Вести переговоры с террористами — дело неблагодарное, и обширный опыт моего мира это доказывает. Но ничего не попишешь, придется договариваться.

— Внимательно слушаю тебя, Дэйс. — Я постаралась придать голосу уверенность, которой совсем не чувствовала.

— Я понимаю, что в твоих глазах я чудовище и убийца. Но если ты меня выслушаешь и, главное, услышишь, возможно, сможешь изменить свое мнение. Во всяком случае, поймешь, почему я вас выкрал.

Дэйс опустился на низкую трехногую табуретку и некоторое время собирался с мыслями.

— Помнишь, мы говорили с тобой о богах, — темных, которых больше боятся, чем поклоняются, и светлых? Этой религии больше двух тысяч лет, и родилась она не на пустом месте. — Дэйс вновь встал и начал расхаживать по крошечной комнатушке, которая была всего-то в четыре его шага.

— Десять богов — это реальные люди, или не совсем люди, но очень близкие нам существа. Они происходили из расы Создателей, когда-то открывших Кирдарий, разглядевших его пригодность для жизни. И не только Кирдарий, но и многие-многие другие миры. Они вообще легко перемещались между мирами, причем физически, что нынешним чародеям не под силу. Никаких точных дат событий не осталось, прошло не одно тысячелетие, река времени многое смыла и стерла. Миры становились все более независимыми и обособленными по мере того, как увеличивалось их население. Но связь с главным миром все равно поддерживалась до тех пор, пока две с половиной тысячи лет назад у Создателей что-то пошло не так. Был ли это катаклизм, эпидемия, война — мы не знаем. Известно лишь одно: мир, являвшийся центральным, погиб. Спастись удалось немногим; кто умел, открыли порталы в другие миры, забрав с собой, кого успели. К сожалению, даже у них, сильнейших чародеев, не хватило сил, чтобы вывести всех. В Кирдарий пришли десять сильных чародеев, приведя с собой несколько тысяч последователей. Именно эта десятка и стала новыми богами. Они творили чудеса: осваивали новые территории, разравнивали ландшафт, строили красивейшие города. Эпоха богов стала расцветом цивилизации Кирдария, именно об этом периоде рассказывал Лем, когда говорил, что весь континент представлял собой единое государство. Великие чародеи вели народ к процветанию, а другие, пришедшие с ними, активно помогали. Только ничто не длится вечно.

Дэйс сделал паузу, будто сам вернулся в те давно минувшие века, любуясь нарисованной картиной былого величия.

— Какими бы ни были сильными чародеи, они не были бессмертными. Постепенно, один за другим, великие умирали, оставляя после себя детей. Сложились династии правителей, которые продолжали дело отцов и матерей, строили этот мир для себя и для потомков. Так продолжалось около пятисот лет, пока дети богов жили в согласии. Но власть и слава способны сломить любого, сделать рабами и заложниками желаний и неудовлетворенных амбиций. Сначала решили просто поделить земли на государства и править ими. Да только не все готовы довольствоваться тем, что имеют. Начались распри, и очень скоро пожар войны накрыл этот континент, а затем перешел на остальные. Как болезнь, поражавшая одного за другим. Пришли страшные годы. Все, чего удалось достичь за половину тысячелетия, было утрачено. Разрушенные города и выжженные поля — вот что осталось от прежнего процветания.

Чем дальше, тем страшнее становилась история, и тем меньше мне хотелось ее слушать. Почему-то в том, что финал окажется еще страшнее, я даже не сомневалась. А чародей продолжал, все так же меряя шагами каюту:

— Главная потеря — самые сильные чародеи, которые могли вести за собой народы, государства и целый мир, забыли о своем долге, забыли о своей силе, перестав ее развивать, сосредоточившись на дележе власти и обретении новых богатств и территорий. Алчность затмила их разум. Если чары не развивать, не совершенствовать и не оттачивать, они чахнут, засыпают и уходят вглубь. Так выродились потомки тех, кого люди признали богами, превратившись почти в обычных людей, обладающих крохами былых возможностей и способностей. Единственное их отличие — ни с кем, кроме выходцев из своего мира, иметь детей они не могут. Сила изменила своих носителей, сделала их отличными от остальных, практически другим видом. У слабых чародеев есть шанс иметь потомство от обычных людей. Вот и приходится им искать жен и мужей среди себе подобных.

Дэйс наконец остановился и присел передо мной на корточки, уперевшись руками по обе стороны так, что я оказалась словно в ловушке. Еще большей, чем уже была. Впрочем, даже захоти я встать — не смогла бы, потому что ноги меня не слушались. Неужели это правда? Повелитель Мариар — потомок бога или того, кого здесь за него почитают. Я хотела закрыть руками уши, так как уже догадывалась, к чему все идет.

— Я и мои сподвижники, — снова заговорил мужчина, увидев, что я готова его слушать, — являемся частью древнего общества, культа, призванного сохранять и беречь знания, которые еще остались. Знания об Истине. Мы тоже дети переселенцев из другого мира, обычных, не имевших силы, чтобы сровнять горы, но все же еще способных на то, что действительно можно назвать чародейством, а не жалкими фокусами. Мы не забыли времена расцвета и хотим возродить то, что еще не до конца погибло. Нам нужен новый великий чародей. Новый бог. Тот, в ком течет древняя кровь, кто сможет принять силу, которую мы добровольно ему отдадим. Он поведет за собой людей, обновит религию, объединит раздробленные государства, подарит надежду. И этим Новым богом станет потомок двух великих, ранее не смешивавших кровь: Светлейшего из светлых, Зорана Солнцеликого — по отцу, и Темнейшего из темных, Карающего Рагдора — по матери.

Я хихикнула, а потом еще раз и еще, зажав себе руками рот, чтобы не рассмеяться в голос. Это нервное. Меня во дворце считали жрицей Карающего Рагдора, знали бы все, что я его прямая наследница! Я с силой укусила себя за указательный палец, чтобы хоть немного прийти в чувство.

И ведь совсем недавно думала, что все, хуже не бывает. Потом ситуация стала немного выправляться, забрезжил свет в конце тоннеля, и я расслабилась. А зря. Никогда нельзя зарекаться. И расслабляться тоже нельзя, особенно когда по стечению обстоятельств живешь в чужом мире, в чужом теле и чужой жизнью.

Сейчас я нахожусь в руках чокнутого религиозного фанатика, который хочет из моего сына сделать Нового бога. И чувствую, фраза про добровольно отданную силу — это не метафора. Владимиру и правда попытаются передать силу, так как сейчас ее в нем почти нет или она спит слишком крепко. О том, как это делается и как повлияет на ребенка, даже думать страшно. Думать вообще страшно. В принципе. Лучше не думать, иначе начинаешь понимать, что ситуация не патовая — фатальная.

— Ладно. — Я попыталась собраться с силами. Получилось, будто сгребла осколки себя в кучу, которая хоть и помнила, как выглядела раньше, но принимать прежнюю форму не желала. — Зачем ты мне все это рассказал? Я, конечно, признательна и теперь примерно представляю, какую судьбу ты приготовил моему ребенку, но неужели ты думаешь, что я тебя в этом поддержу?

— Ты не понимаешь, у нас благие цели!

— Понимаю, — уже более спокойно ответила я, — но участвовать в этом не собираюсь по объективным причинам.

— Все, что от тебя требуется, — позаботиться о ребенке до того, как ему исполнится год, — сказал мужчина. — У вас такая родовая особенность. Выкормить дитя может только мать, от остального молока он откажется, а значит, умрет от голода. Но ты ведь и так считаешь его своим сыном. Поверь, я смогу достойно вознаградить тебя за помощь.

— И что же мне за это будет? — Я скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на чародея, гадая, что он предложит мне за моего сына. Деньги, мужа? Или сам женится, как вариант?

— Я верну тебя домой, — четко произнес чародей, и мир вокруг меня рухнул.

— Что?

— Я сказал, что верну тебя в твой мир, в твое тело, — с улыбкой повторил Дэйс.

— Но мое тело мертво! Вы мне сами это сказали сразу после родов! Необратимые повреждения! — Я почти кричала, даже Вовка проснулся и заплакал.

— Успокойся, — осадил меня Дэйс, — покорми ребенка, ему уже пора есть, а потом поговорим дальше.

И вышел.

Конечно, ни о каком спокойствии и речи идти не могло. Меня била крупная дрожь, ни на чем сосредоточиться не получалось. Кормление ребенка, обычно умиротворяющее, не сглаживало нахлынувших на меня чувств. Я считала, что путь назад для меня закрыт и моя прежняя жизнь в прошлом. Свыклась и смирилась с этим, пусть и стоило мне это многих выплаканных в подушку слез.

В ожидании возвращения Дэйса прошла целая вечность. Я ходила взад-вперед по каюте, держа на руках ребенка и напевая незамысловатый мотив, пытаясь не столько убаюкать малыша, сколько хоть немного успокоиться сама. К тому моменту, когда в дверь постучали и, держа в руках тарелку с едой, в каюту вошел чародей, я смогла немного взять себя в руки. Ровно настолько, чтобы не наброситься на него сразу.

— Ты говорил, что у моего тела необратимые повреждения, — по возможности спокойно повторила я.

— Это говорил не я, а Лем, — возразил Дэйс. — Понятно, что ты находилась не в том состоянии, чтобы запоминать, кто и что сказал.

— Но ведь у него должны были иметься основания для подобного заявления!

Мужчина сел в изголовье кушетки и поставил тарелку на тумбу. На еду я даже не смотрела, не до этого.

— Лем — просто слабак с большим самомнением. Впрочем, как и почти все живущие сейчас чародеи. Они обладают крохами сил и способны лишь на примитивные вещи. Неужели ты думаешь, что такому ничтожеству под силу вытащить душу из другого мира? Да он даже найти ее не смог, если бы я не помог. А твой переход через миры — полностью моя работа. Потом я просто сказал Лему, что в родном мире ты умерла, а он всего лишь повторил.

— Тебе нужна была мать для ребенка, — констатировала я.

— Именно. Я не мог позволить тебе уйти.

— И почему же я должна верить тебе сейчас? Откуда мне знать, что ты не лжешь и не блефуешь?

— Вот этим ты мне и нравишься, — усмехнулся мужчина, — что не дура. Это существенно расширяет наши возможности для сотрудничества.

— И все же? — не сдавалась я. Верить на слово больше не собиралась.

— Я могу на несколько минут отправить тебя в твой мир, и ты убедишься в моих словах. Идет?

— А если…

— Никаких если, — прервал меня мужчина, — ты должна понимать, что твоя жизнь для меня в данный момент не менее ценна — без тебя ребенок не выживет. Если бы я не был уверен в том, что все пройдет гладко, не предложил бы.

— Ладно. Давай.

Я чувствовала, что совершаю ошибку, что решение мое неправильное и после него станет только хуже. Но не могла отказаться от соблазна хоть минуту вновь побыть собой.

— Опусти ребенка в корзину и ложись, — скомандовал, поднимаясь на ноги, чародей.

Дождавшись, пока я лягу на кушетку, он встал рядом на колени и положил одну руку мне на лоб, вторую на грудь, где больше всего чувствовалось биение сердца. Стало страшно, я сглотнула, но отказаться все равно не могла.

— Приготовься, это может быть неприятно, — сказал Дэйс, и я будто ухнула вниз, как бывает при резком снижении самолета. А дальше — чистый космос и абсолютное ничто.

Вокруг звучали какие-то голоса, творилась непонятная суматоха. Яркий свет проникал даже сквозь сомкнутые веки. Я хотела открыть глаза, но сил не хватило. Своего тела я не чувствовала. Какое-то тяжелое состояние, будто сознание мое одновременно здесь и не здесь. Странно ощущался вдох и выдох. Сосредоточившись на доступных чувствах, я поняла, что на лице маска, в которую и подается воздух. Наверное, я сейчас подключена к аппарату искусственной вентиляции легких.

— Доченька, ну пожалуйста! — пробился сквозь толщу моего забытья самый родной на свете голос.

И нереальное количество боли, звучавшее в нем, заставило меня собрать все силы, оставшиеся в моем теле, и бросить их на то, чтобы поднять веки.

Яркий свет резанул глаза, но я даже не зажмурилась и не закрыла веки, побоявшись, что открыть их еще раз не получится. Надо мной склонилось постаревшее, осунувшееся и заплаканное лицо мамы. По ее щекам и сейчас катились слезы, оставляя за собой мокрые дорожки. Позади нее стоял отец, в моей памяти черноволосый в свои пятьдесят пять, а сейчас седой как лунь.

— Давление растет, — послышался незнакомый голос. — Двести на сто шестьдесят, и продолжает подниматься. Пульс сто пятьдесят.

— Нитроглицерин, быстрее!

— Пожалуйста, живи! Ну, пожалуйста! — Это были последние мамины слова, ее мольба, крик, который я услышала, прежде чем снова закрыть глаза и провалиться в ничто.

Второй раз я пришла в себя быстро. Открыла глаза — надо мной низкий потолок каюты.

— Убедилась? — спросил чародей. Я перевела на него взгляд, со лба мужчины текли капли пота. Видимо, нелегко ему даются подобные манипуляции.

Это напомнило о маминых слезах.

— Да, — ответила я, закрыв лицо ладонями, — убедилась.

— Значит, я могу считать, что наше соглашение вступает в силу? — спросил Дэйс и замолчал в ожидании ответа.

— Ненавижу тебя, — был мой ответ сквозь зубы, — убирайся!

— Хорошо, — не стал настаивать мужчина, — поговорим позже. Надеюсь, получу твой положительный ответ достаточно скоро. В сундуке под кроватью ваши вещи.

Я услышала, как закрылась дверь, и только после этого позволила себе не плач, а так, тихий скулеж.

Мой бог, я была плохой! Слабо верила, если верила вообще, не соблюдала постов, вела не ту жизнь, которую пристало вести честной женщине. Я все исправлю, клянусь, только помоги мне, прошу. Потому что больше мне просить некого…

Кого выбрать? Родителей, у которых я единственная дочь, их надежда и опора, любовь всей жизни, ее смысл, которую в случае моего отказа или ошибки им придется положить в гроб. Или ребенка, ставшего мне сыном, с уготованной ужасной судьбой? Новый бог, новый идол, а значит, никакого человеческого счастья или хотя бы надежды на него. Родители, что прошли со мной всю жизнь, или сын, с кем мы без малого месяц вместе? Кого из них?

У меня не находилось ответа, но отказаться я не могла. Собственно, второго варианта и нет, только соглашаться на все условия. Впереди почти год, за который я что-нибудь придумаю. Должна придумать. Иначе потом, кого бы ни выбрала, буду корить себя всю оставшуюся жизнь, не важно, где пойдет она дальше.