44
Вместо эпилога
Когда мы наелись и наговорились, и меня наконец перестала колотить нервная дрожь, Вильям взял меня за руку и увлек в спальню. Я следовала за ним, как зачарованная, любуясь его массивным телом – он стал суше, каждая мышца была словно обрисована карандашом. Теперь в нем совсем не осталось мягкости и плавных линий – он растерял их, как бумага, смятая в ком, теряет свою гладкость. Волосы были коротко острижены, что придавало ему какую-то незнакомую брутальность, но все остальное осталось таким, каким я помнила: его глаза, и его руки, и то, как он касался меня. Так касаются только те, кто всю жизнь мечтал об этом, но не мог себе позволить.
На этот раз все будет иначе. Мы не будем спешить, мы будем растягивать каждую минуту, пока пустота внутри не заполнится, пока боль разлуки не утихнет, пока кожа снова не вспомнит, что такое прикосновения. Я буду взбираться по этой лестнице не спеша, пока не доберусь до самой верхней ступеньки. А потом я прыгну вниз и буду лететь – над миром, над небом, выше звезд…
Не понимаю, почему люди так одержимы идеей рая и вечного блаженства. Ведь чтобы попасть в рай, не нужна ни религия, ни священные книги, ни обряды, ни храмы, ни молитвы. Даже умирать не обязательно. Нужен только любимый человек рядом и возможность быть с ним наедине. Очаг и постель, которые я разделю с ним, – вот мой храм. Любовь – вот моя религия. Все, как в той песне, что бабушка часто мурлычет себе под нос: «Моя церковь не предлагает ничего абсолютно, она утверждает, что поклоняться нужно в постели, а на небо я отправляюсь лишь тогда, когда остаюсь с тобой наедине» .
Вы можете со мной не согласиться, но я – человек, который почти двадцать лет практически ни к кому не прикасался – могу сказать одно: ни небо, ни рай, ни вечная жизнь не сравнятся с блаженством простого прикосновения.
Мы летали всю ночь и вернулись на землю только под утро – вспотевшие, разгоряченные, с крыльями, обгоревшими от сияния самых дальних звезд. Вильям укрыл меня одеялом и прижал к себе. Если и есть вещь более прекрасная, чем встречать рассвет в объятиях любимого человека, то я о ней не знаю.
А потом мы говорили.
А потом мы полетали еще немного…
* * *
Утро почти наступило, почти проникло в комнату. Моя рука лежала на груди Вильяма. Не обжигаясь и не обжигая.
Он коснулся болеметра и спросил, почему я постоянно ношу эти «часы». Я рассказала, что это не часы, а самое настоящее чудо научно-технического прогресса. Что оно реагирует на мою боль и у него только две беды: быстро разряжающиеся батарейки и туго сидящий на руке браслет, который никак нельзя ослабить, иначе он перестанет считывать пульс…
И тогда Вильям сказал, что я могу перестать носить его. Потому что отныне он всегда будет рядом. А если не рядом, то поблизости. И если что-то случится, то он точно доберется до меня быстрее родных.
Я была тронута. Расстегнула ремешок и сняла болеметр, потирая запястье, на котором остался темно-розовый след.
– Как будто кандалы снимаю, – призналась я.
Вильям тронул красную полоску на моем запястье, придирчиво сощурил глаза и сказал:
– Я передумал. Надевай обратно. Мне слишком нравятся потертости на твоей коже.
– Det er for sent. Nå er jeg fri kvinne, – пропела я по-норвежски, давясь смехом.
– Ты говоришь почти без акцента, fri kvinne, – умиленно повторил Вильям. – Кто тебя учит?
– Репетитор. И Бекки. И еще я смотрю норвежские сериалы…
– Норвежские сериалы?! По-моему, кое-кто очень увлекся Норвегией.
– С тех пор как в моей жизни появился один норвежец, только о Норвегии и думаю… Надеюсь, и ты любишь Ирландию так же сильно…
– Эту страну, где меня упрятали за решетку, где вечно дождь и слякоть, где снег только раз в три года и где живет самая кровожадная девочка на свете?
– Вильям! – простонала я и натянула на голову одеяло.
– Шучу. Я очень люблю твою страну. А учитывая, что Дублин основали викинги, можно считать, что я просто вернулся на историческую родину.
Давно я так не хохотала, аж слезы навернулись.
– Да, мой викинг, здесь тебе самое место, – выглянула из-под одеяла я. – В этой стране, в этом городе, в этой кровати. Кстати, нам нужно бы поспать хотя бы пару часов до лекций. Как у тебя дела с учебой? Успеваешь нагнать все, что пропустил?
– Нет.
– Ох, а что делать?
– Кажется, кое-кто останется в универе еще на год. Боюсь, не успею разгрести все, что задолжал, до конца года.
– Подожди-подожди, – ахнула я. – Еще год ездить с тобой на лекции, сидеть за одним столом в кафе и демонстрировать всему универу своего горячего норвежского парня? Дай подумать… Господи, кажется, я в восторге!
* * *
«Привет всем! Смотрю, у меня прибавилось подписчиков, с тех пор как я сделала свой Инстаграм открытым. Это здорово! Потому что сейчас я скажу кое-что по-настоящему важное.
Я всегда думала, что обречена быть одинокой. Шансы на то, что я найду совместимого человека, сводились к одному на миллион, если не на миллиард. Но теперь я знаю: каждому из нас кто-то предназначен. Нужно просто искать этого человека, обойти целый свет, заглянуть в сотни глаз, коснуться сотен рук, услышать сотни слов – и наконец узнать его. Всем управляет статистика, в конце концов. Если вероятность встретить своего человека – один к ста, то это значит, что нужно перезнакомиться с этой сотней. Если один на тысячу – то с тысячей. А кто говорил, что будет легко? Или вы думаете, что ваша судьба сама постучит к вам в дверь, пока вы будете сидеть дома и вышивать носовые платки?
Возможно, слово «статистика» звучит не так романтично, как «судьба», но зато на статистику, в отличие от всего остального, можно положиться. Статистика не подведет. Она в результате обставит всех, кто против вас: звезды, невезуху, закон подлости… Если статистика обещает вам один шанс на тысячу, то вы его получите, черт возьми! Только позвольте ей начать работать. Договорились?
А теперь по традиции немного моих стихов, по которым, я надеюсь, вы соскучились:
Замок разрушен: ни камня на камне,
Теперь заживут все ожоги и раны.
Мой принц даровал мне и трон, и корону,
Я больше не пленница Стигмалиона!
Мне больше не страшно, мне больше не больно,
Он сделал меня счастливой и вольной,
Свободной, как в небе парящие птицы!
Смотрите, как в воздухе пепел кружится,
Как плавятся цепи, как крошится камень,
Как я в его плечи впиваюсь руками,
Как падают звезды, как двое влюбленных
Стоят на руинах Стигмалиона».
Комментарии (578):
«Впервые плачу, читая Инстаграм…»
«Огромный бокал за вас двоих!»
«Я тоже теперь хочу норвежца. Но только где же его взять?»
«Будь счастлива, ты заслужила! Крейг»
«Это тот редкий случай, когда я советую послать сон подальше и заниматься кое-чем поинтересней! Обнимаю вас крепко! Мишель».
«Продолжай писать стихи про Стигмалион! Стигмалион форэва!»
«Будущая миссис Вибеке Макбрайд мечтает поскорее встретиться с будущей миссис Долорес Веланд и уже купила для этого особого случая бутылку марочного вина. Люблю тебя, Ло!»
«Пообещай, что это не конец истории и ты продолжишь вести свой дневник».
«Jeg elsker deg så mye. W».
* * *
Я наспех паркую машину у ресторана. Мы договорились поужинать вчетвером: я, Вильям, Сейдж и Бекки – и я, как всегда, опаздываю. Еле-еле успела разделаться с делами в госпитале, принять душ и надеть что-то «более», как говорит Бекс. Вхожу в ресторан и тут же вижу у дальнего окна Сейджа, лениво листающего меню. Ура, на этот раз не я последняя!
– Как твои дела? – Я тискаю брата, плюхаюсь рядом с ним и стягиваю перчатки.
– Лучше просто некуда, – отвечает Сейдж, откидываясь на спинку стула. – А у вас как?
– Парим в облаках, Сейдж. Разучились ходить, – пою я. – За что надо сказать спасибо не только нашим родителям, но и моему изобретательному брату и его девушке!
Сейдж смотрит на меня с теплой улыбкой. Потом опускает глаза.
– На какой стадии приготовления к свадьбе? – интересуюсь я. – Вчера Бекки показала эскиз платья! Господи, какая красота! Она будет так прекрасна, что ты ослепнешь, мой маленький смертный человечек, которому повезло влюбить в себя богиню, – веселюсь я.
Меня распирает от эмоций, счастье бурлит внутри, и я говорю, говорю, говорю, пока Сейдж не обрывает на полуслове:
– Свадьбы не будет, Лори.
Окружающие нас звуки вдруг исчезают. Мы с братом сидим посреди леденящей кровь тишины. Люди вокруг продолжают говорить и стучать вилками, но я ничего не слышу. Вообще.
– Что произошло? – одними губами произношу я, боясь нарушать эту тишину, как ядовитую паутину.
– Всего лишь еще одна… шалость судьбы, – поясняет Сейдж надломленным голосом и отводит взгляд. Он так бледен, что жутко смотреть.
– Не тяни! Что ты натворил?! Или она?
– Не она. Она не знает. Но я скажу ей сегодня после ужина.
– Значит, ты! Что ты наделал? Изменил ей?
Вымученная улыбка трогает его губы и тут же угасает. Мои предположения явно кажутся ему полной чушью.
– Р-разлюбил? – шепчу я. – Встретил другую?
Сейдж качает головой, вздыхает и стягивает с шеи шерстяной шарф, который я до настоящей минуты считала просто элементом его нового стиля.
Его шея усыпана бордовыми пятнами, в форме которых я безошибочно узнаю отпечатки кончиков пальцев и оттиски губ. Но это не засосы.
Это ожоги.
– Я не понимаю, – говорю я, нервно сглатывая. Я не понимаю ровным счетом ничего.
– Эта… гребаная аллергия – она есть и у меня тоже. Просто начала проявляться только сейчас. Я не подозревал. Ну а теперь все и так ясно. Последние пару месяцев начал замечать раздражение на коже после секса с Бекс…
– Нет! Нет… – Я пересаживаюсь на другой стул, поближе к нему, и обнимаю одной рукой.
– А потом начало жечь во рту после поцелуев… И еще кое-какие подробности, которые я оставлю при себе.
– Вы справитесь! Если это та же болезнь, что и у меня, то горячая вода… И спреи…
– Даже слышать об этом не хочу.
– Почему?!
– Потому что хочу, чтобы она жила полной жизнью. С кем-то… нормальным. Хочу, чтобы она была с тем, кого не будет бояться ненароком убить… С тем, с кем не нужно обращаться, как с фарфоровой вазой! Я уже все решил, – добавляет он и подает официанту знак.
Я молчу, пока он делает заказ. Пока нам приносят воду и разливают в стаканы. Пока Сейдж снова наматывает на шею шарф, который делает его похожим на парня из модного каталога. Очень бледного парня с очень грустными глазами… Как странно видеть таким потерянным человека, чья мудрость, дерзость и драйв так щедро подпитывали меня всю мою жизнь.
– Жизнь ничего не дарит, только одалживает на время – так говорят? Пришло время возвращать все обратно. Все, что у меня было.
– Замолчи! – вскрикиваю я так громко, что люди вокруг начинают оглядываться. – Сколько раз! Сколько раз ты говорил мне, что нельзя сдаваться! Что выход будет! Что нужно верить! И вот теперь…
– Я неплохой советчик, когда дело не касается меня самого, не так ли? – меланхолично острит он. – Долорес… Давай проведем этот вечер, как будто ничего не случилось. Как будто все это, – он указывает на свою шею, – просто мой страшный сон. Как будто жизнь продолжается.
– А она и продолжается! Просто теперь ты очень полюбишь горячую воду, болван, – говорю я сквозь слезы. Мой подбородок предательски дрожит, руки трясутся, а сердце вообще трепыхается внутри, как подбитое.
Сейдж натянуто улыбается в ответ и наливает мне вина из только что принесенной официантом бутылки.
– Начали без нас? – восклицает Бекки за спиной, да так неожиданно, что мы оба вздрагиваем. – Ах вы, маленькие ирландские алкоголики!
Бекс звонко смеется и садится рядом с Сейджем, обвивая его руками. Она снова перекрасила волосы. На этот раз – самый спокойный и красивый цвет из всех, что были раньше: каштановый с золотистыми всполохами. Он придает ей серьезность и какую-то особенную красоту, взрослую красоту. Надеюсь, она сохранит его до свадьбы и не выкрасит волосы накануне церемонии в голубой или красный!
Вильям опускается рядом и касается губами моего виска. Мой парень выглядит, как бог, улыбается, как король, и, как обычно, излучает невидимые, но ощутимые волны счастья и секса. Обычно я не могу оторвать от него глаз, но сегодня они снова и снова тянутся к брату.
Я украдкой наблюдаю за тем, как Бекки целует Сейджа в губы, и как он торопится запить ее поцелуй вином. Как вздрагивает его рука, когда на нее опускается ладонь Бекс. Как пристально Сейдж смотрит на Бекки, словно не может насмотреться. Как он вполуха слушает ее щебет о предстоящей свадьбе и чертовски умело делает счастливый и беззаботный вид.
И тогда я перевожу взгляд на Вильяма и понимаю, как сильно, безумно, слепо и отчаянно я ценю то, что у нас есть. То, что пока никто не отнял. Но то, что так легко потерять. Я сжимаю его руку под столом, и он сжимает мою в ответ. Мне хочется плакать от боли за брата, но я не позволю себе испортить этот ужин.
И еще я не позволю ему сдаться.
Я буду бороться за него, как он когда-то боролся за меня.
Ведь борьба – это единственное, что может заставить Бога открыть свою базу данных, разыскать наши профайлы среди семи миллиардов и переписать наши судьбы.
