Я завезла Еву домой и помчалась на Эдисто, не замечая даже развесистых дубов, чьи ветви, как балахин, нависали над шоссе 174. Все мои противоречивые чувства к сестре смешались в голове, словно обезьянки, выскакивающие из бочек в компьютерной игре, в которую мы играли в детстве. Обезьянки извивались, переплетали разноцветные лапки и сцеплялись друг с другом так, что их невозможно было разделить.

В детстве мы вместе играли, иногда дрались, но никогда не забывали, что мы сестры, связанные судьбой кровными узами. Когда мы ссорились, мать всегда напоминала нам, что когда-нибудь их с отцом не станет и мы с сестрой останемся единственными родными людьми на белом свете. Мы любили и ненавидели друг друга с одинаковой страстью, но все же никогда не забывали, что мы сестры. Я даже иногда думала, что несчастный случай был неизбежен, словно боги, плетущие нити наших судеб, решили, что нам наконец пора определиться в чувствах друг к другу.

Я припарковала «Вольво» прямо за «Кадиллаком» Хелены. Я не удивилась, не увидев машины сестры Кестер, так как ее каждый день привозил и увозил с работы муж, я знала, что по расписанию в тот день должна была дежурить именно она. И тут я вздрогнула, когда узнала фигуру, стоявшую на крыльце, твердо опиравшуюся на трость из темного дерева.

Сестра Кестер чуть не прыгала у нее за спиной, всплескивая руками.

– Она настояла на том, чтобы встать и пойти на крыльцо, чтобы встретить вас, когда вы приедете. Но я не думаю, что у нее достаточно сил для этого…

Она замолчала под взглядом Хелены, выражение глаз которой я, слава богу, не могла разобрать.

– Доброе утро, мисс Жарка. – Мой голос прозвучал уверенно, хотя меня и охватила внутренняя дрожь.

– Вы опоздали. Финн сказал, что вы приедете сюда с утра пораньше.

Я прикусила язык и не произнесла тех слов, которые вертелись у меня на языке.

– Извините. Дело в том, что мне пришлось отвезти сестру к врачу.

– Она что, не умеет водить машину?

Я поднялась по ступенькам.

– Она просто не может ее водить, потому что передвигается в инвалидном кресле.

На лице старухи не отразилось почти никаких эмоций, она только подняла бровь.

– Почему это она в инвалидном кресле?

Я молчала, потому что мне нужно было время, чтобы обуздать эмоции, ведь я не хотела потерять работу на второй день.

– Ей-богу, мисс Жарка, – вмешалась сестра Кестер. – Вы должны присесть. Это просто замечательно, что вы сами смогли сюда добраться, но начинать ходить надо постепенно, иначе вы снова будете прикованы к постели. – Она взяла старуху под руку.

Решив воспользоваться возможностью сменить тему разговора, я поднялась по оставшимся ступенькам и взяла ее под другую руку, а затем помогла сестре Кестер усадить Хелену в кресло-качалку.

Она с надменным видом повернулась к сиделке.

– Девушка уже здесь, так что вы можете заняться чем-нибудь другим, что избавит меня от вашего общества.

– Да, мэм, – нахмурившись, ответила сестра Кестер. – Я буду на кухне, если вам что-нибудь понадобится. – За спиной Хелены она подняла глаза к небу, словно взывая к божьей помощи.

Я уселась в кресло-качалку рядом с Хеленой и стала смотреть в сторону бухты, видневшейся за пекановой рощей. На мою ногу приземлился изголодавшийся москит, и я прихлопнула его, беззастенчиво прервав его кровавую трапезу.

– А вот меня москиты никогда не кусают.

Она смотрела на меня вызывающе, словно пыталась спровоцировать на очевидное высказывание: Потому что боятся отравиться. Не поддавшись на провокацию, я сказала:

– Везет же вам.

Я только начала покачиваться в качалке, как она сказала:

– А все же почему ваша сестра в инвалидном кресле?

Я ответила не сразу, раздумывая, насколько откровенной мне следует быть, но почему-то мне казалось, что она сразу поймет, если я солгу.

– Когда ей было девятнадцать лет, с ней приключился несчастный случай.

– И что это за несчастный случай?

Я глубоко вздохнула, чувствуя себя словно паук под увеличительным стеклом.

– Она упала с дерева. – Я взглянула ей в глаза и поняла, что она не перестанет задавать вопросы, пока не вытащит из меня всю историю. – Она на спор полезла на дерево.

– На спор?

Я посмотрела на старуху, и у меня появилась уверенность, что она уже знает ответ.

– Да. Мы с ней поспорили. Мы были на том отрезке Кингс-хайвей – на Уэскотт-роуд, – где по обе стороны дороги друг напротив друга стоят два очень старых дуба. Я заявила, что смогу забраться на вершину одного из них быстрее, чем она.

Хелена наклонилась вперед, опираясь руками на набалдашник трости.

– Зачем?

Я почти четырнадцать лет искала ответ на этот вопрос и выбрала самое простое объяснение этого безумного поступка.

– Мы обе старались произвести впечатление на бойфренда моей сестры. Но идею подбросила именно я. Все самые ужасные идеи всегда исходили от меня.

– Значит, это вы во всем виноваты. – Она откинулась назад, опершись на спинку кресла-качалки. Я взглянула в ее глаза и поняла, что не смогу соврать.

– Да.

Она не отрываясь смотрела на поверхность бухты, покрытой рябью от сильного ветра, словно гадалка, разглядывающая узоры из чайных листьев на дне чашки.

– Когда мы встретились в первый раз, вы мне сказали, что вам однажды чуть не пришлось оплакивать гибель сестры. Значит, поэтому чувство вины делает невыносимой вашу жизнь рядом с ней?

В моих венах пульсировал бешеный гнев, я почти задыхалась. Но потом я вспомнила, какие слова произнесла Ева сегодня утром. «Если я умру, ты будешь свободна». Я закрыла глаза, меня захлестнуло чувство стыда. Я прекрасно помнила, что в какое-то мгновение действительно так думала и хотела ее смерти.

– Я и вправду виновата, – произнесла я, вспоминая, как в детстве Ева разрешала мне забираться к ней под одеяло во время грозы и делилась со мной шоколадками, которые мать покупала для нее. И как она хотела научиться шить, чтобы смастерить мне наряд для собеседования при поступлении в Джульярдскую школу искусств.

Старуха посмотрела на меня жестким взглядом, и мне показалось, что она читает мои мысли. Впрочем, у нее ведь тоже была сестра, и она прекрасно понимала, что я имею в виду.

– А что случилось с этим бойфрендом? – спросила она.

Хелена Жарка обладала приводящей меня в бешенство способностью бить прямо в цель, словно тепловая самонаводящаяся ракета. Я была слишком задета, чтобы выйти из игры, и просто произнесла:

– Ева вышла за него замуж.

Ее брови поползли наверх.

– То есть он предпочел ее вам, даже несмотря на то, что она больше не могла ходить? Да, с этим действительно трудно жить.

К моим щекам прилила горячая кровь. Я продолжала смотреть на воду, избегая встречаться с Хеленой взглядом.

– Ева… Она потрясающе красива.

Я чувствовала на себе ее взгляд, но не повернула головы.

– И теперь они вместе с мужем живут рядом с домом вашей матери?

– Мы все живем вместе. – На сей раз я повернулась к ней, потому что хотела удостовериться, что действительно увижу на ее лице выражение ужаса, смешанного с неприкрытым торжеством. Однако, к моему великому удивлению, в ее взгляде на мгновение промелькнуло сочувствие, хотя она и смотрела на меня, прищурившись, как на подопытного кролика.

– И вы, вероятно, воображаете, что все еще влюблены в него. Но древнегреческая трагедия была бы не полной, если бы, как я смею предположить, этот парень тоже не испытывал бы к вам нежные чувства, только, разумеется, он слишком джентльмен, чтобы заявить об этом прямо. Это, конечно, всего лишь мои догадки. Видимо, я просто начиталась дамских романов. Но я ведь не ошиблась, да?

Я посмотрела на нее в полном смятении, не в силах вымолвить ни слова, а потом резко отвернулась. Я разглядывала пологий склон холма, покрытый болотистым лугом, спускающимся к причалу, и слушала, как волны хлещут по сваям, словно отвешивают им пощечины. Я и сама чувствовала себя так, словно меня только что отхлестали по щекам.

Хелена произнесла эти слова на иностранном языке очень тихо, словно они не предназначались для моих ушей.

– Что это значит? – спросила я, вовсе не уверенная, что хочу услышать ответ.

Она несколько мгновений помолчала.

– Отношения между сестрами – это невообразимая смесь рая и ада. Но надо помнить, что у сестер одна душа на двоих.

Я подумала о Бернадетт, о закрытой крышке рояля, о музыке, от которой она отказалась, как будто она ей больше была не нужна.

Пытаясь отвлечь ее внимание от своей персоны, я спросила:

– А почему ваша сестра прекратила играть на рояле? Наверное, что-то сильно опечалило ее, раз она решила отказаться от любимого занятия?

Хелена глубоко вздохнула. Я терпеливо ждала ее ответа, но его не последовало. Вместо этого она произнесла:

– Прошу вас собрать все ноты в доме и рассортировать их, создав некое подобие архива. Вы должны показывать мне каждый сборник, каждую нотную тетрадь, которые найдете, а я разделю их на те, которые вы можете исполнять, и те, к которым не должны прикасаться. Они все старые и вот-вот развалятся, поэтому вы должны сделать для них новые обложки и придумать, как закрепить их там. Может быть, вы и рисовать умеете? Мне бы хотелось, чтобы картинки на обложках были сохранены. Многие ноты настолько истрепаны, что ксерокопировать их не представляется возможным, поэтому придется воспроизводить вручную.

– Воспроизводить вручную? – Я тут же вспомнила мой разговор с Финном по поводу должностных обязанностей, при этом ничего не было сказано о том, что я позволю кому бы то ни было издеваться над собой.

– Знаете, я не обладаю необходимыми для этого художественными способностями, – довольно резко ответила я. – Конечно, я поищу ноты, но…

Старуха приподняла изящно изогнутую бровь и с уже привычным для меня высокомерием заявила:

– Если вы не хотите или просто не способны этим заниматься, пожалуйста, скажите мне об этом, чтобы я смогла сообщить Финну, что вы не можете оказывать мне помощь в том объеме, в каком он надеялся.

Я несколько секунд покачалась в кресле, прислушиваясь к себе и пытаясь оценить, когда же переполнится чаша моего терпения и я решу, что мои мучения не стоят тех денег, которые мне посулили.

– И где искать эти ноты? – спросила я, изо всех сил стараясь не допустить, чтобы она заметила в моем голосе что-то, помимо возбуждения.

На лице Хелены появилась самодовольная улыбка.

– Они разбросаны по всему дому, а особенно много их распихано по соломенным корзинкам, которые собирала Бернадетт. – На какое-то мгновение на ее лице появилось серьезное выражение. – Но не смейте рыться в комнате сестры. Она для вас закрыта навсегда. Вам это понятно?

Я изучала ее лицо, вспоминая закрытые зеркальные дверцы, и гадала, уж не сообщил ли ей Финн о том, что застал меня у открытого шкафа.

– Вы все поняли? – повторила она, не дождавшись моего ответа.

– Да, – ответила я, а потом с трудом выдавила из себя: – Если хотите, могу приступить к поискам сегодня после обеда.

Она внимательно смотрела, как я поднимаюсь из кресла, и в глазах ее, в которых отражалась синева неба, я заметила странный лихорадочный блеск.

– Вижу, вам позарез нужна эта работа. Интересно, почему?

И тут я почувствовала, что во мне проснулась прежняя лихая Элли, которая подзадоривала меня, напоминая, что вообще-то мне нечего терять.

– Потому что Ева беременна. А находиться с вами для меня менее невыносимо, чем с ней.

По ее лицу ничего нельзя было прочитать, но я хорошо помнила, что она сказала раньше: Отношения между сестрами – это невообразимая смесь рая и ада. Но надо помнить, что у сестер одна душа на двоих. Я хотела доказать ей, что она ошибается, но мое неосторожное признание возымело обратный эффект.

Как ни в чем не бывало, словно до этого мы обсуждали лишь погоду, она вдруг заявила:

– На обед я хочу бутерброды, и чтобы на них непременно положили кусочки свежих помидоров. Пожалуйста, съездите в супермаркет «Пинк», там они всегда свежие и не раскисшие. А после этого мы начнем собирать ноты. Боюсь, моя сестра не отличалась особой собранностью, и нам придется потратить на их поиски изрядное время. Но мы же никуда не спешим, верно? По крайней мере, в ближайшие девять месяцев.

Она попыталась встать, опираясь на трость, но я не предложила ей свою помощь, а она, надо признать, этого и не попросила. К двери подошла сестра Кестер, но тут Хелена остановилась. Она тяжело дышала, однако я упрямо не подходила к ней. Было такое ощущение, что гнетущее бремя воспоминаний и отголосков прошлого тяжелым ярмом лежит как на ее, так и на моих плечах.

– Если вам удастся быстро справиться с заданием, я разрешу вам немного поиграть на рояле.

Я нахмурила брови.

– Финн сказал мне, что вы любите слушать фортепьянную музыку. И это я буду делать вам одолжение, играя для вас, разве не так?

Она тоже сдвинула брови, взгляд ее неожиданно стал жестким.

– Не переоценивайте свой талант, Элеонор. Правду говорят, Господь возмещает отсутствие таланта излишней самоуверенностью.

Я не могла съездить ей по лицу, поэтому выбрала самые близкие по воздействию слова.

– Вы когда-нибудь говорили это Бернадетт?

Она скривила рот в некоем подобии ухмылки.

– Разумеется, говорила. Какие могут быть церемонии между сестрами?

Я наблюдала, как сестра Кестер провожает ее в дом. Старуха тяжело переставляла ноги, сжимая изуродованными пальцами набалдашник трости, на которую опиралась. Я опустилась в кресло-качалку, вся кипя от гнева и негодования. Но в то же время чувствовала себя полной сил и странным образом обновленной, словно после долгой изнурительной пробежки, которая прочистила мне мозги.

По воде скользили два желтых каяка, и я вдруг обнаружила, что дышу глубоко и свободно, в одном ритме с синхронными движениями их весел. Все беспокойство, связанное с беременностью Евы, улетучилось. Каким-то странным образом Хелена умудрилась вытащить из меня всю подноготную моего прошлого. По крайней мере, большую часть. Она сравнила мою ситуацию с древнегреческой трагедией, но и не отвернулась в ужасе, узнав мои постыдные тайны.

Я направилась в дом, и из головы у меня никак не выходила ее торжествующая улыбка. У нее был такой вид, словно она добилась желаемого. Слегка помедлив на пороге, я подумала, что она не так уж не права.