Письмо Люторада
«Милостивый господин и друг мой, здравствовать тебе счастливо премногие лета! Пишу, побуждаемый бесконечно скорбными обстоятельствами, удаляющими меня от служения в стенах, помнящих шаги моего святого родителя. Возвращаясь из Выскирега в Шегардай, я испытывал искушение повернуть сани и тотчас ехать к тебе, хотя бы на несколько дней. Увы, роскошь подобного путешествия мне сейчас недоступна, ибо всеми любимый наш предстоятель, да улыбнётся ему Владычица, не сегодня завтра примет Её поцелуй. Будучи почтительным сыном, я боюсь надолго оставлять старца, тем более что он ещё не благословил меня, назначив служение. Должен сказать, многие видят меня преемником благочестного, хотя сам я полагаю нескромным на сей счёт даже гадать.
Как бы то ни было, людская молва, вслух именующая меня, в скором времени, предводителем мораничей Шегардая, открыла мне в стольном городе немало дверей. Государь Эрелис, третий наследник Андархайны и будущий правитель нашего города, почтил меня малым выходом и удостоил беседы. Отнюдь не себе в похвалу, но лишь к земной славе Матери нашей замечу: принимать выход изволила благородная Змеда, дочерь усопшего восьмого наследника. Милостивая царевна была со мной бесконечно ласкова, господин мой, ради тебя и твоей заботы о её единокровном брате, сущем вне царской лествицы. Итак, эта забота доставила нам сподвижницу, драгоценную среди праведных.
О моём приходе гостям возвестил сам великий жезленик, чего, помимо меня, скромнейшего служителя Матери, удостаивались лишь потомки царской семьи. Моё равнодушие к внешней чести ты хорошо знаешь, но как не воспламениться надеждой, что наши духовные истины скоро освятят знамёна царей!
Не стану перечислять достоинства государя Эрелиса и его честнейшей сестры, они тебе, несомненно, в полной мере известны. Напишу о том, что отяготило моё сердце тревогой.
Господин мой, друг, жаркий единоверец! Я нимало не сомневаюсь: в Выскиреге у тебя довольно глаз и ушей, готовых сообщать о делах первых и последних людей, от высших царедворцев до самых подлых бродяг. Всё же, надеюсь, тебе будет небесполезно это письмо, ибо речь о твоём, господин мой, бывшем ученике.
Как я понял, сей унот, именем Мартхе, уже некоторое время оставлен твоим каждодневным водительством. Знай же: свобода пошла ему отнюдь не на пользу. Насколько разумен и благороден молодой государь, настолько же, к прискорбию моему, неспособным к высоким делам я нашёл его райцу. Увы! Нечестивец с первых слов исповедался братом отступника, казнённого смертью. Я встревожился, не заметив даже тени смущения и стыда, подобающих признанию в подобном родстве. Более того, юный Мартхе, против всякого разумного ожидания, наполнил свой голос скорбью и гордостью, рассказывая о брате. Едва ли не прямым словом отрекаясь от Матери Первосущной, брат казнённого почти открыто сомневался в правости твоего суда. Сколь я понял, молодой райца намерен употребить сан, вручённый во имя Владычицы, на очищение памяти поругателя святых начал. Как говорят, ради этого он затеял странные разыскания, сутками напролёт роясь в книжнице Выскирега. По словам верных людей, Мартхе складывает найденное в тайный сундук, видимо опасаясь, что записи попадут в руки чтущих котёл и разоблачат его помыслы. Его добычей уже стала презреннейшая из книг, которую истинно верному надлежало бы уничтожить немедля. Полагаю, Мартхе ищет мести, стремясь опорочить как нашу веру, так и верность котла. Это тем более пугает меня, что ум его несомненен; я сам в том убедился.
Что ещё тревожнее, оный райца, с неведомой мне целью, пугает царский двор расспросами о последних днях перед Бедой, сугубо любопытничая о неустройствах, омрачавших в то время жизнь праведных. Он не стесняется донимать вопрошаниями даже столь значительных людей, как добрая царевна Змеда и праведный Гайдияр, четвёртый в лествице, не говоря уже о законознателях и простых горожанах. Боюсь, если его намерениям будет дана воля, твой ученик породит смуту ещё хуже Эдарговой.
Суди сам! Недавно в городе имела хождение крайне непристойная песня, порочившая четвёртого сына. Для меня очевидно: Мартхе толкнула к сочинительству зломерзкая книга, наполненная семенами раздора. Карающую длань Меча Державы удержало лишь благородное нежелание огорчать хозяина райцы, своего праведного брата. Итак, блудный Мартхе без раздумий привносит раскол в жизнь царской семьи, что повергает нас в ужас.
Беседуя со мной, он всячески намекал на своё особое дружество с неопытным государем, охотно склоняющим ухо к его мнению и советам…»