Глава 2. Такие вот дела
Бабушка умерла на сто четвёртом году жизни, ночью, во сне. Господь забрал её тихо-тихо, бережно и нежно, словно задул свечу – и всё. И одной доброй душой на свете стало меньше.
Казалось, она будет жить всегда, никому не мешающая и вечно всем необходимая. В последние годы она сильно сдала, мало двигалась, похудела, буквально высохла, плакала, встречая внуков, плакала, провожая их, но в глазах горел всё тот же огонёк заботливости и доброты, а губы виновато улыбались, будто она стеснялась своей беспомощности и ещё более того, что живёт так долго.
И вот её не стало, и в её старом доме, да и в той части Пскова, где знали Ульяну Георгиевну, поселилась печаль.
Жила бабушка Ульяна в древнем квартале Запсковья, недалеко от церкви Козьмы и Демьяна с Примостья, в собственном бревенчатом доме, построенном ещё в середине девятнадцатого века прапрадедом Ильей. Теперь этот дом осиротел и как-то сразу постарел, осел и потемнел, будто из него вынули душу. Впрочем, так оно и было. Дом знал, что никто не заменит хозяйку, кто бы здесь ни поселился.
На похороны Кирилл приехал последним из всех родственников, сестёр и братьев. Работал он начальником отдела оперативного реагирования ФСФР – Федеральной службы финансовой разведки при Министерстве финансов – и с трудом добился разрешения на выезд из столицы в Псков на два дня.
Кириллу Ивановичу Тихомирову пошёл сорок первый год. Родился он в июне тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года в Пскове, там же закончил школу и политехнический институт. Затем пятнадцать лет проработал в Службе внешней разведки (сфера деятельности – анализ финансовых потоков европейских стран) и уволился из СВР после расформирования отдела. Затем был востребован Службой финансовой разведки России и, проработав там два года, возглавил отдел оперативного реагирования.
Из всей обширной семьи Тихомировых Кирилла отличали целеустремлённость, самостоятельность и вера в себя. Он был открыт всему новому, изобретателен, склонен к анализу, любил всё классифицировать и раскладывать по полочкам, что не раз помогало ему в жизни. Вместе с тем он обладал великолепной реакцией, отказывался от второстепенных вещей ради достижения поставленной цели и умел обходиться минимумом необходимого, что не раз выручало его в экстремальных ситуациях.
Родившись ребёнком хилым и болезненным, Кирилл начал в шесть лет заниматься физкультурой, увлекся самбо, потом другими видами боевых искусств и в двадцать восемь лет стал чемпионом Европы по дзюдо в среднем весе. Ещё через десять лет он получил титул «сокола соколов» по русбою, хотя мало кто знал об этом: посвящение в «соколы» не афишировалось адептами русбоя. Да и работал Кирилл тогда в сверхсекретной конторе, закрытой не только для журналистов и широкой общественности, но и для большинства властных структур.
Выглядел он моложе своих лет. Метр восемьдесят четыре. Развернутые плечи, приятная осанка, темные волосы, короткие, но пышные. Продолговатое лицо, прямой нос, подбородок с ямочкой и спокойные внимательные серые глаза, иногда вспыхивающие ледяным блеском предостережения. Что бывало редко. Весь облик Тихомирова создавал удивительное впечатление надежности, спокойствия и непробиваемой уверенности в себе. Что вполне соответствовало истине. Единственное, чего Кириллу не хватало в жизни, по его собственному мнению, – это умения быстро завязывать теплые, дружеские отношения, а по оценке начальства – интереса к политической жизни. Хотя сам Кирилл недостатком это не считал.
Похороны бабушки Ули состоялись во вторник третьего марта на старом кладбище в Запсковье. О месте похорон договаривались родичи Кирилла в его отсутствие, ждали только его, и как только он загнал машину во двор дома, похоронная процессия двинулась в путь. Решено было пронести гроб с телом Ульяны Георгиевны по улице, где её все знали, потом погрузить в автобус и уж затем ехать на кладбище.
Шел двенадцатый час дня, везде ещё лежал снег, мороз держался на уровне десяти градусов – весна и не думала возвращаться на Псковщину, – однако люди терпеливо шагали за гробом и молчали, вздыхая. Оркестра не было. Бабушка Уля не терпела шума и громких проводов.
У автобуса толпа начала расходиться, остались только те, кто должен был ехать на погост, всего шестнадцать человек, считая и Кирилла. Машин на всех не хватило. Пришлось возвращаться к дому бабушки, где её соседки начали уборку и подготовку к поминкам. В машину Кирилла сели трое: сестра Люда, тётка Валя и бабушка Степанида. Остальные разместились в автобусе – отец и мама Кирилла, двоюродные сёстры и братья, дядька Довмонт и две тётки – и в машине Михаила, старшего брата Кирилла.
До кладбища доехали не быстро: гололед и снег не способствовали передвижению процессии; подождали, пока сторож откроет замок, заехали на пятачок за воротами, откуда гроб снова на руках отнесли в маленькую церковь при кладбище. Отпели Ульяну Георгиевну скоро, тихо и до обидного буднично. Тётки и сестра всплакнули, а Кирилл чувствовал себя неуверенно и не знал, куда девать руки со свечой, с которой горячий воск все время капал на пальцы.
Могилу бабе Уле вырыли рядом с могилой её мужа, погибшего в пожаре на льняной фабрике, где он до восьмидесяти семи лет работал в охране. Там же находились могилы её отца и матери и других родственников. Однако у свежевырытой могилы процессию неожиданно остановили два дюжих молодца в ватниках с лопатами. Один из них держал в руке мобильный телефон.
– Поворачивайте, – грубо сказал один из них, обросший рыжей щетиной. – Эта дырка занята.
Люди, провожавшие Ульяну Георгиевну в последний путь, онемели от неожиданности.
– Но мы же заплатили! – наивно воскликнула Антонина Петровна, мать Кирилла и она же – дочь бабушки Ули. – Это место бабушки! Тут весь наш род лежит…
– Ничего вашей бабке не сделается, если она полежит в другом месте. Здесь хоронить запрещено.
– У нас есть разрешение…
– Несите к забору, – махнул рукой второй могильщик, с мобильным телефоном, закуривая. – Дырка уже выкопана. Да побыстрей, нам некогда, клиенты косяком пошли.
– Но так нельзя! – растерянно проговорил Иван Васильевич, отец Кирилла, переглядываясь с мужчинами. – Мы заплатили, договорились, ваш начальник обещал…
– Сказано – несите к забору, значит, несите! Нечего лясы точить. А то сами закапывать свою бабку будете. Там вон ещё покойника привезли, более сговорчивого.
– Что будем делать? – обратился расстроенный Иван Васильевич к остальным.
– Может быть, им на лапу дать? – вполголоса предложил брат Кирилла. – Скинемся по полтиннику…
– Я уже давал, – признался Иван Васильевич.
– Значит, мало давал, это же мафия, их тут много.
– Сколько надо? – подошел к молодцам Иван Васильевич.
– Ты столько за сто лет не заработаешь, батя, – ухмыльнулся могильщик с рыжей щетиной. – Это место у березки забронировал один очень важный начальник, так что несите свою старуху дальше.
Кирилл поймал полный недоумения и боли взгляд мамы и шагнул вперёд.
– Кто из вашего начальства сейчас на месте?
Могильщики посмотрели друг на друга, одновременно пожали плечами.
– Мы тут начальники. Да и зачем он тебе? Все равно придётся хоронить в другом месте.
– Проводите меня к вашему боссу.
– Да пошёл ты… – Парень с сигаретой не договорил.
Кирилл подошёл к нему вплотную, вонзил заледеневший взгляд в мутные глаза мордоворота и тихо произнёс:
– Веди!
Могильщик вздрогнул, выронил сигарету, бросил на напарника тупой взгляд и зашагал к двум низким строениям у ворот кладбища, в одном из которых находилась мастерская по изготовлению надгробий и памятников, а во втором обитали сами могильщики.
– Эй, Дёма, ты куда? – забеспокоился рыжебородый.
– Жди здесь, – сказал ему Кирилл не допускающим возражений тоном.
Молодец с мобильником привёл Тихомирова к домику мастерской, распахнул дверь, свернул налево, открыл ещё одну дверь, толстую, обитую утеплителем, и Кирилл оказался в небольшом, но уютном и хорошо обставленном кабинетике. Здесь стояли шведский холодильник «Вагриус», плазменный телевизор «Армада», мини-бар «Дрофа», стол из вишневого дерева и четыре низких кожаных кресла. За столом сидел средних лет лысый господин в чёрном костюме и читал газету. Он с удивлением оглядел нежданных гостей.
– В чем дело, Дёма?
Голос у господина был густой и булькающий, как у протодьякона, будто он говорил животом.
– Да вот, хотят с вами поговорить, – упавшим голосом произнёс молодец с мобильником и попятился к двери.
– Иди.
Могильщик вышел.
– Слушаю вас, – пробулькал лысый, кивая на кресла. – Присаживайтесь. Чем могу?
– Спасибо, я постою, – отказался Кирилл. Покачал головой, оглядывая интерьер кабинета начальника похоронной команды. – Хорошо живете, господин старшой. Неплохо, видать, зарабатывает ваш синдикат.
Блеклые глаза лысого метнули молнии, губы сжались.
– С чем пожаловали, господин… э-э?
– Полковник Тихомиров. – Кирилл издали показал своё удостоверение малинового цвета с золотым двуглавым орлом.
– Какие проблемы, полковник? – поджался лысый.
– Это не у меня проблемы, а у вас, – усмехнулся Кирилл. – Ваши мальчики перепродали участок, принадлежащий уважаемому человеку.
– Не может быть! – покачал головой директор кладбища, не особенно удивившись. – У нас с этим строго.
– Пойдёмте, покажу.
Лысый посмотрел на дверь.
– Дёма!
В кабинете появился квадратнолицый могильщик, успевший сунуть в рот ещё одну сигарету.
– О каком участке речь? Этот гражданин утверждает, что вы… э-э… поменяли участок.
– Так вы же сами велели, Клавдий Хазиахметович. Участок номер сто сорок три, там новая планировка, две могилы убираются, а на их место…
– Чей это участок?
Могильщик покосился на Кирилла.
– Вот его родственницы.
– Это моя бабушка, – сказал Кирилл. – Необходимые документы получены, за работу уплачено, а нам говорят – место занято! Это как понимать?
Лысый перевёл взгляд на могильщика:
– Участок оставить! Помогите людям похоронить старушку.
– Но там же…
– Я сказал – оставить! Потом поговорим.
Квадратнолицый пожал плечами, повернулся и потопал из кабинета босса, бурча что-то под нос. Лысый начальник кладбища развёл руками, приятно улыбнулся:
– Ошибочка вышла, товарищ полковник. Запамятовал, как вас…
– Тихомиров.
– А что у вас за служба, если не секрет?
– ФСФР.
– Я так соображаю, Федеральная служба финансовой разведки?
– Правильно соображаете, – кивнул Кирилл, удивляясь в душе осведомлённости начальника провинциального кладбища. – Значит, мы можем продолжать похороны?
– Несомненно. У нас иногда случаются накладки, вы уж не обижайтесь.
Кирилл поклонился и вышел, унося в памяти цепкий и далеко не ласковый взгляд лысого босса.
Его встретили вопросительными взглядами изрядно продрогшие на морозе родичи.
– Всё в порядке, – коротко доложил Кирилл. – Можем хоронить, где наметили.
– Спасибо, сынок, – просияла мать.
Все засуетились, взялись за гроб. Женщины заплакали. Кирилл тоже с трудом удержался от слез, вспоминая ласковые бабкины руки и добрую улыбку.
Молодцы, которые вели себя до этого по-хамски пренебрежительно, молча занялись своим делом. Вскоре гроб с телом бабушки Ули был опущен в могилу, закидан землей, сверху насыпали аккуратный продолговатый холмик и воткнули в него деревянный крестик с именем умершей. По весне отец и дядьки пообещали поставить крест побольше с портретом бабушки и покрасить оградку. Церемония похорон закончилась.
Могильщики, получив от Тихомирова-старшего по сотне «за услуги», проводили родственников «клиента» равнодушными взглядами и, вскинув лопаты на плечи, побрели туда, где их ждал ещё один «клиент». Кирилл подумал, что не мешало бы выяснить, по какой причине местная похоронная мафия решила перенести место захоронения, но связываться с этими людьми не хотелось. Наверняка всё уперлось бы в «ошибку» персонала.
С кладбища возвращались в молчании.
За стол сели в пять часов пополудни, когда уже начало смеркаться.
– Как тебе удалось убедить тех бандитов? – подсел к Кириллу брат Михаил. – Я уж думал – придётся отступить. Не драться же с ними на кладбище.
– Попросил по-хорошему, они прониклись, – ответил Кирилл.
Михаил недоверчиво покачал головой:
– Что-то я не припомню случая, чтобы кладбищенская мафия откликалась на добрые слова. Такие структуры признают только силу или деньги.
– Ты не рад, что все закончилось мирно? – прищурился Кирилл.
– Почему? Рад, конечно. Просто подумал, что надо было идти всем мужикам, для представительства.
– Такие конфликты лучше всего решать тихо, без угроз и силового давления. Махать кулаками попусту не стоит.
– А ты мог бы их побить, если бы понадобилось?
Кирилл улыбнулся:
– Мог бы.
– Они же вон какие здоровые! Хотя ты ведь до сих пор занимаешься рукопашкой?
– Это образ жизни.
– Понимаю. Хотя отношусь к этому по-другому. Как говорится, водка – сила, спорт – могила. А приходится применять навыки в твоей работе? Кстати, чем ты занимаешься на своей службе? Чудно, ей-богу, – финансовая разведка. Звучит как подглядывание за чужими деньгами.
– Навыки применять не приходилось, а занимаюсь я довольно нудным делом – охраняю финансовых инспекторов. Бывают случаи, когда на них оказывается давление, им угрожают, суют взятки, требуют не совать нос куда не надо и даже захватывают в заложники. Тогда поднимают по тревоге мой отдел, и мы разряжаем ситуацию. А вообще наша служба сугубо гражданская, мирная, призванная отслеживать финансовые потоки всех уровней. По сути это компьютерный финансово-аналитический центр при Минфине.
– Значит, иногда тебе всё-таки приходится воевать?
– Ну, смотря что понимать под этим термином. Во всяком случае, оружие и боевые навыки мы применяем редко.
– Но всё же применяете?
Кирилл не успел ответить. К нему подсела мама, и разговор свернул в другое русло. Вспоминали бабушку, её мужа и родителей, согласились, что бабы Ули будет всем не хватать, поговорили о житейских проблемах. Дед Степан предложил продать бабкин дом, но с ним не согласились, так как дом оставался особым местом, хранилищем памяти поколений, хранилищем традиций, где всегда собирались родичи Тихомировых и Пантюшиных, чтобы не только пообщаться и вспомнить прошлое, но и подпитаться положительной энергетикой этого места. Решено было, что в дом переедет тётка Валентина, которая жила в двухкомнатной квартире в центре Пскова вместе с семьей младших Пантюшиных.
Засиделись до позднего вечера. Потом мужчины вышли покурить, пока женщины прибирали в доме. Кирилл не курил, но постоял вместе со всеми, не принимая участия в разговоре. На него снова напала тоска, хотя он и понимал, что бабушка не могла жить вечно. Да и умерла светло, умиротворённо.
Отец и дядьки поговорили ещё о том о сём и стали расходиться. Вскоре в опустевшем доме остался один Кирилл, собиравшийся переночевать здесь, а утром отправиться в Москву. Побродив по комнатам со скрипучими половицами, он расположился в бывшей спальне отца, за печкой, поворочался некоторое время, прислушиваясь к тишине дома, потом понял, что не уснет, и встал. Выбрал на полке томик из собрания сочинений Некрасова, зажёг торшер, расположился в кресле в горнице, где он всегда любил сидеть, когда приезжал сюда, и начал листать книгу, вспоминая, как держал её в руках много-много лет назад, когда ещё учился в школе. Наткнулся на знакомое стихотворение, медленно прочитал вслух:
Я твой. Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал,
Не небесам чужой отчизны —
Я песни родине слагал!
И в это время послышался стук в дверь.
Кирилл удивлённо глянул на часы: третий час ночи. Подумал: кто бы это мог быть? Может, вернулся отец, чтобы сыну не было одиноко?
Но это был не отец.
Прислушиваясь к своим ощущениям и не чувствуя холодка тревоги, Кирилл вышел в сени, включил свет и распахнул дверь. На него исподлобья, оценивающе смотрела высокая молодая женщина в собольей шубке с непокрытой головой. На улице шёл легкий снежок, и волосы ночной гостьи искрились от снежинок, словно посыпанные жемчугом. Она была не то чтобы красива, но миловидна, с крупными, красивого рисунка губами и слегка раскосыми зеленовато-серыми глазами. И эту женщину Кирилл знал. Её звали Лилией Калашниковой. Больше десяти лет назад она была его женой.
– Здравствуй, – сказала она низким, слегка хрипловатым голосом, от которого он когда-то сходил с ума. – Я опоздала? Бабу Улю уже похоронили?
Кирилл кивнул, сглатывая слюну, как завороженный разглядывая бывшую жену.
– Как жаль! – огорчилась Лилия, сморщив нос. – Я поздно узнала, а так хотелось успеть.
Кирилл промолчал, подумав, что её присутствие не принесло бы радости никому из его родных и близких. Никто из них не знал причины её ухода от него, все осуждали жену и не жаждали с ней встреч. Все, кроме него самого.
Лилия усмехнулась:
– Ты не впустишь меня?
Кирилл очнулся, безмолвно отступил в сторону. Потом выглянул на улицу, ища глазами машину или какой-нибудь другой транспорт, на котором прибыла Лилия, ничего и никого не увидел и закрыл дверь.
В горнице сильно пахло смолой, на полу ещё лежали еловые ветки. Гостья сбросила шубку и осталась в серебристо-белой пушистой водолазке, обтягивающей высокую грудь, и бежевого цвета, с чёрными кистями, юбке. Кирилл предложил ей тёплые тапочки, которые баба Уля держала специально для гостей, и Лилия сбросила кремовые сапожки почти без следов снега. По-видимому, её высадили у дома Тихомировых и машина сразу уехала. Хотя Кирилл и не слышал мотора.
– Чай, кофе? Могу сделать глинтвейн.
– Я не замерзла. Но от глинтвейна, пожалуй, не откажусь.
Кирилл отмерил в необходимых пропорциях ингредиенты для напитка: красное сухое вино бордо, сахар, корица, гвоздика и две дольки апельсина и лимона, подогрел вино, смешал всё и подал гостье в фарфоровой чашке – бокалов у бабы Ули не водилось издавна.
Лилия взяла чашку обеими руками, отхлебнула, поискала глазами, где бы сесть, и Кирилл усадил её в своё кресло. Когда-то и ей нравилось сидеть в нём, забравшись с ногами, в те времена, когда они вместе приезжали погостить на родину Тихомировых.
Словно подслушав его мысли, она поджала ноги и с удовольствием расположилась в кресле, сразу придав уют и законченность интерьеру комнаты.
– Ты один? – Лиля подняла взгляд на хозяина, севшего на стул у круглого столика, стоявшего по центру горницы.
Кроме стола, кресла, трёх стульев и кровати, здесь ещё стояли этажерка с книгами, платяной шкаф, подставка с телевизором «Енисей» – подарком Кирилла, и прялка, чей возраст не уступал бабушкиному. На стене висели оленьи рога и старые фотографии в рамочках – своеобразная история рода. Кроме рогов и фотографий, на другой стене, между окнами, висел репродуктор времён Отечественной войны, а в углу красовалась старинная икона в серебряном окладе – божья матерь с младенцем на руках.
– Один, – с запозданием ответил он, понимая, о чем идет речь.
Лилия оценила его заторможенность, улыбнулась с какой-то странной грустью.
– Не ожидал?
– Нет, – честно признался Кирилл.
– Почему не женился?
– Не нашел пары.
– Может быть, плохо искал?
– Ты же знаешь, что это бесполезно. Женщина, необходимая как воздух, встречается на пути только раз. Мне не повезло, что это была ты.
Лилия с любопытством посмотрела на собеседника.
– Раньше ты говорил другое.
– То было давно. Я был молод и влюблен.
– А сейчас разлюбил?
Кирилл промолчал, ловя себя на мысли, что не знает ответа на этот вопрос. Но представить, что Лилия снова с ним, было трудно.
Подождав ответа, гостья сделала вид, что ничего особенного не заметила. Взгляд её упал на затрепанный томик Некрасова на столе. Она взяла его в руки, перелистнула и прочитала со значением:
За личным счастьем не гонись
И богу уступай, не споря…
– Говорят, ты работаешь в другом месте. Это правда?
– Правда.
– Почему ты решил уйти из своей сверхсекретной конторы?
– Расформировали одну из служб, счёл за благо уйти в отставку.
– Но ведь и новая служба – тоже разведка?
Кирилл внимательно посмотрел на женщину. Она не спрашивала, она знала о месте его новой работы, хотя выяснить это было довольно сложно, не имея доступа к кадровой службе ФСФР.
– Ты неплохо информирована для обыкновенного бухгалтера.
Лилия засмеялась.
– А может быть, я уже главный бухгалтер.
Заметив, как неприязненно сжались губы Тихомирова, она перестала смеяться, добавила виноватым тоном:
– Извини, шутить в такой день грешно. Жаль, что ушла баба Уля. Я её тоже любила. Кристальной души был человек.
Помолчали.
Потом Лилия допила глинтвейн, поставила чашку на стол, остро пригляделась к лицу Кирилла.
– А ведь ты, похоже, не простил… ведь так?
Кирилл стиснул зубы, чтобы не наговорить лишнего. Прошлое всколыхнулось в душе с такой силой, что заныло сердце.
Лилия понимающе качнула головой, усмехнулась сквозь все ту же странную грусть и боль.
– Похоже, шансов у меня нет.
– У нас разные жизни, – с трудом разлепил губы Кирилл.
– Наверное. Ты не хочешь спросить, как я живу?
Он посмотрел ей в глаза, но прямого взгляда не выдержал, отвернулся. Сказал глухо, понимая, что выглядит неуверенно:
– Нет!
В своих мечтах он не раз проигрывал ситуацию возвращения жены, но там все было так романтично и празднично, можно сказать, торжественно, что едва ли могло реализоваться в жизни. И он не был уверен, что простил жене её увлечение. Он тогда уехал в Германию и год не возвращался, выполняя задание, требующее полной самоотдачи. Но она этого не поняла и демонстративно подала на развод…
– Что ж, значит, не судьба, – сказала она с грустной улыбкой, превращаясь в прежнюю Лилию, властную и своенравную. – По правде говоря, я тоже редко вспоминала тебя, такого прямого и твердого. Мой второй муж ни разу не дал мне повода сомневаться в нем.
– А я давал?
– Во всяком случае, ты никогда не делился со мной своими заботами, никогда не спрашивал меня, чем я занята… – Она прервала себя. – Впрочем, зачем я тебе об этом говорю?
Кирилл отвернулся, помолчал.
– Кто твой муж?
– Он недавно погиб… при странных обстоятельствах. Авария на шоссе, взорвался бензовоз… я чудом осталась жива… Сообщаю не для того, чтобы ты сочувствовал.
– Прости…
– Кстати, я до сих пор не уверена, что была тогда виновата перед тобой. Если бы ты захотел, ты бы меня понял.
Она потянулась, вылезла из кресла, так что в разрезе юбки мелькнуло красивое бедро; фигура у неё была все такой же прекрасной, вызывающе женственной и влекущей.
– Прощай, полковник.
Он тоже поднялся.
– Куда же ты на ночь глядя? Оставайся, места хватит.
Она покачала головой.
– Меня ждут. К тому же у меня неприятности, не хочу, чтобы они отразились на твоей праведной жизни. Если бы ты этого действительно хотел, я бы осталась. Спасибо за глинтвейн.
– Но сейчас не ходит никакой транспорт. Подбросить тебя?
– Не беспокойся, я доберусь. Прощай, Кирилл Иванович. Давно хотела встретиться с тобой, посмотреть, каким ты стал. Жаль, что нас свёл этот прискорбный случай. Но ты не изменился.
Кирилл нахмурился.
– Это плохо?
Она погрустнела.
– Не знаю… Для тебя, наверное, хорошо.
Лилия взяла шубку и зашагала к двери, ступая широко и решительно. На пороге оглянулась:
– Один вопрос, если можно. Если мне вдруг понадобится твоя помощь, ты не откажешь?
Он озадаченно пожевал губами, не зная, что стоит за словами Лилии.
Она усмехнулась и вышла.
Постояв несколько секунд в ступоре, Кирилл опомнился, выбежал в сени, потом на улицу.
Шел снег. В полусотне метров мелькнула в свете фонаря светлая фигурка.
– Я помогу! – крикнул он.
– …сибо, – донеслось из снежной круговерти.
Фигурка исчезла.
Вот и всё, проговорил кто-то внутри Кирилла трезвым голосом. Вы больше не встретитесь. А её просьба о помощи – только тест на вежливость. Ты обладаешь многими достоинствами и умениями, полковник, кроме одного: умения прощать. Может быть, поэтому счастье так и не поселилось в твоём доме?.. Кстати, что она там говорила о неприятностях? Муж погиб… неприятности… Может быть, ей тоже угрожает опасность?..
Захотелось броситься вслед за ней, остановить, ударить, убить и воскресить снова, заплакать и засмеяться и с ненавистью признаться, что он до сих пор любит её…
Кирилл провел ладонью по лицу, стирая капельки воды от растаявших снежинок, покачал головой и вернулся в дом. Зря не спросил, где она работает, пришла вторая трезвая мысль. Придется искать по старым каналам.
До утра он так и не уснул, а утром пришёл отец, помог очистить двор от снега и выкатить машину сына за ворота. Напившись чаю и поговорив с Иваном Васильевичем о предстоящих заботах по уходу за могилой бабушки, Кирилл обнял его и поехал в центр Пскова, на улицу Толстого, где жила мама. Попрощался и с ней. Но о том, что приезжала Лилия, он не сказал ни отцу, ни матери.
Через полчаса Кирилл был на шоссе Москва – Санкт-Петербург. Ещё через несколько минут он заметил, что его «двадцатку» сопровождает чёрная «Волга».
