Незнакомка в розовом лифчике, сжимающая в руках одну из моих футболок и изучающая фотографии на стене комнаты – знала ли она, какой смертельный номер затеяла? Вот уже два года порог этой комнаты переступала только одна девушка – Айви Эванс (ну и сестра, постоянно таскавшая мою одежду и не имевшая ни малейшего представления о личном пространстве). И если бы Айви узнала об этом вторжении, то остаток вечера мне бы пришлось провести в качестве рефери.

Девушка резко обернулась на звук моих шагов и, прижимая футболку к груди, нервно заметила:

– Как насчет того, чтобы научиться стучать?!

И в этот момент произошли сразу две странные вещи: мне вдруг стало тяжело дышать, и пронзительная, нестерпимая боль прострелила левую руку – ту самую, на которой не было двух пальцев. Я сжал ее в кулак и спрятал в карман.

Что, черт возьми, это было? На что такая реакция? Ведь не на эту вот малолетку, испуганно переводящую глаза с меня на фотки и обратно. Она нервно отступила и еще сильнее вцепилась в футболку: пальцы дрожали. У ног лежала упавшая кофточка, залитая какой-то жидкостью, скорее всего, выпивкой. Все ясно, Бекки притащила ее сюда переодеться и вручила одну из моих футболок – черную, с ярко-красным логотипом «Under Armour» на груди. Та самая, которая была на мне, когда мы с Айви впервые занялись сексом, и которую Айви потом носила весь следующий день, утопая в ней, как в платье. Забавная ирония: теперь другая собирается надеть ее поверх своей довольно-таки симпатичной груди. Надеюсь, Айви уже достаточно выпила и не заметит этой вопиющей наглости.

– Стучать? В дверь своей комнаты? – раздраженно переспросил я и вышел.

Девчонка вылетела из моей комнаты меньше чем через минуту и тут же принялась извиняться. Ее голос снова заставил бушевать во мне какие-то странные искры, бегавшие по позвоночнику и оседавшие в кончиках пальцев.

– Мы нигде раньше не встречались? – спросил я, заставляя себя дышать ровно.

Нигде. Она отмела все возможные варианты. Все лето готовилась к поступлению.

– Первокурсница? – предположил я.

Она самая.

– Веселись, – сказал я, вошел в свою комнату и закрыл дверь. Прислонился лбом к стеклу окна, пытаясь успокоить растрепанные нервы. Внезапно мне в голову пришла мысль о пожарной лестнице: интересно, если вдруг понадобится сбежать из этой квартиры, смогу ли я?

И тут до меня дошло, что это паническая атака. Я давно их не испытывал, но они у меня уже случались. В ответ на триггеры.

«Триггер – это нечто, что заставляет снова испытывать пережитый ужас, Вильям, – когда-то объяснил мне мой психотерапевт. – Придется избегать их всеми силами. Ты говоришь, что на тебя накатывает паника и ступор, когда ты слышишь лай собак? Тогда это то, что нам с тобой не стоит слышать. Обычно триггер является частью травмирующего переживания: это может быть плач ребенка, звук бьющегося стекла, некий символ, текст или изображение. Понимаешь? Что-то еще, кроме лая, вызывает у тебя панику, желание спрятаться, испуг, отторжение?»

«Нет, – ответил я тогда. – Только лай».

Очевидно, не только он.

Я переоделся, поставил телефон на зарядку и вышел из комнаты, едва не столкнувшись с этой дюймовочкой, похитившей мою футболку. Она и в самом деле была мелковата: едва доставала до плеча. Как рассерженный воробей, набросилась с какими-то расспросами: она что-то не так поняла и потребовала объяснений.

Я начал объяснять, что к чему, едва не зеленея от очередного приступа паники. Мне вдруг совсем поплохело. Захотелось сбежать. Захотелось отпихнуть ее, захотелось, чтобы она закрыла рот и наконец прекратила мучить меня своим…

Голосом.

Мне становилось плохо от ее голоса.

Я ушел из коридора раньше, чем успел осознать это в полной мере. Вернулся к Айви и принялся нежничать с ней на диване, пока толпа опустошала бутылки и играла в не самые пристойные игры.

Айви вела себя очень дерзко, когда была пьяной. Потеряв всякий интерес к моей груди, Айви сунула руку под пояс джинсов. Я напрягся, но она умело избегала контакта с моей кожей. Просто касалась через ткань боксеров. Бесстыдница.

Остатки паники покидали меня, в теле разливалось тепло, близость Айви и ее бесстыдство гасили напряжение. Надеюсь, все уже пьяны настолько, что видят только Ричи, пытающегося изнасиловать гитару. Я обвел глазами помещение, и мой взгляд наткнулся на Дюймовочку, забившуюся в кресло на противоположной стороне комнаты. Она сжимала в руке бутылку сидра и таращилась на меня во все глаза. Красная, как помидор. Наверно, увидела все то, на что первокурсницам пока еще не так часто приходится смотреть.

– Новенькая. Правда или действие? – обратился к ней Ричи. Я знал, что вопрос будет с подвохом еще до того, как он закончил предложение. – Ты девственница?

Айви громко хихикнула мне в ухо и перевела глаза на новенькую. Та покраснела еще сильнее, начала мяться, опустила глаза, потом подняла их, в панике оглядывая присутствующих.

Боюсь, ее взгляд был красноречивей любых слов. Она в самом деле еще ни с кем не занималась сексом, и теперь это стало известно каждому в этой провонявшей алкоголем комнате. Как печально…

Бекки вступилась за нее. Айви, наоборот, подлила масла в огонь, громко спросив, не делают ли первокурсниц из сахара. Потом все кое-как замяли, продолжили игру, и я собрался было утащить Айви в спальню, как вдруг она хлопнула меня по колену и, указывая глазами на Дюймовочку, сказала:

– На этой девке твоя футболка.

Я знал этот тон. Таким тоном обычно зачитывают смертельные приговоры в фильмах.

– Бекки дала ей, девчонка чем-то облилась.

– А у Бекки закончились чистые тряпки, что ли?

– Они у нее и не начинались, – отшутился я.

– Вильям, – сжала зубы Айви. – Это не смешно.

– Да ладно, – улыбнулся я ей. – А по-моему, очень. Ты ревнуешь не только меня, но и мои футболки.

– Я не ревную твои футболки! – возмутилась она. – Мне просто дороги воспоминания о нас с тобой, которые эта телка сейчас оскорбляет, потея в мою самую любимую футболку.

– Потея? – почти расхохотался я.

– Еще как. Посмотри на ее фейс. Красный и потный. Да с нее прямо течет. Ткань к сиськам прилипла… Фу… Жаль, что футболка не серая, тогда бы все увидели два пятна у нее под мышками.

Я не удержался и перевел взгляд на новенькую. Она и в самом деле выглядела разгоряченной. Лоб блестел, щеки порозовели. Но мне не казалось смешным то, что с ней происходило. Она волновалась, ужасно волновалась и не знала, куда себя деть. Смотрела в пол и часто водила тонкой ладонью по лбу. С какой планеты она сюда явилась? Такая испуганная, словно впервые находится среди людей.

Я украдкой изучал ее, пока Айви отплясывала тверк, потея не хуже взволнованной новенькой. Потом она без сил упала рядом со мной, разливая джин-тоник из стакана, и прошептала:

– Смотри, что сейчас будет!.. – И громко, чтоб услышали все, объявила: – Ты! Новенькая! Да! Поцелуй того, кто первым поднимет руку!

Того, что случилось дальше, не ожидал никто. «Жертва» внезапно уронила свою бутылку и с криками «Нет! Не надо!» отшатнулась от бросившихся к ней парней. Споткнулась, шлепнулась на пол, попыталась встать…

– Господи, ты только посмотри на нее, – шепнула Айви. – Умора!

Паника новенькой выглядела комично для большинства присутствующих: кое-кто даже громко заржал, – но только не для меня. Я слишком хорошо знал, что такое панические атаки, что такое ледяные пальцы ужаса, сжимающие горло и превращающие тебя в параноика, готового в любую секунду удариться в бегство…

Мне стало ее жаль, и я вступился за нее, на ходу придумывая «психованного регбиста» и надеясь, что она окажется умной девочкой и быстро схватится за мою соломинку.

И она схватилась, глядя полными благодарности глазами и улыбаясь нежно, по-детски. Думаю, примерно так она выглядела, когда была ребенком и кто-то из взрослых дарил ей подарки…

И в этот момент я понял, где видел ее раньше.

Я вспомнил это лицо – все его черты, вплоть до мельчайших пестринок на радужках глаз, вплоть до последней веснушки. Она повзрослела, восемь лет прошло, как-никак, с момента нашей первой и последней встречи. Она перестала быть ребенком. Больше не орала, не дерзила и не считала себя центром Вселенной. И волосы уже не торчали в разные стороны, а были уложены в длинное, идеально прямое каре. И лицо не было заляпано грязью. И что-то случилось с губами – они выглядели немного иначе: полнее и красивее, – но это точно была она.

Долорес чертова Макбрайд собственной персоной. Посреди моей гостиной. В кресле, которое я сам поставил в тот угол. Притопавшая на мою вечеринку. Натянувшая мою футболку. Дышащая моим воздухом, черт возьми.

Долорес Макбрайд.

Мой ночной кошмар.

Мой триггер.

Я выставил ее на раз-два, как только понял, что это она. Не знаю, чья нелепая шутка привела ее сюда, но больше ее здесь не будет. Потом я вытащил на кухню Бекки и, глотая от одышки слова, спросил, какого черта Долорес Макбрайд делает в моей квартире.

– Долорес кто? – нахмурилась она.

– Психопатка, натравившая на меня свою псину, если так понятней.

– Боже. – Бекс прижала к груди руки и вытаращила на меня изумленные глаза. – Не может быть. Ты что-то напутал.

Я нервно рассмеялся.

– Не-ет. Только не в этот раз. Это ты привела ее сюда? Зачем?!

– Мы познакомились сегодня днем у подъезда, я и подумать не могла, что это она! Может, ты все-таки ошибся? Давай найдем ее и прямо спросим… Где она?

– Я выставил ее к чертовой матери.

– То есть? Вильям… Блин… Мы взрослые люди… Нужно было спокойно поговорить.

– Спокойно поговорить? – переспросил я. – Ты серьезно? А о чем, прости?

– Я знаю, ты злишься…

– Злюсь? Ты понятия не имеешь, что со мной творится, Бекки.

– И что же? – пискнула она, глядя на меня с тоской и сожалением.

– Она – мой триггер. Меня накрывает паника, когда я вижу ее или слышу ее голос. Хочется сбежать, но сначала – впечатать ее лопатками в стену и заставить заткнуться. Только бы она больше не издавала ни звука!

Я потер ладонями лицо, потрясенный тем, что сказал. Стоит облачить мысли в слова – и они тут же звучат иначе и гораздо страшнее, чем в голове…

– Вильям, – прошептала Бекки, обеспокоенно заглядывая мне в глаза – Может, стоит позвонить Линдхарду? Думаю, он консультирует и по телефону тоже.

– Он не скажет ничего нового, – возразил я, не слишком горя желанием возвращаться к психотерапии и снова названивать врачу. – Будет все то же самое, Бекс. Советы избегать триггеров и точка. Ничего лучше с тех пор не придумали.

– Избегать триггеров, – повторила она.

– Именно. Я не хочу слышать лай собак и видеть Долорес Макбрайд.

– Это будет сложно, учитывая, что она теперь живет в нашем доме, этажом ниже… Прямо под нами.

– Что, прости? – вытаращился я.

– Вильям, не смотри на меня так, как будто это я ее сюда поселила!

– Проклятье! И надолго она здесь?

– Я н-не знаю, – совсем сникла сестра.

– Надеюсь, ненадолго, иначе кому-то из нас придется менять жилье. И, скорее всего, это буду не я.

После вечеринки, ближе к трем утра, меня поджидали три обескураживающие новости. Первая – Айви уснула на моей кровати, и мне пришлось довольствоваться диваном, засыпанным крошками от чипсов. Мы могли по три раза на день заниматься с ней любовью, но никогда не засыпали в одной кровати, чтобы случайно не прикоснуться друг к другу.

Вторая – кто-то обблевался в ванной комнате и убирать пришлось мне.

И третья – когда я вышел с сигаретой на балкон, тишина стояла мертвая. Ни проезжающих мимо машин, ни завываний ветра, ни визга диких лисиц, которые приходили в город ночью. И в этой тишине отчетливо был слышен чей-то плач. Сдержанные всхлипывания и глубокие вздохи – так дышат, когда очень-очень хотят успокоиться…

Я перегнулся через перила, вглядываясь в полумрак. На балконе нижнего этажа, прямо подо мной, в скупом сиянии ночных фонарей сидела Долорес Макбрайд и плакала.

Я удивился так, что позабыл про сигарету. Вспомнил о ней, когда начал дымиться фильтр. Швырнул окурок в темноту и он, кувыркаясь, полетел вниз и рассыпался на земле искрами. Скрипнула дверь этажом ниже, и балкон опустел.

Да ладно. Наверное, мне послышалось.

Чудовища не плачут.