Книга: Стигмалион
Назад: 40 Хочу быть отомщенной
Дальше: 42 Романтическая глава для бабушки

41
Просите – и дано вам будет

Если ты знаешь, за что бороться, то нужное оружие – только вопрос времени. Во вторник, четырнадцатого февраля, у здания суда собралось столько человек, сколько я не ожидала увидеть даже во сне. Друзья Вильяма, мои друзья, какая-то незнакомая молодежь и даже журналисты телеканалов с фотографами.
Айви привела целую ораву девушек-фотомоделей, одетых в окровавленные майки с надписями «Мне бы парня, как он» и «Хочу быть отомщенной». На их лицах были весьма правдоподобно нарисованы синяки и кровоподтеки.
– Надеюсь, ты не против, подруга, – сказала мне Айви, отхлебывая кофе из большого стакана. – СМИ любят всякие такие штучки.
– Если все эти разукрашенные феи помогут вытащить его, то я только за.
– Помогут, вот увидишь. Правда должна кричать и вопить, тихую никто не услышит, – добавила она, удовлетворенно оглядывая толпу своих девиц.
– Надо было сделать все это перед судом, – вздохнула я, натягивая капюшон на голову.
– Если честно, приговор был очень неожиданным. Я до последнего надеялась, что мы все уйдем оттуда и устроим большую вечеринку.
Я смотрела, как Айви поправляет макияж на лицах девушек и перебрасывается с ними шутками, потом увлекла ее в сторону и, понизив голос, спросила о том, что не давало мне покоя со дня суда:
– Айви, ты была беременна? Я не знала…
– Никто не знал, кроме нас двоих, но в ту минуту я решила, что об этом стоит сказать.
– Мне очень жаль, что так вышло, – сказала я совершенно искренне.
Айви всмотрелась в мое лицо, потом положила руки мне на плечи и ответила:
– Подруга, только не ищи в этом какой-то особенный смысл, его там нет. Это была случайность. Презерватив подвел. И повреждение было таким крохотным, что никто из нас этого даже не заметил. У меня нет другого объяснения, как это могло произойти. Потерю, конечно, тяжело было пережить, но сейчас я знаю, что было бы ошибкой рожать ребенка. Не то время, не то место, не те родители… Я считаю, что если уж беременеть, то осознанно, в браке, в стабильности, высчитывая циклы в объятиях любимого и вместе мечтая об этом. А не в первых студенческих отношениях, на пьяных вечеринках, посреди хаоса съемной квартиры.
– Может, ты и права, но я считаю, что если двое решают сохранить беременность, тогда у них все… серьезно.
– А у нас и было серьезно. Было. Но теперь прошло, – пожала плечами Айви. – Многие вещи просто проходят, Лори. Причем закончиться могут в любой момент. Любовь, дружба, отношения, семья – все, что угодно, может р-раз – и оборваться. Жизнь ничего не дарит, только одалживает на время. Слыхала такую поговорку? Так что сделай выводы и не теряй даром времени.
– Вот вы где! Привет! – подскочила к нам какая-то брюнетка, в которой мы с Айви едва узнали Бекки. Теперь ее волосы были иссиня-черными, с голубоватым отливом, как крылья воронов. Вместе с ее ярко-голубыми глазами смотрелось просто отпадно. Пожалуй, даже круче «розового бунта» и «Матери драконов».
– Смотрите, тут просто прорва операторов и журналистов! – воскликнула она. – Я думаю, что завтра мы будем на всех полосах! Как я выгляжу?
У Вибеке на лбу алой краской было написано слово «Справедливость» и той же краской подрисованы кровавые слезы на щеках. В ее руках шелестел на ветру плакат с надписью «Вильям, женись на мне». Вокруг букв была старательно нарисована целая куча пошлых пухлых сердечек.
– Дико видеть у тебя в руках такой плакат, – заметила я.
– Я сделала его для тебя, держи! – не растерялась Бекс и сунула его мне.
– Больше похоже на плакат фанатки принца Уэльского, чем на требование справедливого суда, – проворчала я. – Да еще и все эти сердечки…
– Что ты имеешь против сердечек? – комично нахмурилась Бекки.
В этот момент к нам подскочил какой-то фотограф и давай щелкать вспышкой.
На следующий день этот снимок попал на обложку «Айриш Индепендент»: грозная Айви в футболке с надписью «Скажи мне в лицо, что он сделал это зря», эффектная Вибеке, изображающая справедливость, плачущую кровавыми слезами, и я – промокшая и продрогшая, с синими губами и потекшей тушью, держащая в руках плакат «Вильям, женись на мне».
В тот день я замерзла так, что уже в среду слегла с лихорадкой. Решила не идти в университет и весь день пролежала в кровати, задыхаясь от отчаяния и боли в груди. И, наверное, выглядела так несчастно и убого, что Бог вздохнул и сжалился: вечером я заглянула в почту и обнаружила там письмо от секретаря начальника тюрьмы, некой мисс Хоуп. Она написала, что мистер Райли с пониманием отнесся к моей просьбе и отдал ей распоряжение организовать нашу с Вильямом встречу.
У вас бывало такое, что все очень-очень плохо, а потом – резко хорошо? Настолько резко, что аж позвонки в шее хрустят. Вот это был как раз такой случай. После этого письма я вскочила с кровати и танцевала в темноте, кружась по комнате и глупо хихикая. Тот, кто сказал: «Просите – и дано вам будет», – знал, о чем говорил.
* * *
Мне пришлось ждать нашей с Вильямом встречи еще три недели. Какая ерунда для того, кто готов ждать хоть целую вечность.
И на этот раз не было никаких перегородок и никаких телефонных трубок. Я оказалась в большой плохо обставленной комнате с обоями мятно-зеленого цвета, посреди которой стоял деревянный стол и пара стульев. На стене висела одинокая картина, изображающая руины какой-то крепости, а с потолка свисала не менее одинокая лампочка. Под ногами скрипел облезший паркет, а решетка на единственном окне была такой плотной, что почти не пропускала свет.
Меня привели туда раньше Вильяма и оставили дожидаться его в полном одиночестве. Я бродила по этой неуютной комнате туда-сюда, не зная, куда себя деть. Втянула голову в плечи и жадно вслушивалась в каждый звук, доносившийся из-за двери.
А потом он пришел…
Знаете, что врезалось в память сильнее всего в тот день? Как судорожно мы снимали перчатки – он свои, я свои, – пока шли друг к другу. Как Вильям уронил их на пол и сжал дрожащими руками мое лицо. Как я заскользила по его спине голыми ладонями. Как соприкоснулась наша кожа – влажная и горячая. Мы словно перестали верить в то, что действительно совместимы, и теперь, переполненные страхом и недоверием, спешили перепроверить это заново.
Его руки сомкнулись на моей талии, и он поцеловал меня так горячо, как будто в комнате не было камер. Как будто вокруг вообще ничего не было: ни стен, ни решеток на окнах, ни колючей проволоки на высоких заборах – только мы и все это электричество, которое жгло нам губы и кончики пальцев. А потом Вильям зарылся лицом в мои волосы и пробормотал:
– Значит, ты хочешь, чтобы я женился на тебе?
«Ой, нет… Только не это…»
– Только не говори, что видел это фото, – взмолилась я, прижимая пылающее лицо к его груди.
– Это фото и многие другие. Как ты сражаешься за меня. И мокнешь под ледяным дождем. Как ты даешь гневное интервью журналистам «Айриш Таймс» и сердито размахиваешь плакатом с сердечками… А теперь скажи. – Он заглянул мне в глаза. – Ты в порядке? Ты спишь? Ешь?
– Я в порядке. А ты?
– В норме, – заверил он и, видя сомнение, добавил: – Серьезно. Даже не на что жаловаться.
– Я вижу новые следы от ожогов на твоих руках…
– Перебои с поставками латексных перчаток, – отшутился Вильям, тихо рассмеявшись.
– Я так боюсь потерять тебя… Что, если на тебя кто-то нападет?
– Полежит неделю в лазарете. Не переживай за него.
– Я не переживаю за него, только за тебя!
– Тогда лучше переживай за него, – улыбнулся он бесстрашно и дерзко, как мальчишка.
– У тебя есть сокамерники? Кто они?
– О-о-о, Найл, – чуть ли не с нежностью в голосе протянул Вильям.
– Мне уже не нравится это твое «о-о-о». – Я шлепнула его по руке, грозно хмурясь.
– Отличный парень, надо обязательно пригласить его в гости. Он выйдет через полгода.
– За что он сел?
– Убил свою девушку. Но она была стервой. Найл объяснил, что она была просто невыносимой…
– Вильям, скажи, что это шутка!
– Конечно, это шутка, – сдался он, притягивая меня к себе. – Найл протестовал против бурения нефтяной компанией скважин на ирландском шельфе. Отказался уходить, когда всех разгоняли, вломил полицейскому, потом еще одному…
– О-о-о…
– Зато мне нравится твое «о-о-о», Долорес Иден Макбрайд. Ты произносишь его почти так же, как в ту ночь, когда… в Ночь Потопа, короче.
– Я обещаю, ты услышишь его еще не раз. Только береги себя. И передай Найлу, что я буду рада познакомиться с ним. Он герой. И ты, кстати, тоже. Звезда газетных полос. Я удивлюсь, если поклонницы еще не забросали тебя любовными посланиями.
– Я уже начал обклеивать ими стены, – улыбнулся он.
– Ты правда в порядке?
– Правда. Все это как… трехзвездочный отель. Только все выходы замурованы, а горничные носят дубинки вместо кофе…
Я рассмеялась сквозь слезы. Как здорово, что у него есть силы шутить даже в таком месте, как это.
– Долорес, не волнуйся обо мне, хорошо? Если с тобой все будет в порядке, то и со мной тоже. Пообещай мне, что с тобой ничего не случится, пока я здесь.
– Обещаю.
– Через три месяца апелляционный суд, и если повезет, то все лето мы проведем вместе.
– Я хочу в Норвегию.
– Значит, мы поедем в Норвегию, – кивнул Вильям. – Правда, там нечего ловить летом…
– Рыбу, – буркнула я.
– Разве что рыбу.
– И плавать на лодке по фьордам.
– Норвежские слова из твоих уст – это самое сексуальное, что я когда-либо слышал.
– Согне-фьорд, Тронхеймс-фьорд, Хардангер-фьорд, Нур-фьорд, – забормотала я, игриво улыбаясь.
– Ты знаешь, что я сделаю с тобой, когда выберусь отсюда?
– Заставишь говорить по-норвежски день и ночь?
– Говорить? Нет. Кричать, – заверил он, прожигая меня взглядом.
Перед тем, как мы расстались, я вытащила из кармана и вручила Вильяму конверт – тот самый, с открыткой и признаниями, который отец вернул мне после суда. Сомнений больше не было: я хотела быть с ним. Сегодня, завтра, а потом столько дней, сколько мне отмеряно… Надеюсь, Вильям сейчас читает его в своей камере и думает о том же.
* * *
Я прочла в соцсетях множество душераздирающих историй с хэштегом #ХочуБытьОтомщенной. Истории об оскорблениях, нападениях, изнасилованиях, травле. Я связывалась с теми, кто их написал, и спрашивала, не хотят ли они поучаствовать в масштабном фотопроекте и рассказать о своей истории во всеуслышание. Кое-кто боялся огласки, но многие соглашались, и я приглашала их в фотостудию Айви. Там мы пили кофе и болтали, а Айви, вооружившись камерой и расставив по периметру вспышки-зонтики, творила свою фотомагию.
Раньше меня интересовали только истории людей с ограниченными возможностями, но после всего, что произошло, я поняла, что жизнь может искалечить любого, что каждый может потерять физическое или душевное здоровье, что все люди хрупки, как мотыльки, и что любого можно сломать.
Взять хотя бы Айви. Она храбрилась, но нападение Фьюри все же оставило отпечаток: она стала более замкнутой и молчаливой. Часто оглядывалась и пугалась резких звуков. Сколько раз я заставала ее с заплаканным лицом и искусанными губами. Айви начал сопровождать повсюду телохранитель по имени Оливер – высоченный громила с бритой головой и татуировками на шее.
– Я не думаю, что на меня нападут из-за угла или что-то в этом роде, – сказала Айви, когда мы сидели в ее фотостудии и уминали печенье с йогуртом. – В большинстве случаев жертва знает насильника и сама по глупости отправляется к нему навстречу. Теперь я это знаю, но все равно, с крепким парнем за плечом как-то спокойней…
– Твой доктор не ревнует? – поинтересовалась я, смахивая с юбки крошки.
– Мой доктор сам его и нашел. Заметил, что я пугаюсь каждой тени, и решил, что это не помешает. Терри дружит с парнем, у которого свое охранное агентство в Дублине, и они это устроили на раз-два, – улыбнулась Айви. – Лучше расскажи, как дела у тебя с Вильямом?
– Видимся каждые выходные.
– Как он?
– Правдоподобно делает вид, что его отправили не в тюрьму, а в трехзвездочную гостиницу.
– Это на него похоже, – закивала Айви.
– Он не выглядит затравленным или сломленным, но, знаешь, он похудел. Под глазами тени. И на руках следы от едва заживших ожогов… Отшутился, что у них перебои с поставками латексных перчаток. Но я боюсь, что просто многого не знаю, а он не будет говорить, чтобы не пугать меня…
– Может, так и есть. Сама понимаешь, подруга, тюрьма – не клуб любителей вязания. Но мы на верном пути. Твое интервью газете, где ты сказала, что закон должен служить людям, а не люди закону, – просто конфетка. А после того, как я открою фотовыставку, об этом деле заговорят еще больше. Мы вытащим его, обязательно. За мной долг, который я ему с радостью верну.
* * *
Выставка прошла с большим успехом. О ней много говорили и писали.
На фотопортретах были запечатлены люди – красивые, яркие, пронзительно смотрящие прямо в кадр. А под каждой фотографией можно было прочитать их истории – истории, о которых они прежде молчали. Истории, написанные темно-красными чернилами – кое-где смазанными и потекшими, как будто их писали кровью: была изнасилована, потеряла ребенка, удерживался в заложниках, был искалечен за то, что держал за руку другого парня…
«Ты бы заступился за меня? Заступись за тех, кто рядом, не закрывай глаза», – так заканчивалась каждая история.
* * *
На конец весны был назначен апелляционный суд, и до до него надо было как-то дожить. Собрать в кулак волю, беречь нервы, общаться с людьми, чем-то заниматься, чтобы не сойти с ума от волнения. И я отправилась туда, куда давно звало меня сердце. В то место, куда я постоянно возвращалась мыслями.
В один из последних зимних дней я остановила машину на парковке ветеринарного госпиталя. Кровь шумела в ушах, когда я поднималась по ступенькам, а затем шла по коридору к кабинету Андреа. В приемной было полно пациентов. В воздухе витал запах моющих средств, названия которых я все еще помнила наизусть. Плакат с моим изображением до сих пор украшал входную дверь, и я подумала, что это добрый знак.
Андреа говорила по мобильному, хмуро глядя перед собой. На ее столе, заваленном корреспонденцией, звонил второй телефон. А в кресле, что стояло напротив ее стола, сидела какая-то пожилая женщина с заплаканным лицом и судорожно сжимала в руке платок.
Андреа подняла глаза, и ее лицо тут же словно лучом осветили. Я даже поздороваться не успела, как она уже выбралась из-за стола, подошла ко мне и обняла. Просто обняла, без слов. Потом повернулась к заплаканной посетительнице и сказала:
– Миссис Даффи, познакомьтесь, это мисс Макбрайд, мой заместитель-стажер. Она наконец-то вернулась из отпуска, и я сейчас на десять минут оставлю вас с ней, потому что у меня рожает… сенбернар в соседнем кабинете. Приму роды и тут же к вам вернусь!
Я изумленно уставилась на Андреа, прекрасно зная, что никакой сенбернар у нас не рожает, потому что в соседнем кабинете – склад чистящих и моющих средств и ряд веников всех цветов радуги, уж я-то знаю! И, минуточку, что еще за «заместитель-стажер»?
– Долорес, у миссис Даффи сейчас оперируют собаку, и она очень волнуется. Я уже ознакомила миссис Даффи с процентом неблагоприятных исходов при подобных операциях – к слову, он мизерный – но миссис Даффи все равно страшно взволнована…
– Да, – подтвердила женщина, громко сморкаясь в платок.
Андреа посмотрела на меня почти умоляюще. Потом одними губами прошептала мне «Спаси меня!», схватила оба телефона и выбежала из кабинета, повторяя на ходу: «Всего десять минут! Всего десять минут!»
– Миссис Даффи? – откашлялась я, присаживаясь рядом с ней. – Расскажите о своей собаке. Как ее зовут? Какой она породы?
– Это пудель, – вздохнула пожилая женщина, промакивая уголки глаз.
– Пудель! – воскликнула я. – Не поверите, но моя первая собака тоже была… практически пудель.
– И вы тоже вязали ей свитерочки?
– Свитерочки? – кашлянула я. – Нет, свитера я ей не вязала, но любила бесконечно…
– Как же так… Без свитера-то… И она ни разу не простудилась?
Я терпеливо вздохнула и широко улыбнулась во все тридцать два. Боже, надеюсь, сенбернар у Андреа будет рожать не слишком долго…
Час спустя, когда операция закончилась и миссис Даффи забрала своего питомца домой, мы с Андреа говорили по душам в ее кабинете.
– Я знала, что ты вернешься, Долорес. Успокоишься и вернешься. Ты нужна этому месту, а это место нужно тебе. Драться на мечах со смертью ты, может быть, пока не готова, но зато ты можешь стоять со мной рядом и… хмуриться на нее.
– Хмуриться на смерть, – улыбнулась я.
– Да. Хмуриться, махать на нее руками и показывать средний палец, пока мы с Фергусом расчехляем свои катаны, – рассмеялась Андреа.
– Будет сделано, сэнсэй, – кивнула я.
– Я в тебе не сомневалась. Кстати, загляни сегодня в отдел кадров, у них там для тебя кое-что есть.
– Да? А что?
– Я хочу взять тебя на работу, знаю, университет и тэ дэ, но хотя бы на полставки…
– Ты шутишь! У меня же никакой квалификации!
– У тебя высочайшая квалификация по гармонизации климата, Долорес. Я хочу, чтобы ты и дальше его гармонизировала, только уже за деньги, тем более что вакансия моего ассистента свободна. Что ты на это скажешь?
Что я могла на это сказать? Только одно:
– А в каком кабинете у нас отдел кадров?!
Назад: 40 Хочу быть отомщенной
Дальше: 42 Романтическая глава для бабушки

Лена
Такое чувство, что я побывала в шкуре главной героини, это лучшее, что я когда-либо читала!