и не замечает голода.
Политикой интересуется и удивляется постоянно.
Не понимает лжи.
Цифры тщательно сверяет.
И смешно поражается: «Как они могут?»
Наивен.
Не понимает.
И не поймёт уже.
* * *
А этому казалось, что избить человека, который умней его, – доказать, что тот слабее.
* * *
Общество придаёт значение видимости.
У человека: автомобильные права, паспорт, диплом, удостоверение, членский билет, таможенная декларация, свидетельство о браке и куча всего.
А нужна только справка о состоянии здоровья. И то устная.
Всё остальное не соответствует действительности.
* * *
Можно так пытаться утешить бездарного, чтоб слово «успех» приспособить к этим графоманам.
И появляются определения.
Полный успех.
Подлинный успех.
Настоящий успех.
Проверенный успех.
Успех у интеллигенции.
Успех у критиков.
И дешёвый успех.
Это у всех.
* * *
Мы ненавидим миллионеров. Но!
Кто играет для нас в футбол?
Кто играет для нас в хоккей?
Кто нам на радость бьёт друг другу лицо и печень?
Кто нам пишет детективы?
Кто в кино для нас играет нищих и голодных?
Они – миллионеры.
Кто играет нам на рояле?
Кто поёт в «Роллинг стоунзах»?
Кто даёт деньги на революцию – для победы пролетариата?
Кто выдвигает себя в президенты после успешного первого срока?
Кто учреждает для нас Нобелевские премии?
Кто изобретает нам лекарства и создаёт новое оружие?
Чьи автоматы в руках всего мира?
Кто изобрёл радио, электролампу, создал атомную бомбу, атомную подводную лодку?
Кто создал богатства страны?
Тот, кто пришёл к богатству сам!
Успешный человек бедным не бывает.
Талантливые мышцы и талантливые мозги становятся богатыми автоматически.
Если не прилагают усилий, чтоб остаться бедными по каким-то своим соображениям.
Задача одна – не меняться от лишних денег.
Вытащил себя – тащи другого.
Между вопросом «как жить?» и ответом «так жить» – большое расстояние.
Ответить кто-то может.
Но продемонстрировать – нет.
* * *
Я, конечно, виноват.
Я сам не пойму себя.
Когда я слышу вокруг пафос, я говорю иронично.
Слышу вокруг иронию – говорю высокопарно.
Когда вокруг грустно – говорю смешно.
Слышу: «Бог! Бог!»
Говорю: «Бога нет».
Слышу: «Бога нет».
Говорю: «Есть».
Бьёт сильный – болею за слабого.
Когда мне кричат: «Давай! Давай!» – шепчу: «Сам давай…»
А что делать?
Тупо присоединяться?!
* * *
Наш народ такой.
Ну, если у людей ничего нет.
Что они могут для тебя сделать?
Как отблагодарить за талант, за всё?
Ну, выпей.
Ну, съешь.
Я стал полнеть.
И вот я пишу, почему я стал полнеть.
Не в силах отказать, когда приглашают, любя.
Кто-то станет алкоголиком, кто-то – толстяком.
Сидим над столом, над жареным, варёным, пареным, маринованным. Ждём тоста.
Монотонно, как муэдзин, кричит тамада.
Криком шутит именинник.
Матом шутит эмигрант.
Перебивая всех, вспоминает лекарства гипертоник.
С криком «дайте же, наконец, сказать!» замолкает навсегда гость из Саратова.
С трудом устанавливает тишину и не может ничего сообщить чей-то отец.
«А теперь за женщин стоя», – одиноко торчит приятель жены.
По второму кругу всех целует рот в рот милый скульптор с мозолистыми руками и мягким ртом.
Не ответить на поцелуй – обидеть мужчину.
Завидую женщинам – им целуют руки.
А тут – рот в рот и никуда больше.
Спасаешься чесноком, керосином, луком, кашлем.
Нет, не помогает: отрыжка – в отрыжку, рот – в рот, зуб – в зуб.
Не найдёшь отверстие – расцарапают лицо бородой.
От усилий вызвать улыбку болит лицо.
А иначе: «Почему вы такой грустный?»
– Да не грустный, весёлый я.
На вопрос: «Почему весёлый?» – уже не отвечает.
Чтоб оправдать молчание, сидит с набитым ртом, чтоб не обидеть шутящего отсутствием хохота, жуёт.
От проглоченного невысказанного растут щёки и живот.
Одышка.
«А ты-то что хохочешь?» – щипок жене между ягодицей и ногой.
Плач.
Скандал.
Полегчало.
* * *
Наш проектировщик должен проявить не изобретательность, а гениальность.
Он должен проектировать в расчёте, что не будет работать эскалатор, кондиционер, что будут уносить светильники, обрывать телефоны, вырывать унитазы.
Что за счёт стройки в другом конце страны появятся коттеджи прорабов, что всё, что не работает на стройке, прекрасно действует в домах.
Вот если он всё это учтёт, его ждёт успех и множество заказов.
* * *
Я согласен, чтоб стихи писали одни, а командовали другие.
Но нам надо выработать в себе такую суть, чтоб диктатура была невозможна.
Чтоб в этом заверяли не нас сверху, а мы снизу.
Мы должны быть такими, чтоб нас не сажали и не убивали.
Сажают и убивают, когда все пасутся на лужайке, не замечая, как рядом жрут их товарища.
Попробуем представить диктатуру в Швеции, или Голландии, или Англии.
А теперь у нас?..
Сегодня самым смелым, самым отчаянным, самым продвинутым сказали:
– Не будет у нас диктатуры, это невозможно.
– Спасибо, – сказали они.
– Спасибо вам, – сказали им.
– Нет, это вам спасибо, – сказали они.
– Нет, вам, – сказали им.
– Нет, что вы, что вы, это вам такое огромное…
– Нет, вам спасибо.
Так кто кому говорил – в этот раз?
А в общем, я буду жить так, как живёт народ в России.
Я уже жил так и буду снова, если это случится.
На машинах я уже поездил.
В пробках стоять всё равно на чём – хоть на «Порше», хоть на «Жигулях».
Устрицы мне не нравятся.
Раков я наловлю сам, как и всё остальное, что я ловил в своей жизни, хотелось мне это или нет.
* * *
Наша задача жить не лучше, а дольше.
* * *
Какое счастье, что я не должен дорожить своим местом.
Я могу дорожить своей работой.
И место моё со мной.
О нас
Наши люди стремятся в Стокгольм (Лондон и так далее) только для того, чтоб быть окружёнными шведами.
Всё остальное уже есть в Москве. Или почти есть.
Не для того выезжают, меняют жизнь, профессию, чтоб съесть что-нибудь, и не для того, чтоб жить под руководством шведского премьера…
Так что же нам делать?
Я бы сказал: меняться в шведскую сторону. Об этом не хочется говорить, потому что легко говорить.
Но хотя бы осознать.
Там мы как белые вороны, как чёрные зайцы, как жёлтые лошади.
Мы не похожи на всех.
Нас видно.
Мы агрессивны.
Мы раздражительны.
Мы куда-то спешим и не даём никому времени на размышления.
Мы грубо нетерпеливы.
Все молча ждут, пока передний разместится. Мы пролезаем под локоть, за спину, мы в нетерпении подталкиваем впереди стоящего: он якобы медленно переступает.
Мы спешим в самолете, в поезде, в автобусе, хотя мы уже там.
Мы выходим компанией на стоянку такси и в нетерпении толкаем посторонних. Мы спешим.
Зачем? Ну, побыстрее приехать. Побыстрее собрать на стол.
Сесть всем вместе…
Но мы и так уже все вместе?!
Мы не можем расслабиться.
Мы не можем поверить в окружающее. Мы должны оттолкнуть такого же и пройти насквозь, полыхая синим огнём мигалки.
Мы все кагэбисты, мы все на задании.
Нас видно.
Нас слышно.
Мы все ещё пахнем по́том, хотя уже ничего не производим.
Нас легко узнать: мы меняемся от алкоголя в худшую сторону.
Хвастливы, агрессивны и неприлично крикливы.
Наверное, мы не виноваты в этом.
Но кто же?
Ну, скажем, евреи.
Так наши евреи именно так и выглядят…
А английские евреи англичане и есть.
Кажется, что мы под одеждой плохо вымыты, что принимать каждый день душ мы не можем.
Нас раздражает чужая чистота.
Мы можем харкнуть на чистый тротуар.
Почему? Объяснить не можем.
Духовность и любовь к Родине сюда не подходят.
И не о подражании, и не об унижении перед ними идёт речь… А просто… А просто всюду плавают утки, бегают зайцы, именно зайцы, несъеденные.
Рыбу никто свирепо не вынимает из её воды.
И везде мало людей.
Странный мир.
Свободно в автобусе.
Свободно в магазине.
Свободно в туалете.
Свободно в спортзале.
Свободно в бассейне.
Свободно в больнице.
Если туда не ворвётся наш в нетерпении лечь, в нетерпении встать.
Мы страшно раздражаемся, когда чего-то там нет, как будто на родине мы это всё имеем.
Не могу понять, почему мы чего-то хотим от всех и ничего не хотим от себя?
Мы, конечно, не изменимся, но хотя бы осознаем…
От нас ничего не хотят и живут не намного богаче.
Это не они хотят жить среди нас.
Это мы хотим жить среди них.
Почему?
Неужели мы чувствуем, что они лучше?
Так я скажу: среди нас есть такие, как в Стокгольме.
Они живут в монастырях. Наши монахи – шведы и есть.
По своей мягкости, тихости и незлобивости.
Вот я, если бы не был евреем и юмористом, жил бы в монастыре.
Это место, где меня всё устраивает.
Повесить крест на грудь, как наши поп-звезды, не могу. Её сразу хочется прижать в углу, узнать национальность и долго выпытывать, как это произошло.
Что ж ты повесила крест и не меняешься?
Оденься хоть поприличнее.
«В советское время было веселей», – заявил парнишка в «Старой квартире».
Коммунальная квартира невольно этому способствует.
Как было весело, я хорошо знаю.
Я и был тем юмористом.
Советское время и шведам нравилось.
Сидели мы за забором, веселились на кухне, пели в лесах, читали в метро.
На Солженицыне была обложка «Сеченов».
Конечно, было веселей, дружней, сплочённее.
А во что мы превратились, мы узнали от других, когда открыли ворота.
Мы же спрашиваем у врача:
– Доктор, как я? Что со мной?
Диагноз ставят со стороны.
Никакой президент нас не изменит.
Он сам из нас.
Он сам неизвестно как прорвался.
У нас путь наверх не может быть честным – категорически.
Почему ты в молодые годы пошёл в райком партии или в КГБ?
Ну чем ты объяснишь?
Мы же все отказывались?!!
Мы врали, извивались, уползали, прятались в дыры, но не вербовались же ж! Же ж!!!
Можно продать свой голос, талант, мастерство.
А если этого нет, вы продаёте душу и удивляетесь, почему вас избирают, веря на слово.
Наш диагноз – мы пока нецивилизованны.
У нас очень низкий процент попадания в унитаз, в плевательницу, в урну.
Язык, которым мы говорим, груб.
Мы переводим с мата.
Мы хорошо понимаем и любим силу, от этого покоряемся диктатуре и криминалу. И в тюрьме, и в жизни.
Вот, что мне кажется:
1. Нам надо перестать ненавидеть кого бы то ни было.
2. Перестать раздражаться.
3. Перестать спешить.
4. Перестать бояться.
5. Перестать прислушиваться, а просто слушать.
6. Перестать просить.
7. Перестать унижаться.
8. Улыбаться. Через силу. Фальшиво. Но обязательно улыбаться.
Дальше:
С будущим президентом – контракт!
Он нам обеспечивает безопасность, свободу слова, правосудие, свободу каждому человеку и покой, то есть долговременность правил.
А кормёжка, заработок, место жительства, образование, развлечение и работа – наше дело. И всё.
Мы больше о нём не думаем.
У нас слишком много дел.
Воспитание
Вкус с детства.
Музыка с детства.
Язык с детства.
Литература с детства.
Потом времени не будет.
В нас воспитали с детства нежность, правдивость.
И мы, выйдя из школы, получили жизнь в лицо.
Но не изменились.
Потому что воспитание.
Мы знали, что ничего нет ужасней, чем ответить на подлость подлостью.
Мы знали, что если на крик отвечаешь криком, доказать ничего не можешь.
Мы чувствовали стеснение (какое хорошее слово), когда видели обнажённого человека.
Даже женщину.
Даже красивую.
Мы чувствовали стеснение, когда видели ругательство на заборе. Хотя мы уже понимали, что забор существует для написания таких слов.
А где же ещё их писать, не в книгах же.
Мы боролись с заборами и из-за этого тоже.
И из-за воспитания мы стеснялись предавать и доносить.
Кто-то всё равно доносил.
Но мы не доносили.
Кто-то шёл работать в КГБ.
Кто-то был надзирателем.
Кто-то был парторгом.
А кто-то учился в высшей партшколе.
Мы трусили отчаянно, но не шли туда.
И не подписывали писем ни с осуждением, ни с одобрением.
Может быть, если бы били…
Но пока не били, мы не подписывали.
И никакой тут смелости не было.
Тут было воспитание.
И вообще мне кажется, что мужество – это не та смелость, которая есть и у бандита, – это что-то связанное с другими людьми.
Я люблю краснеющих в дебатах.
Попал впросак и покраснел.
Не ополчился на всех.
Не закричал: «А вот это!» – переводя разговор на другое.
А покраснел за то, за своё сказанное.
Довёл до конца тему, а не вывел всех из себя.
Испытал стыд.
И понял.
Отсутствие воспитания помогает говорить.
Наличие – слушать.
А значит, освобождает массу времени от пустой болтовни и пустых просмотров.
А их отсутствие создаёт вкус, делает человека умней, молчаливей и приятней.
Чем больше вы находите лишнего, тем лучше.
Отсутствие чего-то – и есть свобода.
А что необходимо – то для каждого своё.
