Глава третья
Рискованное решение

И вдруг на завод пришло сообщение: в Москве состоится правительственный смотр новейших отечественных танков.

К тому времени сборка двух А-34, которые уже очень скоро станут называться Т-34, только-только завершилась, бронемашины уже ездили своим ходом, у них работали все механизмы, но главное – ещё не был наработан необходимый пробег. Согласно нормативам тех лет, пробег допущенных к показу и испытаниям танков должен был составлять более двух тысяч километров.

Новость о смотре в Москве сильно взволновала Кошкина: «На смотре отберут лучшие образцы. А «тридцатьчетвёрки» что? Останутся в обозе?..»

Дирекция мгновенно запросила у наркома тяжелого машиностроения СССР Вячеслава Александровича Малышева и командарма Кулика разрешение на погрузку и отправку на смотр двух танков, прошедших испытания.

На следующее утро поступил положительный ответ товарища Малышева. Надеясь, что и Кулик примет аналогичное решение, директор танкового завода № 183 в Харькове Юрий Евгеньевич Максарёв направил отряд заводской охраны и свободных от вахты пожарников расчищать подъездные пути. Вскоре к ним на помощь прибыла молодежь, закончившая первую смену. Её привел лично Михаил Ильич Кошкин.

Работа убыстрилась, и вот с наступлением темноты была расчищена почти вся заводская железнодорожная ветка. И тут прикатил на дрезине порученец директора: товарищу Кошкину следует немедленно возвратиться на завод.

– Что такое?.. – Михаил Ильич ввалился в директорский кабинет.

– Читай… – Максарёв протянул телеграмму Кулика:

– Короче, отменяй погрузку, Михаил Ильич.

Скуластое лицо Кошкина вытянулось.

– Не расстраивайся, Миша, – попытался успокоить его Максарёв, – запрет-то ненадолго… Месяца через два повезёшь всю установочную партию.

– Не месяцы – годы потеряем! Срочно звони командарму! Возможно, военпреды не доложили, что два танка отлично выдержали заводские испытания. Скажи: новый танк, не допущенный к смотру, не участвовавший в войне, – это позор и…

Он не докончил начатую фразу и от возмущения аж закашлялся. Максарёв встал, подошел к Кошкину, усадил его на стул и сел рядом.

– Послушай, ты должен меня правильно понять. Я только что разговаривал с Куликом. Причина его отказа веская: неполный пробег машин в счёт армейских испытаний.

– Понятно… То есть это недоверие к нашим новым танкам? Или ко мне лично?

– А чего ты ждал? Доверие само по себе не рождается. В нашем деле его на гусеницы наматывать нужно, километр за километром, как положено по инструкции. А у нас нужного километража нет. Не накручивать же спидометр, как тут уже предлагали некоторые.

– Нет, это никак нельзя…

– Мы же понимаем, Михаил Ильич, что танки, как бы грозно они ни выглядели, на самом деле очень нежные машины.

– Понимаем…

– У них очень мал моторесурс, их тяжело нагруженные механизмы быстро выходят из строя. А я всегда говорил, что без положенных испытаний танки к смотру не допустят. И Григорию Ивановичу я доложил, что ты наездил тысячу километров на каждую машину… А он всё гнёт своё: это мало, и пока не имеется положенных километров на каждый танк, считайте, что их, этих танков, и вообще на свете нет…

– И в общем-то тут ничего и не возразишь…

– Ну, правда же. Разве может заместитель наркома по вооружению не обращать внимание на разработанные наркоматом требования? На свои же требования?

– Не может…

– Вот и я о том же. Армейские испытания – это закон, и через него не перепрыгнешь. И ещё скажу тебе, Михаил Ильич: запрет командарма обернётся для нас меньшими потерями, чем разрешение на погрузку и отправку машин сейчас.

– Ну уж, это ты хватил, Юрий Евгеньевич! – отмахнулся Кошкин.

– А ты представь себе ситуацию: привёз ты в Москву танки, а завтра-послезавтра смотр. Думаешь, никто не докопается, что машины наездили лишь часть требуемого пробега? Скандал будет – не отмоемся!

– Есть такое дело…

– Не вернее ли будет форсировать выпуск всей опытной партии, совершить положенный по километражу поход и тогда уж со спокойной совестью явиться…

Кошкин вдруг резко вскочил, схватил со стола линейку и быстро прошел к висящей на стене карте.

– Ну, запретили грузить, значит не будем грузить. Делов-то.

– Что ты всё к Москве тянешься?

Юрий Евгеньевич Максарёв глянул через плечо Михаила Ильича на поднимающуюся снизу вверх линейку.

– Маршрут проложим по прямой на север. Я завтра же сам поведу машины в Москву.

– Запрет же. Проблем не оберёмся…

Надо хорошо понимать, что тогда было за время. Да, чтобы не сорвать «показательные выступления» новой машины и намотать необходимый пробег, Кошкин решил перегнать танки из Харькова в Москву своим ходом. Но это было очень рискованным решением: сами танки являлись секретным изделием, которое никак нельзя было показывать населению. Один факт выезда на дороги общего пользования, тогдашние правоохранительные органы, отличавшиеся чрезмерной мнительностью и подозрительностью, могли расценить, как разглашение государственной тайны. На долгом пути следования своим ходом не обкатанная, толком незнакомая механикам-водителям техника могла встать из-за любых поломок, могла попасть в аварию. И что тогда? Но, с другой стороны, пробег предоставлял уникальный шанс опробовать новые машины в экстремальных условиях, проверить правильность выбранных технических решений, выявить достоинства и недостатки узлов и агрегатов нового танка.

И Кошкин лично взял на себя огромную ответственность за этот пробег. Сказать, что он рисковал – ничего не сказать. В сталинские времена с органами НКВД шутки были плохи. Тогда даже отсутствие доказательств вины никак не могло помешать вынесению смертного приговора, а тут…

Но Кошкин не унывал.

– При первой встрече скажу товарищу Кулику спасибо, – храбрился он. – Его запрет меня и надоумил. Это единственный вариант, единственный способ и запрет не нарушить, мы же ничего не будем грузить на железнодорожные платформы, и прибыть на смотр. А заодно и увеличить драгоценный для нас набег. Своим ходом двинем! Погода подходящая. Если прорвёмся, разве Москва скидку не сделает? Подобная тысяча километров стоит двухтысячного пробега…

– Ты, кажется, бредишь, – говорили ему. – А если не прорвётесь?

– Обязательно прорвёмся!

– Завязнешь где-нибудь или сломаешься на первых же километрах.

– Не завязну и не сломаюсь! Прошлой ночью мы с Кайратом Жамалетдиновым намотали почти сто километров по кругу, а машина во все лёгкие дышала, словно подхлестывала нас… Придумывайте ещё преграды – возьму!

– Сто километров – не тысяча! Тысячу коробка передач не выдержит. Шестерни заклинит – с места и двумя тягачами не сдвинешь. Тросы не выдержат, оборвутся…

– Пустяки! Всё выдержим и всем всё докажем!

– А главный фрикцион? А бортовые фрикционы? А малоэффективный воздухоочиститель?

– Ничего, всё будет хорошо. Я в этом уверен.

Директору завода Максарёву самому не хотелось отговаривать своего главного конструктора, но и полностью согласиться с ним он не мог, не имел права. Да и страшновато было – а вдруг, что пойдёт не так…

– Дизель заглохнет, и что тогда?

– Слышал я уже не раз оттуда нехороший металлический звук. И ничего – каждый раз справлялись…

– И всё же?

– Ну, заглохнет – и заглохнет. Мы уже пробовали, он с толкача с полпинка заводится. Зацепим другим танком и потянем…

– Но это же секретные машины! Ты сам подумай, кто тебе разрешит – чуть ли не половину России в открытую пройти.

– Так мы же, Юрий Евгеньевич, обойдём города, да больше по ночам двигаться будем. Чего ты боишься?

– Чего? И ты ещё спрашиваешь? Сам что ли не понимаешь?

– Так мы маскировочку устроим – сам дьявол не поймёт, что такое вдалеке движется… Не терзай ты себя, Юрий Евгеньевич, дорогой, и мне не мешай! Представь, какая будет проверка «тридцатьчетвёрке», какая аттестация ей, когда своим ходом явимся в Москву точно к началу смотра.

– Такую аттестацию пропишут – костей не соберём.

– Если за себя боишься, Юрий Евгеньевич, отбей, куда следует, «молнию»: Кошкин мол выехал самовольно, хотя ты, директор, ему категорически запретил…

– Но это же… Нет, так нельзя…

Директор завода Максарёв был удивительным человеком. Конструктор Вячеслав Дмитриевич Листровой, написавший потом книгу «Конструктор Морозов», вспоминал о нём так:

«Юрий Евгеньевич Максарёв с честью нёс свою ношу. К 35 годам, когда доверено ему было возглавить Харьковский завод, прошёл он большой трудовой путь, накопив недюжинные знания и производственный опыт. Обладая высокими организаторскими способностями, требовательный, тактичный и доброжелательный, он быстро завоевал уважение и любовь коллектива <…> В те годы от директора требовались кроме высокой эрудиции и компетентности ещё и смелость, дальновидность, умение идти на риск и брать на себя немалую ответственность.

Юрий Евгеньевич Максарёв оказался именно тем человеком, который нужен был заводу.

Особые чувства питал наш директор к конструкторам и работникам опытного цеха, в работе которых он видел главное условие движения всего заводского организма по пути технического прогресса. И до войны, и уже будучи на Урале, он не упускал случая, чтобы побывать в КБ, на опытной базе. Он знал лично многих конструкторов, знал, кто чем занимается, и умел тактично подсказать, какое именно решение того или иного вопроса желательно для производства. И каждый, глубоко уважая директора, старался прислушаться к его пожеланиям и советам и делом на них ответить».

Но и такой человек, как Максарёв, конечно же, боялся. А кто не боялся после массовых репрессий? Боялись даже повидавшие много всего самого страшного военные. Оставшиеся в живых и назначенные на освободившиеся должности были настолько запуганы, что не решались проявить какую-либо инициативу. Правильно, ведь инициатива наказуема. Многие люди опасались открыто высказаться не только в узком кругу друзей – не решались отдать полный отчёт в своих мыслях и чувствах даже самим себе.

Вот в каких условиях Кошкин убеждал своего директора в том, за что и в самом деле легко можно было и костей не собрать.

– Ты пойми, Юрий Евгеньевич, – говорил Кошкин, – нам же нужно добиться устойчивой и безотказной работы от силовой установки и трансмиссии танка?

– Нужно, – не мог не согласиться Максарёв.

– Нам же нужно сделать так, чтобы все эти элементы танка сохраняли хорошую ремонтопригодность и простоту в эксплуатации?

– Чего спрашиваешь? Конечно, нужно.

– Так вот мы тут пройдём почти тысячу километров за несколько дней. И я уверен, наш А-34 выдержит такой марш-бросок нормально.

В тот же день в экспериментальном ангаре завода с Кошкиным пытались спорить его ближайшие коллеги по работе Александр Морозов и Николай Кучеренко. Дискуссия у них выдалась горячей, и каждый говорил то, что считал нужным, не опасаясь за последствия. Это были люди, доверявшие друг другу, увлечённые одним делом и понимавшие всю его важность. Но и Морозов с Кучеренко сомневались и пытались что-то объяснить Кошкину. Но тот лишь отмахивался:

– Запрещаю грузить экспериментальные образцы на платформы… Тэ-чэ-ка! Вот что там написано! Вы согласны?

– Согласны.

– А своим ходом ехать никто не запрещал!

– Не запрещал.

– Вот и поедем.

– Михаил Ильич… Но мы же понимаем… И потом – своим ходом в Москву? Да это же тысяча вёрст? – кипятился Александр Морозов.

– Да это несерьёзно, – поддерживал его Николай Кучеренко.

– А что тут такого? – не унимался Кошкин.

– Такого ещё не было никогда. Танки не выдержат нагрузки.

– Это у меня с вами сердце не выдержит нагрузки! Да и нет там никакой тысячи вёрст, не придумывайте.

– Ну, хватит, Михаил Ильич!

– Чего хватит? Заодно как раз недостающий пробег намотаем…

– Я с вами! – вдруг раздался голос откуда-то появившейся Лиды Катаевой.

Это была молодая девушка, комсомолка, но при этом уже дипломированный инженер, работавший в заводском подразделении, отвечавшем за бронирование танков. Эта недавняя воспитанница ремесленного училища была рыженькой, вихрастой, отличалась карими горячими глазами с прищуром, приятным голосом, отличным спортивным телосложением. Несмотря на возраст, она обладала высокой квалификацией и всегда с жаром принималась за любую порученную ей работу. По сути, один у неё был недостаток: уж больно Лида была дотошной и суетливой там, где нужно сохранять спокойствие.

– Куда с нами?! – перебил её Кошкин. – Идите работать, Катаева. Никто пока вообще никуда не едет…

Ближе к ночи состоялось ещё одно совещание, на котором вокруг большого стола, освещённого лампой, собрались Михаил Кошкин, Александр Морозов, Николай Кучеренко и директор танкового завода Юрий Максарёв. Рядом сидел лейтенант НКВД Пётр Мизулин, прикомандированный к заводу с того момента, как его охрану усилили, разместив на его территории взвод автоматчиков отдельного полка войск НКВД.

Главный конструктор развернул на столе карту масштаба 1:500 и показал пальцем:

– Это Харьков. А вот это Москва.

– Без малого восемьсот километров, – задумчиво почесал затылок инженер-конструктор Кучеренко.

– Есть такое дело, – кивнул головой Кошкин. – Но мы же на танках, а они проходимые, так что кое-где можно будет и срезать.

– На каждый танк – полторы тонны дизеля, это минимум, – констатировал инженер-конструктор Морозов.

Главный конструктор вновь согласно кивнул:

– Дополнительные баки повесим на броню. Плюс возьмем один «ЗиС» и забьём его под самую крышу.

– Там, если что, по дороге будут Курск, Орёл, Тула, – подхватил Кучеренко. – Дозаправку можно, в принципе, организовать.

– Расход масла практически отсутствует…

– Проверим тактико-технические и эксплуатационные показатели танков. Определим максимальный километраж машины без дозаправки баков, максимальные скорости движения на разных передачах…

– Это очень важно… Только всё надо будет внимательнейшим образом фиксировать, как на испытаниях…

– Надо не забыть взять с собой специальные воронки и шланги…

Максарёв с сомнением посмотрел на карту и задумался.

– Хорошо, – пробормотал он. – Допустим, это получится…

– Лучше допустить, что может не получиться, – уточнил Кучеренко.

Но директор завода его не послушал:

– Подождите, – сказал он, обращаясь к Кошкину, – сколько дней вы планируете на такой пробег?

– Всё спланировали за нас. Дата смотра утверждена?

– Утверждена.

– Так вот – надо успеть. Сутки на подготовку. Семь дней в пути – с учётом остановок на возможный ремонт. Тихонько. Никакого риска и никаких приключений.

– Так-то оно звучит, вроде бы, неплохо, – с сомнением в голосе произнес Кучеренко.

– Это если без приключений, – продолжил его мысль Максарёв.

А Морозов перевел разговор в другую плоскость:

– Плюс тут как минимум в том, что это настоящие полевые испытания новых танков. Они нам всё равно, кровь из носа, нужны.

– Есть такое дело! – оживился Кошкин. – А в данном случае – вообще сплошные плюсы. И тебе пробег необходимый, и демонстрация возможностей новейшей советской техники и кроме того… Поймите, каждая машина, каждый танк, каждый двигатель имеют свои уникальные особенности. Их нельзя узнать заранее, их можно выявить только в процессе повседневной эксплуатации.

– Экстремальной эксплуатации…

– Да – в процессе экстремальной эксплуатации. И так даже лучше. Вот мы про свой новый танк всё и узнаем! Согласитесь, что это лучше сделать до реального боя, и для этого надо использовать любую возможность.

Скептически настроенный Николай Кучеренко усмехнулся.

– А что тут смешного? – повысил голос Кошкин. – Такое расстояние – своим ходом. Это какому танку вообще по силам? Да ещё с такой бронёй.

– Мы даже пока не знаем, – сказал Морозов, – по силам ли это нашему танку.

– Да всё ты знаешь, Сан Саныч! – хлопнул его по плечу Кошкин. – Не надо только вот этого сейчас… И на смотре мы точно будем! Где тут минусы? И думать нечего.

Неожиданно из тени раздался голос молчавшего до этого лейтенанта Мизулина:

– Минус в том, Михаил Ильич, что вы, извините, ради своих амбиций хотите погнать через полстраны два секретных образца военной техники. Таким образом, вы собираетесь подвергнуть риску не только вложенные в разработку народные средства, но и соображения государственной безопасности. Без приказа сверху моё ведомство на такое согласия не даст.

Кошкин спокойно выслушал его и глубоко вздохнул:

– Насчёт амбиций вы правы, Пётр Андреевич. И насчёт приказа, кстати, тоже.