Дальше: Классический советский салат оливье с докторской колбасой

Праздник, который всегда

У нас в Lidl (это такая немецкая сеть недорогих супермаркетов, во многих странах есть) каждый год перед Рождеством выкладывают на полки пряники моего детства. Ну, то есть просто очень свежие немецкие пряники, но на вкус они точно как те, которые появлялись во всех магазинах перед Новым годом в моем детстве (мы тогда жили в Берлине, поэтому воспоминание о правильных новогодних пряниках мне практически не с кем разделить).

Такие коричневые в шоколаде?

Да, они. В моем детстве вместо шоколада была белая глазурь, но внутри – ровно такой же пряник, один в один. Эти пряники, которые появляются примерно за полтора месяца до Рождества, а потом честно исчезают на год, и еще английские рождественские пудинги в «Марксе-Спенсере» – то немногое, что напоминает о специальной праздничной еде нашего детства, которой весь остальной год, хоть убейся, а нигде нет.

Мне на самом деле никогда не нравилась эта традиция – что некоторые вкусные вещи можно есть только по праздникам. Но она была.

Я учиться готовить как раз начинала с мыслью: «Все, что люблю, смогу теперь сделать, когда захочется».

Да, в этом смысле уметь готовить – большая степень свободы. Но я, похоже, просто ничего не хочу НАСТОЛЬКО. Лень способна превратить сибарита в аскета. По крайней мере, со мной ей это отлично удалось.

Но, кстати, во времена нашего детства приготовить праздничную еду было далеко не самое сложное. А вот из чего ее приготовить – большой вопрос. В те годы – ты тоже, наверное, это хотя бы отчасти застала – многие продукты оказывались так называемым «дефицитом». Нельзя было просто пойти в магазин и купить, чего душа пожелает. Еду не столько покупали, сколько «доставали» разными хитрыми способами.

У моих родителей не было ни знакомых директоров гастрономов, ни постоянного источника «бонов» (специальных чеков в валютный магазин), зато папа, как ветеран войны, перед Новым годом и 9 мая получал так называемые «заказы» – наборы дефицитных продуктов. Не в подарок, конечно, а просто саму возможность их купить. Наборы, ясное дело, составлялись не по желанию клиента, а, на первый взгляд, хаотически; на самом же деле таким образом, чтобы в нагрузку к дефициту сбыть лежалый товар: купить набор было можно только оплатив все целиком. Там обязательно была какая-то ненужная будничная дрянь типа крупы, могли сунуть обычные серые макароны и просроченную кабачковую икру, зато с ними – шпроты и майонез. И консерва «Печень трески», которую очень любили родители. И банка растворимого кофе, и пачка индийского чая со слоном.

Да, точно. Чай со слоном, копченая колбаса, «Печень трески» (очень вкусная, но какая же странная!) и шпроты.

Копченая колбаса папе почему-то не полагалась. Видимо, он был недостаточно крутой ветеран. Всего два ранения, всего пара дюжин медалей. Не навоевал на копченую колбасу.

Я это все сейчас не очень люблю, да и тогда мне нравились только шпроты, особенно после того, как мама привезла из отпуска рецепт бутербродов на ржаных тостах со шпротной намазкой. Но все равно это была праздничная еда.

Да, праздничная еда нашего детства не обязательно была вкусной. Хотя примерно половина – все-таки да. Но больше всего мне нравилось, что праздники были ДНЯМИ БЕЗ СУПА!

И мне. А сейчас я очень люблю иногда зимой сварить суп и целый день есть только его.

Я помню, в некоторых романах, попавших мне в руки еще в дошкольном детстве (можно спорить, французских), перечислялись блюда, поданные на праздничных обедах и торжественных приемах в богатых, знатных домах. И в каждом таком меню непременно фигурировал суп. Мне их было так жалко! Бедные, бедные аристократы и миллионеры, у них суп даже на приемах и праздниках, без выходных.

Нет смысла становиться миллионером и аристократом, от супа тебя это не избавит. Более того, к нему могут подать устрицы и икру.

О, ужас, ужас, ужас! Ну, мы и не стали, хоть в чем-то нам повезло.

А кстати, «запах праздника», каким он был в моем детстве (смесь ароматов салата оливье, маринованных огурчиков, жареного мяса и черт его знает чего еще, духи и табак входят) – он сам по себе очень для меня здоровский. И не то чтобы мне-ребенку так уж нравились семейные праздники, но сейчас этот запах моментально поднимает настроение.

Мне, с одной стороны, совсем не нравились долгие праздничные застолья. И многодневная подготовка к ним. А с другой, очень нравилось нарушение повседневного порядка – и в день праздника, и в ходе подготовки.

Ой, да! Вот эти предпраздничные хлопоты меня тоже вштыривали.

Перед каждым праздником мои родители по ночам готовили холодец. Я этот чертов холодец до сих пор не люблю. Но одновременно это одно из самых радостных, по-настоящему праздничных воспоминаний. Потому что родители, такие вроде бы скучные и серьезные, всегда живущие по одному и тому же расписанию, в одиннадцать ноль-ноль – в постель, вдруг не спят полночи. В кухне горит свет, слышно, как они ходят, гремят посудой, что-то шепотом обсуждают. Ждут, когда доварится с вечера булькающее на плите мясо, наливают себе по рюмочке специально припасенного коньяка, болтают о том о сем, разбирают сваренные рульки и куриные лапы, раскладывают по тарелкам, заливают бульоном – и так до двух-трех часов ночи. Судя по то и дело долетавшему до моей спальни приглушенному смеху, родители отлично проводили время. Мне всегда было удивительно: почему они не делают этот свой чертов холодец чаще? Если уж им так нравится процесс.

Но нет. Только на праздники, только хардкор.

Вот! Вот почему не делать то, что нравится, каждый день?

Ну, каждый день, быстро надоест все-таки. И на работу рано вставать. Но раз в неделю, или хотя бы раз в месяц – запросто.

Мы так с любимой названной сестренкой Юлькой, встречаясь, печем пирожки. Дело часов на пять, включая «поржать», «отдохнуть» и «съесть что-нибудь еще». Пирожки тоже праздничная еда, и если бы мы жили в одном городе, точно пекли бы их раз в неделю.

К сожалению, большинству людей необходимо получить разрешение (внутреннее, конечно же) на всякое удовольствие. Нужна серьезная причина. Повод. Отмазка. Как хочешь, так и называй. И что завтра-послезавтра праздник, и придут гости (или никто не придет, но семья все равно должна сесть за праздничный стол) – хорошая, веская причина. А без нее – нельзя.

Ну, всегда можно придумать повод. Да просто следовать календарю – каждый день хоть какой-то, да праздник.

Не-не-не, только старые добрые праздники, проверенные поколениями предков, оговоренные культурной традицией, одобренные обществом и закрепленные красными числами в календарях. Если не можешь себе позволить раз в неделю просто сидеть на кухне, болтать, веселиться и готовить любимую еду до трех часов ночи, то своим решением назначить дополнительный праздник тебе тем более будет слабо.

Кстати, по народному (то есть церковному) календарю действительно каждую неделю что-то отмечают – со специальными ритуалами и специальной едой. В Болгарии это вполне себе соблюдается, не строго, но с удовольствием – питки пекут, сладости друг другу приносят… Может, как раз для этого?

Скорей всего.

При этом я знаю кучу людей, которые всегда найдут повод выпить водки. Буквально в любой момент!

Пить водку – да-а-а-а…

А сидеть и ржать до трех ночи – не-е-е-е-е.

…но только в той среде, где это социально одобряемо. У моих родителей, например, пить водку без повода было нельзя.

У моих тоже. Они и не пили. Но вокруг было очень много пьющих – все-таки рабочий район.

Ну так в той среде ежедневная выпивка была социально одобряема. Не бухаешь с мужыками ежедневно – ты чо как не родной?

Но, кстати, папа мой в смысле водки тоже неплохо устроился. Он был военным музыкантом (а когда вышел в отставку, стал музыкантом, который играет на похоронах). Соответственно, у него на работе всегда была мужская компания. А пару раз в неделю выпивать в мужской компании было можно. В смысле «нормально», «прилично», «как у людей». Не рушило устои. И когда папины друзья заходили к нам в гости просто так, без праздника, тоже можно было с ними выпить. Но немного. И не часто. Несколько раз в год. Какой-то сложный регламент, подробностей я не знаю. Но он совершенно точно был.

В общем, традиции могут быть какими угодно, факт, что выход за их рамки всегда усилие, которое не каждому по плечу. Да и сама постановка вопроса – зачем-то выходить за какие-то рамки – тоже мало кому доступна.

Если в рамках хорошо, кто ж за них выходить будет.

А никому особо не хорошо. Просто вполне выносимо. И безопасно (точнее, кажется, что безопасно, на самом деле, конечно же, нет).

Попытки любой ценой удержаться в рамках традиции иногда принимают совсем абсурдные формы. Например, из-за принятого в среде, к которой принадлежали мои родители, правила «нельзя бухать в одиночку» (кто выпивает в одиночестве раз в неделю – конченый алкоголик, а кто ежедневно, но в компании, с тем все вполне нормально, только «слишком мало времени уделяет семье») – так вот, из-за этой прекрасной традиции мне пришлось пить портвейн с тринадцати лет.

Почему?!

Портвейн мне пришлось пить не со старшими товарищами в подворотне, как обычно случается в столь юные годы, а с папой. Он всю жизнь был очень компанейским человеком, но на старости лет все его друзья куда-то подевались – кто-то уехал, кто-то умер, с кем-то рассорились. Осталось несколько приятелей, но они не каждый вечер были свободны. И не всем здоровье позволяло регулярно выпивать.

Поэтому он подключал тебя?

Ну да. Когда папе хотелось выпить, а подходящей мужской компаниине находилось, он покупал бутылку портвейна и бутылку лимонада «Буратино». Или «Дюшес». Сам пил портвейн, а мне делал коктейли – портвейн с лимонадом. Портвейна, конечно, наливал совсем немного. Но наливал!

Естественно, можно было отказаться, не то чтобы меня заставляли бухать шантажом и угрозами, но мне наши посиделки скорее нравились. С папой интересно было болтать. Ну и чувствуешь себя Очень Взрослым Человеком с больших букв О, Вэ и Че. И отдельно, очень приятно было сказать ровесникам: «Не пойду сегодня вечером с вами в кино, мне с папой бухать надо, он уже портвейн купил, ждет».

Это потрясающе звучит.

Удивительно, что он принимал тебя как взрослого собутыльника, то есть собеседника. Мои родители слушали и разговаривали со мной-тринадцатилетней с таким, знаешь, снисхождением – как Очень Взрослые Люди к заготовке Будущего Взрослого.

Ну, папа мой в этом отношении всегда был отличный. Он не умел, да и не хотел возиться с детьми как с детьми. Или ты мне друг-товарищ, или иди в песочнице играй. Опция «друг-товарищ» подразумевала, что тебя будут брать с собой в лес и на рыбалку. И гулять по городу вечерами. И рассказывать сказки – но только при условии, что ты тоже будешь рассказывать. Столько же сказок, сколько он рассказал тебе, чтобы все честно.

Какой правильный подход к детям! Я со своими тоже так разговаривала – без, упаси господи, «специального» детского тона, нормальной человеческой речью, только с поправкой на то, что многих слов они могут просто пока не знать, и объяснять надо буквально все.

Еще опция «друг-товарищ» подразумевала, что с тобой не будет обычных «детских» проблем. То есть, если уж пошли по грибы или на рыбалку, будешь ходить до вечера с нормальной (хотя бы выносимой для взрослого спутника) скоростью, не капризничать и не ныть. Первая жалоба не по делу («по делу» – это если поранишься или еще что-нибудь по-настоящему неприятное случится) – и больше тебя в лес не возьмут. Мне это казалось справедливым. Ну и приятно было, чего уж там, все эти условия мужественно выполнять.

Мне кажется, в детстве такое – не то чтобы даже челлендж, а само по себе приз: идешь! как взрослый! ведешь себя! как взрослый! и с тобой! как со взрослым! – ну, словом, договор выгоден для всех сторон.

Да, именно. При этом мамин способ считаться «взрослым человеком» через уборку и другую помощь по дому меня совершенно не соблазнял. То есть не настолько мне хотелось быть на равных со взрослыми. Не любой ценой. Приключение для мужественных героев – да. Рутина – без меня, пожалуйста.

Ну так помощь по дому не давала никаких прав, а только была обязанностью. Понятно было, что это фикция, а не взрослость.

Мне, кстати, что-то условно приятное обещали и предлагали взамен, уже не помню, что именно. Не заинтересовало. Зато меня можно было посылать в магазины буквально с пяти лет. Вот это дело мне очень нравилось. Идти два квартала! Распоряжаться деньгами! Покупать, что сказали, не перепутав! Тащить тяжелую (очень условно тяжелую, но все-таки) сумку. О-о-о!

А я в детстве магазины ненавидела. Наверное, потому, что там никогда не было ничего нужного. А за газировкой и сладкими булками меня почему-то не посылали.

Ну, мы все-таки до моих девяти с половиной лет жили в Берлине. Это, скажем так, кое-что меняет.

О да. Примерно все.

Безопасная среда плюс отсутствие дефицита.

Мне бы тоже очень понравилось ходить за продуктами в Берлине!

Меня обычно посылали за хлебом, который внезапно забыли купить. Но к хлебу мог добавиться лук, например. Или морковка. Или еще какая-то нужная хрень в таком роде.

Вот она, совсем взрослая задача: пойти, купить, не перепутать, распорядиться деньгами, забрать себе сдачу (опционально).

Сдача – да, было такое дело. Расслабленные счастливой и сытой заграничной жизнью родители обычно разрешали мне положить сдачу в копилку. А иногда специально добавляли денег на шоколадку. Купить шоколадку означало выбрать между шоколадным зайцем и шоколадным автомобилем. Обычно почему-то были именно эти две опции. Мой выбор – автомобиль.

Потому что зайца жалко?

Бинго!

Мне зайца тоже всегда жалко было. Нам с сестрой покупали одного на двоих и разрезали пополам. Поперек. В ушах было больше шоколада, зато на жопе не было глаз.

У меня был метод: сразу отломать зайцу голову, чтобы он не мучился. Боже, что у некоторых детей творится в башке.

Мученья шоколадных зайцев!

Но отломать голову – тоже поступок, требующий безжалостности, а мне ее явно недоставало. Казнь шоколадного зайца сопровождалась душевными муками. Так что лучше уж автомобиль. Его совершенно точно не жалко.

Скажи спасибо, что шоколадные зайцы не оживали. Как шоколадные лягушки в Гарри Поттере.

Не оживали. Но они МОГЛИ.

Мне вот интересно: в какой момент шоколадные лягушки переставали прыгать – когда им голову откусываешь или когда что?

А разве в книге не разъясняется? Я просто не помню.

Нет.

Может, надо было заклинание сказать? Стоишь такой красивый с волшебной палочкой среди прыгающих шоколадных лягушек, вспоминаешь заклинание, а в памяти на этом месте провал!

В книге лягушка упрыгивает, а Дамблдор улыбается с фантика. На этом лягушки исчезают из повествования, и судьба их не проясняется никогда.

Видимо, в них воплотились души всех съеденных нами шоколадных зайцев.

Слушай, ну точно.

Наши шоколадные зайцы за мученичество получили души (как Русалочка в сказке Андерсена) и переродились шоколадными лягушками, которые имеют шанс удрать. Это называется «заметное улучшение кармы».

Удрать и собраться в стаю. И всем нам показать.

Ну вот. А потом лафа с шоколадными зайцами внезапно закончилась. В смысле наша берлинская жизнь. Добро пожаловать в реальный мир тотального дефицита, детка.

В тот мир, где меня никогда не посылали в магазин, потому что мама умела доставать продукты, а я – нет.

Но, кстати, именно тогда мое умение ходить по магазинам оказалось по-настоящему бесценным. Пока родители на работе, ребенок добывает ДЕФИЦИТ.

Добывать дефицит было довольно просто. Я имею в виду, для этого требовались не социальные связи и даже не бойкий ум, а только тело и время. Очень много свободного времени. И отчаянная готовность не слишком весело его провести. Штука в том, что в городе Одессе во второй половине семидесятых – начале восьмидесятых был магазин «Сыр». Один на весь миллионный город. Там, как несложно догадаться, продавался сыр. Обычно даже целых два сорта одновременно.

Ого!

Сорта варьировались. Никогда заранее не знаешь, что тебе сегодня продадут. Голландский, Российский, Костромской, какой-то еще. Самый невкусный был, кажется, Буковинский. Его все равно надо было покупать, если нет ничего другого, но с недовольным лицом.

У нас еще иногда бывал пошехонский и адыгейский.

Да, точно. Пошехонский тоже был.

Так вот, сыра продавали сперва по килограмму в руки. Одного похода хватало сравнительно надолго. Потом времена стали совсем тяжелые, и сыра стали продавать всего по полкило. Но мы с родителями не сдавались и продолжали его пожирать. Поэтому примерно раз в неделю сразу после школы надо было поехать в центр и отстоять очередь за сыром. Это считалось очень важным вкладом в дело поддержания семейного очага. Очереди, если приехать днем, были не очень большие. Часа на два.

Два. Часа. Небольшие очереди на два часа.

Ну, просто вечером, когда родители возвращались с работы, пришлось бы стоять часа три-четыре. И, скорее всего, не успеть до закрытия. Ровно в восемь часов вечера сыр переставали продавать. В это время суток в магазин «Сыр» можно было ходить вместо театра. Такие драмы там разворачивались! На глазах бесстрастных продавщиц, вооруженных жертвенными сырными ножами, рушились великие замыслы, ломались судьбы и разбивались сердца.

Вот это мы жили, да?

Ну да. Поэтому мои успехи в деле добычи сыра ценились очень высоко.

Пока все были на работе, ребенок добыл продукты. С ума сойти.

Правда, регулярно случалось, что приезжаешь в сырный магазин, а там никаких очередей, только несколько старушек уныло жмутся по стенам. Это значит, что сыра сегодня нет и уже не будет. Не завезли! А старушки все равно на всякий случай ждут. Печальная картина.

А перед праздниками – вот, кстати, о праздниках! – очереди даже днем выстраивались часа на четыре. Тогда родители после работы успевали присоединиться ко мне, чтобы брать этот гребаный сыр вместе, в несколько рук. Втроем можно купить целых полтора кило сыра, а это уже серьезно. Будет что нарезать и поставить на стол.

Самым шиком было ставить на праздничный стол тарелки с НЕСКОЛЬКИМИ сортами сыра. В смысле с двумя-тремя, больше не помню, чтобы набиралось.

Я больше двух не припомню, и был он, на мой детский вкус, вообще никаким.

Мне как раз очень нравился. Единственное, что мне нравилось в Одессе больше, чем в Германии, – это сыр. В Германии он был острый, а мне в детстве нравился пресный.

Я читала, что вкус с годами не развивается, а наоборот – утрачивается. В детстве вкус ко всему острее, поэтому нравятся детям более мягкие сыры, вообще такая, спокойная еда.

Особенно спокойная докторская колбаса. Она мне нравилась даже больше, чем копченая. Хотя редкостью были обе.

Вот откуда мама доставала – доставала! – копченую колбасу к празднику, я понятия не имею.

Копченую колбасу у нас в Одессе всегда можно было купить на Привозе – домашнюю. Но это было не очень престижно. Престижно было достать настоящий сервелат.

Но мне, ребенку, выросшему среди салями, практически воспитанному стаей салями, все это казалось тщетой и тленом. Никто не сравнится с салями моей! Очень мне ее не хватало.

У нас дома было бы не просто престижно, а совершенно невероятно, если бы кто-то притащил к столу домашнюю колбасу. Городские жители, первое поколение москвичей, все родственники тоже городские и далеко – откуда бы она у нас взялась?

Ну, просто у нас был рынок Привоз. «Питаться с Привоза» считалось слишком дорогим удовольствием, даже мои родители, никогда не жалевшие денег на еду, покупали там только овощи-фрукты, дешевые, в сезон. Но на Привозе натурально было Все. Кроме, собственно, сыра. Брынза домашняя была, конечно. Мои родители ее почему-то никогда не покупали, и для меня это стало уже самостоятельным открытием: молодая, несоленая брынза с Привоза. Мама дорогая, душу продать!

Молодая несоленая брынза – одна из лучших вещей на свете. С помидорами-то!

Мои иногда покупали зверски соленую брынзу в магазине, вымачивали в молоке, чтобы убрать избыток соли, резали, раскладывали на тарелке вместе с сыром, но гости ее почти никогда не ели, и она сиротливо лежала еще несколько дней после праздника, пока папа не съест.

Вот эти тарелки с тонко-тонко нарезанным сыром, брынзой и копченой колбасой – примета праздничных столов моего детства. Еще готовили (пекли в духовке, завернув в тесто) буженину. Ее тоже тонко нарезали в тарелки. Но она была совсем непрестижная: буженину любой дурак запечь может. Ты вот поди сервелат достань!

У нас было ровно наоборот: сервелат-то можно достать, а поди запеки мясо так, чтобы было по-настоящему вкусно!

Ну, у вас все-таки Москва была. Нам, провинциалам, московские магазины казались совершенно буржуйским развратом.

В начале тысяча девятьсот восьмидесятого года, перед пресловутой Олимпиадой, в связи с которой снабжение Москвы продуктами улучшилось до почти невообразимого, папа отправил меня на зимние каникулы в Москву, к дальним родственникам, которые перед этим гостили летом у нас. Дал с собой много денег на развлечения, кажется целых тридцать рублей. Мне было четырнадцать лет, в моей твердой маленькой подростковой башке роились исключительно возвышенные мысли, щедро приправленные экзистенциальной тоской, мирская суета не занимала меня абсолютно – так мне казалось до посещения первого московского гастронома. Это был настоящий шок.

В общем, почти все папины деньги были потрачены не на развлечения, а на гостинцы для него же: апельсины, конфеты, пара бутылок ярко-оранжевой фанты, какие-то немыслимые рыбные консервы, паштеты, сыр «Камамбер» в специальной картонной коробочке – невозможно неделю гулять среди сокровищ и не захапать, сколько сможешь унести.

Так что я совершенно не удивляюсь, что в Москве можно было достать колбасу сервелат. Нарезать ее потоньше, красиво разложить на блюде, поставить в центре праздничного стола и с облегчением выдохнуть: жизнь удалась.

А вокруг – хрустальные миски с салатами. Оливье и какими-нибудь еще – «Мимоза», рыбный, или из крабовых палочек, или кальмаровый, или из странной консервы – печени трески.

У нас дома оливье делали строго на Новый год. Ни на какие другие праздники оливье не готовили; о буднях уже и не говорю. Он мне в детстве очень нравился, но выпросить его было невозможно. Не знаю, почему так.

У нас оливье делали на все праздники, причем резать все приходилось нам с сестрой. Мне не нравился процесс, но куда денешься с подводной лодки. В детстве я обещала себе, что когда вырасту, ни за что не буду готовить салат оливье, так меня достала эта нарезка. Но все-таки иногда на праздники его делаю, если дети очень попросят. А могу и просто так им на ужин приготовить, чтобы порадовать. Чего праздника ждать.

Назад: Крем-суп с тыквой и бататом

Дальше: Классический советский салат оливье с докторской колбасой