Швы, вопреки моим опасениям, накладывали не на живую, а предварительно чем-то обезболив то самое место, пострадавшее во время родов. К гинекологам-мужчинам я никогда не обращалась, но сейчас совершенно не беспокоило, кто и что там со мной делает. Тело-то не мое. Или уже мое?

Я так толком ничего не решила и не придумала, когда вырубилась после тяжелейшего дня. Проснулась довольно быстро, не сразу поняв, отчего. Когда роды закончились, за окном было темно, и сейчас по-прежнему темно. Если исходить из предположения, что здесь не полярная ночь, времени прошло немного. На самой границе слуха улавливался детский плач. Я осторожно повернулась на другой бок, но плач не стихал. Несколько минут я терпела, но внутри что-то шевелилось, не давая успокоиться и снова уснуть. Не выдержав, я аккуратно, не садясь, чтобы не разошлись швы, сползла с постели, с трудом поднялась и медленно вышла из комнаты. Мое новое тело продолжало кровить, и ночная рубашка была вся в красных пятнах. Но целитель заверил, что это нормально и пройдет. Хотелось надеяться и верить, так как о родах я не знала ничего.

Придя на звук, я увидела, как две женщины вылетели из двери и понеслись в разные концы коридора. Плач не прекращался. Я зашла в детскую, а это была именно она — кроватка с балдахином, игрушки и расписанные какими-то странными картинами стены. Медленно приблизившись к ребенку, я впервые увидела мальчика. Могла ли я считать его своим сыном? Наверное, нет. Хотя после родов и всего пережитого вопрос, конечно, спорный.

При моем появлении малыш начал понемногу успокаиваться и почти затих, когда в коридоре послышались голоса. Испугавшись оказаться застигнутой, я поспешила спрятаться за стоявшей неподалеку ширмой, где стоял умывальник и тазик с водой.

— Ваше величество, мы что только не делали, — ноющий женский голос, видимо, оправдывался не первую минуту, — но он не берет грудь ни одной имеющейся в нашем распоряжении кормилицы! И никак не может успокоиться.

Вот тут надо признать ее правоту. Стоило мне спрятаться, как младенец снова зашелся в плаче.

— Значит, ищите других! — рявкнул уже знакомый мне властный голос.

— Так где же их найдешь посреди ночи, — запричитала женщина.

— Мне плевать, где вы станете искать, но если к утру мой сын не будет накормлен, я прикажу выпороть всех, кто должен отвечать за жизнь и здоровье наследника! — Да что ж за деспот такой? — Ты еще здесь? Пошла вон и чтобы без кормилицы не возвращалась!

Послышались спешные шаги и хлопок закрывшейся двери. Я аккуратно прислонилась к стене, стоять тяжело, слишком слаба я сейчас. Но предстать перед очами местного самодержца было бы верхом глупости. Еще, чего доброго, и меня выпорет или, того хуже, вышвырнет на улицу в чем есть. Проснулось острое сочувствие ребенку, вот как расти и жить с таким папашей? Тем удивительнее оказалась следующая сцена.

— Ну-ну, сынок, не плачь, — неожиданно мягко произнес мужчина, — у нас все будет хорошо, не сомневайся. Я научу тебя тому, что знаю сам, и даже большему. Мы вместе со всем справимся: и с отсутствием кормилицы, и с предательством змеи-матери. Надеюсь, ты простишь мне, что ее не будет в твоей жизни. Поверь, она сама сделала такой выбор, едва не погубив и тебя. Мне жаль, что я так ошибся в этой женщине, но я все исправлю. Только не плачь, пожалуйста.

Я даже дышать забыла, пока слушала этот монолог. Видимо, все не так просто, как кажется на первый взгляд. И величество это не столь безнадежно.

Только вот малыш, к сожалению, к словам отца остался глух и все так же заливался плачем, несмотря на то, что отец, как мог, баюкал и укачивал ребенка, даже петь что-то пытался. Весьма неплохо пел, надо признать.

— Повелитель, — дверь открылась, — гонец из Эйзенфота! Говорит, что-то срочное и не терпящее отлагательства.

— Хорошо, сейчас приду. Где все няньки?

— Так разбежались же кормилиц искать, — неуверенно ответил вошедший. Правитель выругался.

— Потерпи совсем немного, сын, скоро к тебе придут, — опять спокойно обратился он к малышу.

А потом послышались шаги и звук закрывающейся двери. Я осторожно выглянула из своего убежища. Похоже, пронесло, надо уходить, да побыстрее, а то, чувствую, повелитель этот скор на расправу. Только я подошла к двери, как ребенок, вроде бы немного успокоившийся, начал кричать с удвоенной силой. Да что ж такое-то? И где все? Моя рука замерла на дверной ручке, не в силах завершить движение.

Нет, это сильнее меня. Пресловутый материнский инстинкт, гормоны, глупость, как вариант, но я развернулась, подошла к кроватке и взяла ребенка на руки. То, что он голоден, не оставляло сомнений, как и налившаяся тяжесть у меня в груди. А ведь если я не буду сцеживать молоко, грудь может сильно разболеться, это я от подруг знала. Так что мы просто обязаны помочь друг другу.

Сидеть мне нельзя, стоять банально тяжело, поэтому я подошла к широкому дивану, положила к спинке ребенка, а сама легла с краю, аккуратно высвободив грудь из сорочки. Малыш знал свое дело и сразу начал причмокивать. Наевшись, ребенок закрыл ярко-синие глаза и спокойно уснул. А я осталась лежать рядом, не в силах оторвать от него взгляд.

Я смотрела на сопящую кроху и уговаривала себя побыстрее уйти, а потом думала — нет, еще чуть-чуть, минутка, чтобы быть уверенной, что он не проснется, когда я начну перекладывать его в кроватку.

Так мы и лежали, когда дверь резко открылась и уверенные шаги, а за ними семенящие, направились прямиком ко мне.

— Ты что здесь делаешь, мерзавка? — И этот чертов мужлан грубо хватает меня за волосы и буквально стаскивает с дивана. Я со сдавленным криком падаю. — Ты что сделала с моим сыном? — продолжает реветь это чудовище. Как только маленького не разбудил!

— Покормила я вашего сына! — рыкнула в ответ, медленно поднимаясь на слабых ногах.

— Тебя кто-то просил об этом?

— Нет, но ребенок плакал, и я подумала…

— Пошла вон! И чтобы больше тут не показывалась, иначе сгниешь в тюрьме, несмотря на все свои старания!

Я судорожно сглотнула. Да что за человек такой? Идти было больно, но я, как могла, сохраняла гордый вид, хотя внутри все сжалось от обиды и страха. Ладно, в конце концов, это и правда не мое дело. Вернувшись в комнату, которую я считала своей, первым делом направилась к большому гардеробу, вытащила из него новую ночную рубашку взамен моей окровавленной и длинный халат. После чего переоделась в свежее белье и легла спать. Надо нормально отдохнуть и выспаться, сейчас с меня хватит.

Не знаю, сколько мне удалось проспать на этот раз, когда меня начали резко теребить и всячески будить. Спросонья я даже не сообразила, что происходит, потом случившийся кошмар пронесся перед глазами, и, похоже, он еще не закончен.

— Что такое? — сонно поинтересовалась я.

— Повелитель приказывает вам прийти в детскую и покормить ребенка, — ответила мне дородная женщина, видимо нянька. — Немедленно.

Первый порыв — броситься к некормленому и, судя по доносящимся звукам, плачущему ребенку. Но я это желание подавила, заставив разум обуздать инстинкты и гормоны.

— Ваш повелитель сам выгнал меня из детской и велел больше там не появляться, очень убедительно велел, — спокойно ответила я. — Так что если он свое решение изменил, пусть придет и скажет мне об этом лично. И извиниться не забудет.

Выражение лица женщины даже описать сложно. Это был шок в сотой степени. Она выпучила глаза и хватала ртом воздух, на щеках проступили красные пятна. Как бы удар не случился.

— Пощадите! — бухнулась она на колени. — Если я передам ваш отказ повелителю, он сначала обрушит свой гнев на меня, а потом заставит вас силой. Так что лучше соглашайтесь по-хорошему.

— Я, к вашему сведению, уже умерла. — Женщина сделала какой-то знак рукой, суеверная, наверное. — Так что меня ничем не напугаешь. А ваши проблемы меня не волнуют, — сказала я и отвернулась, не желая продолжать спор.

После того как нянька покинула комнату, я решила вставать. Кто бы ко мне дальше ни пришел, встречать его лежа не хотелось, а сидеть я не могла. Значит, постою.

Следующим явился сам повелитель и был, мягко говоря, не в духе.

— Ты что себе позволяешь? — с порога начал он, не крича, как я предполагала, а тихим шипящим голосом, но от этого стало еще страшнее.

— Вы за волосы оттащили меня от своего сына, выставили из детской под угрозой тюрьмы и смерти, а теперь думаете, я вот так брошусь выполнять ваш новый приказ? — Мне было страшно, да какой там — по-настоящему жутко. Но если я уступлю в этот раз, так и буду бегать, как остальные, по первому рыку тирана.

— А сейчас я велел тебе другое! — Мужчина подошел вплотную. Высокий и плечистый, он внушал еще больше ужаса. Я сжала кулаки.

— Я не собираюсь подчиняться чьим-либо приказам. Где бы я ни оказалась, это произошло не по моей воле, и жизнь, моя жизнь, уже окончена. Так что угрожать мне не надо. Если вам от меня что-то нужно — попросите.

Про извинения я благоразумно решила забыть. Начнем с малого. Не все же сразу, как говорится.

Повисло молчание; правитель внимательно смотрел мне в глаза, что-то для себя решая.

— Я прошу тебя побыть кормилицей моего сына, пока мы не найдем замену, — сказал он спокойно и ровно.

Решив не испытывать судьбу, я кивнула. Если честно, только сейчас я полностью осознала, с каким огнем играла. Говорить что-либо в ответ не решилась, побоявшись выдать страх голосом, и молча направилась в детскую.

Малыш снова вопил, вокруг него прыгали три няньки, но успокаиваться мальчишка даже не думал. С характером. Весь в папочку.

Я без лишних слов взяла ребенка на руки, и губы сами собой растянулись в улыбке.

Мы снова легли на диван, я спиной к окружающим, так что стесняться не стала. Спустив с плеч сорочку, я предложила ребенку грудь. Он, конечно, не отказался. Наевшись, сытый и уставший от крика, мальчик мгновенно заснул. Я поправила сорочку, но уходить не спешила. За спиной слышались шепотки, на которые я не обращала внимания, аккуратно трогая крохотные ладошки с малюсенькими пальчиками.

— Все — вон, — услышала я спокойный и лаконичный приказ, после которого женщин как ветром сдуло.

Я тоже заворочалась, пытаясь слезть и не потревожить ребенка.

— А ты останешься, надо поговорить.

Ну ладно, надо — значит надо.

— Только можно я буду лежать? — спросила я. — Сидеть не могу, а стоять тяжело.

— Можно.

Правитель-повелитель немногословен и, к моему удивлению, спокоен и уравновешен. Надолго ли? Или это вообще затишье перед бурей?

— Предлагаю соглашение: ты остаешься при ребенке на год в роли кормилицы, живешь здесь на полном обеспечении, комната твоя, одежда и украшения — тоже, можешь их забрать, когда покинешь дворец.

— А жалованье мне какое-то положено? — Все-таки, если придется тут жить, неплохо иметь хоть какие-то сбережения.

— Тройная оплата кормилицы устроит?

— Вполне, — согласилась я. Так как цену местных денег я не знала, то торговаться не видела смысла. Мог вообще за еду заставить работать, деваться-то мне некуда. — Но я бы хотела кое-что еще.

Темная бровь вопросительно поднялась. Ну да, я такая нескромная.

— Во-первых, мне нужно знать, где я и кто теперь я. Особенно если мне запрещено кому-то о себе рассказывать и предстоит год побыть прежней владелицей тела. Во-вторых, хочу изучить местные законы, обычаи, традиции. И я рассчитываю на более корректное отношение с вашей стороны.

— Последнее не обещаю, — усмехнулся мужчина, — с остальным проблем не возникнет. Пришлю к тебе Лема, он все расскажет. И еще, мне в чем-то нравится твоя смелость и дерзость, но, если ты хочешь, чтобы я был корректен, обращайся ко мне как подобает — повелитель или ваше величество. И никаких пререканий. Я ясно выразился?

— Яснее некуда, — согласилась я. — А как зовут ваше величество?

— Мое величество зовут Мариар. Но я надеюсь, что мое имя ты не произнесешь даже под страхом смерти, особенно обращаясь ко мне. — И сказано это было таким тоном, что да, даже под страхом смерти его имя не произнесу — язык не повернется.

— А как теперь зовут меня? — мое имя-то мне можно знать и произносить.

— Даяна, — с секундной паузой ответил повелитель.

А я порадовалась, что лежу. Даяна — почти как Диана.

Диана Андреевна Власова — это я теперь уже в прошлой жизни. В горле встал ком. Я смотрела на мужчину, на обстановку вокруг. Значит, это действительно моя новая жизнь? Я осторожно встала и подошла к окну. Утро уже переходило в день, солнце светило, впереди, насколько хватало глаз, раскинулось море, покрытое миллионами серебристых бликов, так что больно было смотреть. Недалеко от дворца, в котором я находилась, виднелась широкая линия пляжа. Эх, вот бы искупаться! С прошлого года на море не была. С прошлой жизни…

Около окна росло множество самых разнообразных растений и ярких цветов. Обычный средиземноморский пейзаж.

Я прислонилась лбом к стеклу. Неужели я действительно куда-то перенеслась? Как-то не укладывалось все в голове. Обстановка очень напоминала раннее Средневековье, впрочем, в истории я не сильна. Попала в прошлое? И еще один интересный момент…

— Скажите, ваше величество, а почему я понимаю язык и говорю на нем?

— А на своем ты говорить можешь? — ответил наблюдавший за мной все это время мужчина.

Я задумалась. А какой язык мой? Этот тоже казался родным, но звуки и слова не русские.

— У тебя в голове все знания твоей предшественницы. Возможно, до каких-то трудно докопаться, а воспоминания вскоре должны полностью стереться и ощущаться как сон, заменившись твоей памятью. Знания и навыки тела останутся, всплывая по мере необходимости, как само собой разумеющиеся.

— А как мне вытащить из ее памяти интересующие меня моменты? — решила проявить любопытство я. Кто еще знает, удастся ли мне его разговорить.

— Понятия не имею, а что именно тебя интересует? — как-то недобро поинтересовался его величество.

— Хотелось бы знать, отчего она умерла, — придумала обтекаемую формулировку я.

— От собственной глупости, — любезно пояснил мужчина, видимо не желая посвящать меня в семейные дела. — Если будешь умнее, проживешь дольше.

Ответ устроил меня полностью, суть я уловила. Стану держаться от этого повелителя подальше — буду в безопасности.

— И еще, — после минутной паузы сказал мой собеседник, — я очень надеюсь, что могу доверить тебе ребенка. Если с ним что-то случится… ты пожалеешь, что не умерла раньше.

— Да откуда у вас только мысли такие? — возмутилась я. — Вы видели женщину, которая, находясь в здравом уме, навредит ребенку?

— Да была тут одна, — поморщился повелитель, — а теперь вот ты вместо нее. Надеюсь, вы окажетесь разными, несмотря на родство душ, позволившее тебе занять ее тело.

На этом мужчина, на прощанье поцеловав сына, вышел.

А я, не желая никуда уходить, легла на диван и закрыла лицо руками. Где я? Кто я? Что теперь будет? Я услышала тихое кряхтение и повернулась к малышу, глядя на единственного человечка, которому действительно нужна и важна в этом мире. И собственное одиночество и беспомощность обрушились на меня, в один миг перечеркнув всю надежду и оставшуюся в прошлом жизнь. Я прикусила губу, приводя себя в чувство. Мне нельзя сломаться! Что бы там ни случилось, но я жива, и я — это все равно я, в любом теле. А значит, еще поборемся.