Суд
Нижеследующий доклад составлен по материалам тогдашней прессы и книги «Полный отчет о суде над Родриком Джоном Макреем», опубликованной Уильямом Кэем из Эдинбурга в октябре 1869 года.
День первый
Суд открылся в здании окружного суда Инвернесса в понедельник, 6 сентября 1869 года. В восемь часов утра Родрика Макрея доставили туда из его камеры в Инвернесской тюрьме и поместили в комнату ожидания в подвальном этаже. Его привезли в экипаже без окон, в сопровождении конной полиции, и этот небольшой конвой вызвал сильное волнение среди прохожих на улицах. Если верить Джону Мёрдоку, освещавшему дело в «Инвернесском курьере», некоторые из увидевших конвой «выкрикивали оскорбительные слова, в то время как другие мастерили метательные снаряды из всего, что попадалось под руку». Таков был интерес к данному делу, что несколько сотен человек собрались у здания суда, и предприимчивые торговцы расставили свои прилавки, чтобы снабжать столпившихся людей.
Когда появилась процессия, поднялся оглушительный крик, и всадники не смогли помешать людям ринуться вперед и начать барабанить по стенам экипажа. Экипаж остановился, и несколько человек были ранены, пока полиция отгоняла дубинками толпу. Пожилую женщину, Мэри Паттерсон, истоптали ногами, и ей понадобилась помощь докторов. В последующие дни воздвигли барьеры, и полиция получила подкрепление, чтобы обеспечить беспрепятственное движение конвоя.
В зале суда провели специальные приготовления, поскольку на процессе желали присутствовать множество репортеров, и их впускали по предварительной договоренности через боковой вход. Вход на общую галерею организовали с помощью выпуска специальных листовок, которые, как обнаружилось позднее, переходили из рук в руки за внушительную сумму. В половину девятого общая галерея была полна, и лорд судья-клерк лорд Ардмиллан и лорд Джервисвуд заняли свои места на скамье. Корону в суде представляли генеральный солиситор мистер Гиффорд и мистер Уильям Кричтон, при содействии мистера Гордона Фрея, представителя Короны. Адвокату мистеру Эндрю Синклеру помогал его коллега, Эдвард Смит.
Лорд судья-клерк начал со строгого предупреждения собравшимся на общей галерее. Никому не позволено входить в зал суда или покидать его во время показаний свидетелей, и любого, кто нарушит процесс судебного разбирательства, выдворят без разговоров, конфисковав разрешение на вход.
Потом лорд судья-клерк обратился к защитнику. Он сказал, что в курсе существования «так называемых мемуаров», написанных заключенным. Поскольку данный отчет не был составлен после должного предупреждения и в нем содержатся признания, которые заключенный, возможно, не желает делать в ходе своей защиты, «ни документ, ни какая-либо часть его» не может быть принята в качестве свидетельства. Далее он твердо посоветовал обеим сторонам не ссылаться на документ во время опроса свидетелей. Решение по делу будет принято только и исключительно на основании свидетельств, выслушанных в суде. Ни генеральный солиситор, ни защита не возразили против этого правила, которое судья, без сомнения, установил, чтобы предотвратить любые позднейшие дискуссии в присутствии присяжных.
В пять минут одиннадцатого, под «оглушительный рев, который отнюдь не уняли удары молотка господина лорда судьи-клерка», заключенного подвели к скамье подсудимых. Репортер «Таймс» Джеймс Филби так описывает этот момент: «Ожидавшие увидеть монстра были жестоко разочарованы. Как только стихли первоначальные шум и гам, в большинстве услышанных мною реплик отмечалось, что подсудимый всего лишь мальчик. По правде сказать, то было самое точное наблюдение. Родрик Макрей не соответствовал представлению человека об убийце и совершенно не выглядел способным на те чудовищные поступки, в которых обвинялся. Он был невысокого роста, хотя с хорошо развитыми плечами и грудью, волосы его находились в беспорядке, лицо было бледным — без сомнения, из-за недель, проведенных в тюремной камере. Когда он вошел, его темные глаза окинули зал суда из-под тяжелых бровей, но он как будто полностью владел собой и никак не отреагировал на гвалт на общей галерее. Его адвокат, мистер Синклер, стоя возле скамьи подсудимого, велел Родрику занять на ней место, что тот и сделал, приняв почтительную позу — опустив руки на колени и склонив голову. В этой позе он оставался почти все время заседания».
Секретарь суда зачитал обвинительный акт: «Родрик Джон Макрей, ныне или недавно арендатор в Калдуи, Росшир, ныне или недавно заключенный в Инвернессе, вы обвиняетесь по просьбе Джеймса Мортимера, эсквайра, адвоката Ее Величества, в том, что, хотя по законам этого и любого другого хорошо управляемого государства убийство — ужасающее преступление и подлежит жестокому наказанию, все же верно и правдиво то, что вы, вышеназванный Родрик Джон Макрей, виновны в упомянутом преступлении, являетесь участником его или зачинщиком и пособником, поскольку, во-первых, утром 10 августа 1869 года, в жилом доме Лаклана Маккензи в Калдуи, Росшир, жестоко и злоумышленно напали на вышеназванного Лаклана Маккензи и с помощью кромана и флэфтера нанесли вышеназванному Лаклану Маккензи несколько ударов в грудь, лицо и голову и пробили ему череп. Вследствие этих действий или некоторых из них вышеназванный Лаклан Маккензи был смертельно ранен и умер на месте, будучи таким образом убит вами, вышеназванным Родриком Джоном Макреем».
Потом так же детально были предъявлены обвинения в нападениях на Флору и Дональда Маккензи, после чего лорд судья-клерк велел заключенному встать и обратился к нему:
— Родрик Джон Макрей, данным актом вы обвиняетесь в совершении убийства. Признаете вы себя виновным или нет?
Родди встал, опустив руки, сперва взглянул на своего адвоката и ответил ясным, но тихим голосом:
— Не признаю, мой господин.
Он снова сел, а Эндрю Синклер поднялся, чтобы представить на рассмотрение суда специальную защиту со ссылкой на невменяемость. Она была зачитана секретарем суда: «Подсудимый заявляет о своей невиновности. Далее он особо заявляет, что в то время, когда были совершены действия, изложенные в предъявленном ему обвинении, он страдал от безумия».
Мистер Филби писал: «Для молодого человека, ранее не удалявшегося от своей деревни больше чем на несколько миль, он выглядел чересчур спокойным перед множеством образованных людей, теперь рассматривавших его со скамьи. Вел он себя так из-за безумия, о котором заявил его защитник, или такое поведение просто говорило об определенном sang-froid, в тот момент я не рискнул бы сказать».
Был составлен список присяжных из пятнадцати человек. Лорд судья-клерк велел присяжным отринуть все, что они читали или слышали об этом деле, и напомнил, что они обязаны принимать во внимание только свидетельства, изложенные в зале суда. Потом он спросил присяжных, сложилось ли у кого-нибудь из них о рассматриваемом деле определенное мнение и нет ли у кого-нибудь предубеждений касательно его. Присяжные по очереди ответили отрицательно, и в половину одиннадцатого начали выступать свидетели обвинения.
Первым был вызван доктор Чарльз Макленнан, проводивший вскрытие тел. Врач был в твидовом костюме и желтом жилете и мог похвалиться свисающими усами, придававшими ему уместный в данном случае мрачный вид. Будучи сельским доктором, раньше он вряд ли приглашался принять участие в подобном судебном разбирательстве и, приблизившись к месту для дачи свидетельских показаний, явно нервничал. Мистер Мёрдок из «Курьера» написал, что когда доктор начал говорить, «веселая атмосфера на общей галерее быстро испарилась, и залом овладело осознание серьезности происходящего».
Мистер Гиффорд заставил доктора Макленнана зачитать притихшему залу подробный отчет (занявший около тридцати минут) о ранах, нанесенных каждой из трех жертв. В конце показаний доктора ему показали улику номер один и улику номер два — флэфтер и кроман. Галерея задохнулась при виде орудий убийства. Лезвие флэфтера было сильно погнуто, говоря об «огромной силе, с которой им орудовали».
Потом генеральный солиситор спросил свидетеля:
— Вы видели эти предметы раньше?
Доктор Макленнан:
— Нет, сэр.
— Вы можете сказать нам, что это такое?
— Это флэфтер и кроман.
— И каково их обычное применение?
— Ими пользуются, чтобы рыхлить землю или другими способами возделывать участок.
Мистер Гиффорд, высокий и утонченный человек, облаченный в безукоризненный черный костюм, помедлил, чтобы придать как можно больше веса вопросу, который собирался задать.
— А теперь скажите: по вашему профессиональному мнению и с учетом проведенного вами тщательного осмотра трех жертв данного дела — согласуются ли полученные раны с этими орудиями?
— Скорее всего, да, — ответил доктор. — Если воспользоваться этими орудиями с достаточной силой.
Мистер Гиффорд серьезно кивнул.
— Если позволите задать еще один вопрос, — продолжал он, — как бы вы охарактеризовали ранения покойных — я имею в виду, в сравнении с другими изученными вами случаями?
Доктор Макленнан резко выдохнул, будто ответ был очевиден.
— Безусловно, это самые жестокие ранения из всех, с какими я когда-либо имел несчастье встречаться, — сказал он.
Мистер Гиффорд дал понять, что закончил допрос. Если он ставил перед собой цель не оставить у присяжных сомнений в серьезности рассматриваемого дела, он явно преуспел. Некоторые присяжные, как писала пресса, сделались мертвенно-бледными.
У мистера Синклера не было вопросов к доктору, и свидетеля отпустили.
Родди слушал показания внимательно, но не выказывал никаких эмоций. «Как будто он был всего лишь заинтересованным зрителем», — написал мистер Филби.
Следующей давала показания Кармина Мёрчисон. Она была в зеленом платье из тафты и, как отметил «Шотландец», «выглядела бы вполне уместно в салонах на Джордж-стрит». Все газеты не забыли упомянуть о поразительной внешности миссис Мёрчисон, а мистер Филби даже заметил, что «ни один присяжный, в чьих жилах текла кровь, а не вода, не смог бы усомниться ни в едином слове, сорвавшемся с подобных губ».
Отвечая на вопросы мистера Гиффорда, миссис Мёрчисон рассказала, как встретила Родрика Макрея утром 10 августа и обменялась с ним несколькими словами, когда тот проходил мимо ее дома. Нарисовали и выставили на мольберте в зале суда карту Калдуи, и миссис Мёрчисон показала, где находится ее дом, дом заключенного и дом Лаклана Маккензи.
— Как вы считаете, подсудимый был взволнован? — спросил мистер Гиффорд.
— Нет, сэр.
— Он выглядел беспокойным или встревоженным?
— Нет.
— Вы поверили, когда он сказал, что собирается рыхлить землю на участке мистера Маккензи?
— У меня не было причин ему не верить.
— И он нес с собой инструменты для этой цели?
— Да.
Потом миссис Мёрчисон показали улики. Она закрыла глаза при виде оружия, и его быстро унесли. Элегантный мистер Гиффорд с легким поклоном извинился, прежде чем спросить:
— Это те самые инструменты, которые нес подсудимый?
Миссис Мёрчисон:
— Да.
— И это обычные инструменты для выполнения указанных работ?
— Да.
— Но время года для рыхления земли неподходящее, не правда ли?
— Если ее рыхлят, чтобы сажать посевы, — неподходящее.
— И тем не менее у вас в мозгу не прозвучал тревожный звонок, говоря, что не работа на земле являлась истинной целью подсудимого?
— Родди в последнее время выполнял много работ для Лаклана Брода.
Лорд судья-клерк:
— «Лаклан Брод» — имя, под которым в вашей общине знали мистера Маккензи?
— Да, мой господин.
Мистер Гиффорд:
— Почему подсудимый работал на покойного?
Миссис Мёрчисон:
— В счет возмещения того, что задолжал мистеру Маккензи отец Родди.
— И что это был за долг?
— Компенсация за убитого Родди барана.
— Барана, принадлежавшего мистеру Маккензи?
— Да.
— Каков был размер долга?
— Тридцать пять шиллингов.
— И мистер Макрей… отец подсудимого… не смог выплатить эту сумму?
— Полагаю, нет.
— Итак, подсудимый трудился на мистера Маккензи в счет уплаты долга?
— Да.
— И, поскольку существовала такая договоренность, в вашей беседе с подсудимым не прозвучало ничего неуместного?
— Нет.
— Ничего такого, что могло бы вас насторожить, намекнув на то, что должно было произойти?
— Абсолютно ничего.
Потом миссис Мёрчисон рассказала, как некоторое время спустя — по ее оценке, прошло полчаса — она увидела, как Родрик Макрей идет обратно по деревне, залитый кровью с головы до ног. Подумав, что с ним произошел несчастный случай, она побежала к нему на помощь. Когда она спросила, что случилось, тот ответил, что убил Лаклана Маккензи. Он не упомянул о других жертвах. Миссис Мёрчисон рассказала про всеобщую суматоху в деревне и про то, как Родрика Макрея заперли в сарае Мёрчисонов.
Мистер Гиффорд:
— Как бы вы описали поведение подсудимого в тот момент, миссис Мёрчисон?
— Он был совершенно спокоен.
— Он пытался скрыться?
— Нет.
— Он не боролся с вашим мужем или другими мужчинами, которые заперли его в сарае?
— Нет.
— Он выражал какое-то раскаяние в том, что сделал?
— Нет.
Потом мистер Гиффорд перешел к вопросу мотивов преступления.
— Как бы вы описали отношения между покойным мистером Маккензи и подсудимым? — спросил он.
— Даже не знаю.
— Они были друзьями?
— Я бы так не сказала.
— Значит, врагами?
На этот вопрос миссис Мёрчисон не ответила.
Мистер Гиффорд выразил удивление, что в деревне, где всего пятьдесят пять душ, можно скрыть отношения между двумя членами этой общины.
Миссис Мёрчисон:
— Я никогда не слышала, чтобы Родди высказывался враждебно о Лаклане Броде.
— Вы не знали о некоей вендетте между мистером Маккензи и семейством Макрей?
— Я знала, что у них были кое-какие разногласия.
— Какие именно разногласия?
— Убийство барана.
— А еще?
— Вопрос с распределением земли в деревне.
Мистер Гиффорд попросил миссис Мёрчисон высказаться подробнее.
— Будучи деревенским констеблем, мистер Маккензи передал часть участка мистера Макрея его соседу, мистеру Грегору.
— Вы имеете в виду мистера Джона Макрея, отца подсудимого?
— Да.
— На каких основаниях была перераспределена земля?
— Жена мистера Макрея умерла, и мистер Маккензи утверждал, что раз семья стала меньше, им нужно меньше земли.
— И в этом ощущалась несправедливость?
— Да.
— Итак, был вопрос убитого барана и вопрос перераспределения фермерской земли. Что-нибудь еще?
— Это трудно описать.
— Трудно описать потому, что этого не было, или потому, что вы не можете это объяснить?
Миссис Мёрчисон некоторое время молчала, и лорду судье-клерку пришлось поторопить ее с ответом.
— Общая атмосфера угнетения, — в конце концов сказала она. — Мистер Маккензи часто вел себя высокомерно, особенно по отношению к мистеру Макрею.
— Понимаю. Возможно, если вам трудно объяснить взаимоотношения между мистером Маккензи и подсудимым, вы сможете высказать свое мнение о покойном?
— Он мне не нравился.
— Пожалуйста, расскажите почему.
— Он был задирой.
— Задирой?
— Да.
— Но что вы имеете в виду под словом «задира»?
— Ему нравилось властвовать над окружающими и особенно над мистером Макреем и его семьей.
— Он их изводил?
— Я бы сказала — да.
На этом мистер Гиффорд закончил свой допрос, и встал мистер Синклер, защитник, который сначала выглядел очень взволнованным. «Наверное, для мелкого провинциального юриста было необычным участвовать в столь знаменитом деле, — писал мистер Филби, — а может, его просто ослепила чаровница, стоящая на месте свидетеля». Как бы то ни было, после нескольких подобострастных вопросов о том, удобно ли миссис Мёрчисон, мистер Синклер приступил к допросу.
— Как давно вы живете в Калдуи, миссис Мёрчисон?
— Восемнадцать лет. С тех пор, как вышла замуж.
— Итак, вы знаете подсудимого всю его жизнь?
— Да.
— И как бы вы описали ваши с ним взаимоотношения?
— Они были совершенно нормальными.
— Вы находились с ним в хороших отношениях?
— Да.
— До тех поступков, в которых его здесь обвиняют, вы когда-нибудь слышали о том, чтобы он был вспыльчивым?
— Нет.
— И вы были в хороших отношениях с его семьей?
— В общем, да.
— В общем?
— Да.
— Вы не могли бы выразиться подробнее?
— Я была очень близка с Уной Макрей.
— С матерью обвиняемого?
— Да.
— А с его отцом?
— В меньшей степени.
— Для этого имелись какие-то причины?
— Мы не были в плохих отношениях, просто я меньше имела дело с ним, а он — со мной.
— Без какой-либо особой причины?
— Да.
— Но вы находились в близких отношениях с матерью подсудимого?
— Да. Мы были с ней очень близки.
— И когда же она умерла?
— Весной прошлого года.
— Наверное, это было крайне травмирующим событием.
— Это было ужасно.
— Для вас?
— Для меня и для ее детей.
— Как бы вы описали эффект, который ее смерть произвела на ее детей?
— Они полностью переменились.
— Как именно?
— Джетта…
— Сестра подсудимого?
— Да. Она сделалась угрюмой и стала ужасно интересоваться амулетами и потусторонними вещами.
— Суевериями?
— Да.
— А подсудимый?
— Он, казалось, замкнулся в себе.
— Вы можете объяснить, что именно имеете в виду?
Миссис Мёрчисон посмотрела на судью, как будто ища у него поддержки. Лорд судья-клерк жестом показал, что она должна продолжать.
— Я не уверена, что могу правильно это объяснить, — сказала она. — Разве что иногда казалось, будто Родди живет совершенно в другом мире.
— «Живет в совершенно другом мире», — многозначительно повторил мистер Синклер. И спросил: — И такие изменения произошли в нем после смерти матери?
— Полагаю, да.
— Вы когда-нибудь замечали у подсудимого признаки безумия?
— Я не знаю, признак ли это безумия, но время от времени я видела, как он разговаривает сам с собой.
— Как именно это происходило?
— Именно так, как если б он беседовал с собой или с невидимым человеком.
— Когда вы такое замечали?
— Часто, когда он работал на участке или шел по деревне.
— И каково было содержание этих бесед?
— Не могу сказать. Подходя ближе, он замолкал.
— Вы когда-нибудь слышали, чтобы он говорил бессвязно, словно находясь во власти галлюцинаций?
— Нет.
— Вы когда-нибудь слышали, чтобы его связывали, потому что он был опасен для себя самого или для других?
— Нет.
— Вы когда-нибудь чувствовали, что он — опасный человек?
— Нет.
— В деревне его считали опасным человеком?
— Я так не думаю.
— Итак, для вас было неожиданностью, что он совершил те поступки, которые привели вас сегодня в зал суда?
— О господи, да, ужасным потрясением, — ответила миссис Мёрчисон.
— То есть эти поступки были совершенно не в его характере?
— Я бы ответила — да.
На этом мистер Синклер поблагодарил свидетельницу и закончил допрос. Не успела Кармина Смок сойти вниз, как снова поднялся генеральный солиситор.
— Если позволите, я проясню один момент, — начал он. — В то утро, когда были совершены убийства, вы видели, чтобы подсудимый что-то бормотал, разговаривая сам с собой?
— Нет, сэр.
— А когда вы с ним беседовали, он выглядел совершенно разумным?
— Да, совершенно разумным.
— Он не… И это вопрос величайшей важности — он не казался человеком, который не в ладах с рассудком?
— Полагаю, нет.
— Если вы извините меня, миссис Мёрчисон, здесь дело не в том, что вы «полагаете». Или он казался человеком, который не в ладах с рассудком, или нет.
Тут вмешался лорд судья-клерк, заявив, что свидетельница удовлетворительно ответила на вопрос и что не дело Короны вымогать у свидетельницы желаемый ответ. Мистер Гиффорд попросил у судьи прощения, и миссис Мёрчисон отпустили. Мистер Филби отмечает, что «джентльмены присяжные внимательно наблюдали, как она уходит».
Следующим вызвали свидетеля Кенни Смока. Отвечая на вопросы мистера Гиффорда, мистер Мёрчисон описал события утра 10 августа. Он подтвердил, что обвиняемый был совершенно спокоен, открыто признался в своих поступках, совершенно не сопротивлялся и не делал никаких попыток убежать. Мистер Гиффорд попросил описать, что свидетель обнаружил в доме Лаклана Маккензи. Тут, если верить мистеру Мёрдоку, в зале суда воцарилась самая мрачная атмосфера: «Мистер Мёрчисон, крайне крепкий и энергичный малый, явно с трудом описывал ужасы, которым стал свидетелем, и заслуживает похвалы за трезвый отчет, предоставленный суду».
— Тело Лаклана Маккензи, — показал мистер Мёрчисон, — лежало на полу лицом вниз слева от двери. Задняя часть его головы были полностью размозжена, куски черепа разбросаны на некотором расстоянии от тела. Его мозг вылился на боковую часть головы. Он лежал лицом в огромной луже крови. Я поднял его запястье, чтобы проверить, есть ли пульс, но его не было.
Мистер Гиффорд:
— Тело было теплым?
— Совершенно теплым, да.
— А потом?
— Я встал и увидел мальчика, лежащего на полу между дверью и окном. Я подошел к нему. Я не увидел на нем никаких ран, но он был мертв.
— Тело было теплым?
— Да.
— А потом?
— Я увидел тело Флоры Маккензи, лежащее на столе.
— Вы сказали «лежащее». Создалось ли у вас впечатление, что тело поместили туда намеренно?
— Не похоже было, чтобы она туда упала.
— Почему вы так говорите?
Мистер Мёрчисон поколебался несколько мгновений.
— Она лежала в неестественной позе. Ее ноги не касались земли, и я подумал, что ее, должно быть, подняли на стол.
— Пожалуйста, если можете, опишите, что вы увидели.
— Очень много крови. Ее юбки были задраны, интимные части изуродованы. Я осмотрел ее, ища признаки жизни, но она была мертва. Только тут я заметил, что у нее раскроен затылок. Я опустил юбки, чтобы прикрыть ее срам.
— Что вы сделали потом?
— Я пошел к двери, решив помешать войти туда кому-нибудь еще.
Потом мистер Мёрчисон описал, как организовали перемещение тел в сарай и как, перенося их, в задней части комнаты нашли в полумраке Кэтрин Маккензи, мать покойного. Ее забрали в дом Мёрчисонов, «совершенно повредившуюся в уме», и о ней позаботилась его жена.
Мистер Гиффорд перешел к мотивам убийств. Кеннет Мёрчисон описал собрание, на котором было принято решение о компенсации за убийство барана Лаклана Маккензи.
Мистер Гиффорд:
— Компенсацию установили в размере тридцати пяти шиллингов?
Мистер Мёрчисон:
— Да.
— Почему сошлись именно на такой сумме?
— Такую цену дали бы за животное на рынке.
— Сумму потребовал покойный мистер Маккензи?
— Сумму предложил Калум Финлейсон, который в то время был констеблем наших деревень.
— Мистер Маккензи согласился с этой суммой?
— Согласился.
— И мистер Макрей, отец обвиняемого, тоже согласился с этой суммой?
— Да.
— И мистер Маккензи потребовал, чтобы сумму выплатили немедленно?
— Нет.
— Какие соглашения были достигнуты насчет выплаты компенсации?
— Было условлено, что сумму будут выплачивать по одному шиллингу в неделю.
— Из уважения к напряженной финансовой ситуации семьи Макрей?
— Да.
— Мистер Макрей выполнил свои обязанности касательно выплат?
— Полагаю, он пытался их выполнить, но, может быть, платил нерегулярно.
Лорд судья-клерк:
— Вы знаете, выплатили сумму целиком или нет?
— Я не знаю, но мне известно, что мистер Макрей не имел больших доходов, и эти платежи были для него очень обременительны.
Мистер Гиффорд продолжал:
— Однако соглашение было полюбовным?
— Я бы не назвал его «полюбовным».
— Однако вы заявили, что и мистер Макрей, и мистер Маккензи приняли предложение констебля.
— Да, предложение было принято, но Лаклан Брод ясно дал понять, что не удовлетворен.
— В каком смысле?
— Он считал, что в придачу следует наказать мальчика.
— Под «мальчиком» вы имеете в виду подсудимого, которого здесь видите?
— Да.
— И какое именно наказание он предложил?
— Я не припомню, но он ясно дал понять, что хотел бы увидеть, как мальчика накажут.
— Несмотря на компенсацию, которую сочли приемлемой обе стороны?
— Да.
Мистер Гиффорд помолчал и вопросительно поднял брови, но свидетель ничего не добавил.
— Будет ли справедливым сказать, что мистер Маккензи и мистер Макрей не были лучшими друзьями?
— Да.
— И вражда между ними, если я могу ее так назвать, предшествовала инциденту с бараном?
— Да.
— Так как же разгорелась эта вражда?
Мистер Маккензи развел руками.
— Понятия не имею. — Он надул щеки и озадаченно выдохнул. — Мистер Макрей жил на своем конце деревни, а мистер Маккензи — на своем.
Мистер Гиффорд как будто согласился не настаивать на этом вопросе.
— Тем не менее было достигнуто соглашение, из-за которого мистер Макрей остался в долгу у мистера Маккензи? — спросил он.
— Да.
Потом мистер Гиффорд начал задавать вопросы о процедуре избрания Лаклана Брода на пост деревенского констебля.
Мистер Гиффорд:
— Будет ли справедливым сказать, что эта роль не была популярна в вашей общине?
Мистер Мёрчисон:
— В каком смысле?
— В том смысле, что члены вашей общины не добивались данного поста?
— Я бы сказал, что да.
— Тогда вы, наверное, были довольны, что мистер Маккензи взвалил на свои плечи это бремя?
Мистер Мёрчисон не ответил.
Мистер Гиффорд:
— Вы были недовольны?
— Я не был ни доволен, ни недоволен.
— Но разве вы и некоторые другие члены общины не предприняли энергичные меры, чтобы найти альтернативного кандидата в противовес мистеру Маккензи?
— Некоторые меры были предприняты.
— Почему вы решили, что нужно так поступить?
— Казалось неправильным, что мистера Маккензи изберут без оппозиции.
— Это была единственная причина?
Кенни Смок несколько мгновений колебался, прежде чем ответить:
— Бытовало мнение, что мистер Маккензи может воспользоваться властью для достижения собственных интересов.
— Вы имеете в виду — властью, которую дает пост деревенского констебля?
— Да.
— И он действительно так поступал?
— До известной степени.
— До какой именно степени?
— Он наслаждался своей властью над общиной.
— Вы не могли бы выразиться точнее?
— Он составил план работ, в соответствии с которым люди общины были обязаны трудиться определенное количество дней.
— Какую цель преследовал данный план работ?
— Общее улучшение дорог и дренажных канав вокруг деревень.
— Преследовал ли этот план, как вы его называете, его личные интересы?
— Не напрямую.
— Не напрямую?
Мистер Мёрчисон не ответил.
Мистер Гиффорд продолжал:
— Приносили ли эти улучшения пользу всей общине в целом?
— Да, приносили.
— Итак, мистер Маккензи составил план улучшений, которые шли на благо общине, и люди общины вносили свой трудовой вклад согласно данному плану?
— Да.
— И вы описываете это как преследование мистером Маккензи его личных интересов!
Тут мистер Гиффорд недоуменно посмотрел на присяжных.
— Теперь, — продолжал он, — если я могу обратиться к другому инциденту, было бы справедливым сказать, что вашей общине не хватает пахотной земли?
— Она не в изобилии.
— И как распределяется земля?
— Каждая семья имеет свой риг.
— Каждая семья имеет свой риг, — повторил мистер Гиффорд. — «Риг» — это доля имеющейся в наличии земли?
— Да.
— И эта земля выделяется на год, на пять лет или на какой-нибудь другой срок?
— Практически, каждая семья обрабатывает землю, лежащую между ее домом и дорогой на Тоскейг.
— И считает этот участок во всех отношениях собственной землей?
— Да.
— Итак, по сути, каждая полоса земли принадлежит тому дому, к которому примыкает?
— По сути — да.
— Вне зависимости от величины семьи и состава домочадцев?
— Обычно — да.
— Вскоре после избрания мистера Маккензи на пост деревенского констебля некоторая часть пахотной земли в Калдуи была перераспределена, не так ли?
— Да.
— Вы можете описать это перераспределение?
— Часть земли мистера Макрея отдали его соседу, мистеру Грегору.
— Почему?
— Поскольку в семье мистера Грегора больше человек, чем в семье мистера Макрея, было решено, что Грегорам требуется больше земли.
— Понимаю. И сколько человек было в семье мистера Макрея?
— Пять, включая двух маленьких детей.
— То есть сам мистер Макрей, его дочь, подсудимый и двое младших детей в возрасте трех лет?
— Да.
— А в семье мистера Грегора?
— Восемь.
— Кто именно?
— Мистер Грегор, его жена, мать мистера Грегора и пятеро детей.
— Значит, они нуждались в земле больше, чем семья Макрей?
— Да, но…
— Извлек ли мистер Маккензи личную выгоду от перераспределения земли?
— Нет.
— То есть было совершенно справедливо перераспределить землю в соответствии с бо́льшими потребностями семьи Грегор?
— Можете назвать это справедливым.
— Я спрашиваю, назвали бы вы это справедливым, мистер Мёрчисон?
Прежде чем ответить, тот провел рукой по усам, оглядел зал суда и произнес:
— Это было неправильно.
— Но вы же заявили, что семья Грегор нуждалась в земле больше семьи Макрей.
— По закону такое, может, и справедливо, — сказал мистер Мёрчисон, явно начиная раздражаться, — но так поступать не годится. Участки не разделяют подобным образом. Каждая семья работает на своем куске земли, и он переходит из поколения в поколение.
— Понимаю. Итак, поступок мистера Маккензи был беспрецедентным?
— Он был мстительным.
— А! — сказал мистер Гиффорд, будто наконец-то добравшись до сути дела. — «Мстительный» — сильное слово, мистер Мёрчисон. Итак, чувствовалось, что вместо того, чтобы воспользоваться своей властью для общего блага, мистер Маккензи развязал против мистера Макрея некую вендетту?
— Правильно.
Мистер Гиффорд бросил на присяжных многозначительный взгляд, поблагодарил свидетеля и закончил допрос.
«Шотландец» отмечал, что мистер Мёрчисон «казался прекрасным человеком, но его обескураживающая приверженность идее, что земля должна распределяться в соответствии с традициями, а не в соответствии с общественной пользой, является еще одним примером того, как непримиримость племен Хайленда ведет их к собственной гибели».
Потом встал защитник, мистер Синклер.
— Как давно вы знаете подсудимого?
— Всю его жизнь.
— И как бы вы охарактеризовали свои отношения с ним?
— В общем, он мне нравится.
— Вы бы описали его как слабоумного?
— Слабоумного? Нет.
— Тогда как бы вы его описали?
Мистер Мёрчисон надул щеки и посмотрел на Родди, который со слабой улыбкой глядел на него.
— Ну, у него, без сомнения, есть мозги. Он умный парень, но…
— Да, мистер Мёрчисон?
Свидетель устремил глаза к потолку, будто ища там нужные слова. Потом покачал головой и сказал:
— Он чокнутый.
— Чокнутый? — повторил мистер Синклер. — Вы не могли бы объяснить, что это значит?
И снова мистер Мёрчисон как будто с трудом подбирал слова.
— Иногда казалось, что он живет в собственном мире. Он всегда был одиноким мальчиком. Я никогда не видел, чтобы он играл с другими детьми. Он мог сидеть среди людей, но казалось, будто его здесь нет. Вы никогда не догадались бы, что творится у него в голове.
— И он всегда был таким?
— Полагаю, да.
Мистер Синклер выждал несколько мгновений, прежде чем задать следующий вопрос.
— Вы когда-нибудь наблюдали, чтобы подсудимый разговаривал сам с собой или словно беседовал с человеком, которого рядом не было?
Мистер Мёрчисон кивнул.
— Да, время от времени я видел, как он бормочет что-то сам себе.
— Часто?
— Нередко.
Тут вмешался лорд судья-клерк.
— Что вы имеете в виду под «нередко»? Насколько часто?
— Довольно часто.
Лорд судья-клерк:
— Каждый день, каждую неделю или раз в месяц?
— Не каждый день, но определенно каждую неделю.
— Итак, наблюдать подобное поведение подсудимого было совершенно обычным делом?
— Да, мой господин.
Мистер Синклер:
— А вы когда-нибудь слышали, что именно он говорил самому себе?
— Нет.
— Почему же?
— Он замолкал, когда кто-нибудь к нему приближался. В любом случае он скорее бормотал, чем говорил вслух.
— Понимаю. И подсудимый всегда так себя вел?
— Не могу сказать.
— Вы замечали, чтобы он разговаривал сам с собой, будучи ребенком?
— Полагаю, нет.
— Вы можете припомнить, когда впервые заметили, что он так себя ведет?
Мистер Мёрчисон покачал головой, и лорд судья-клерк велел ему ответить.
— Не могу припомнить.
— Это было десять лет назад, пять лет назад или год назад?
— Больше года назад.
— Но не пять лет назад?
— Нет.
— Вы когда-нибудь видели, чтобы подсудимый вел себя так до смерти своей матери?
— Не могу с уверенностью ответить.
— Подводя итоги, было бы справедливым сказать, что вы не считали подсудимого полностью нормальным?
— Это было бы справедливым.
Тогда мистер Синклер закончил свои вопросы, и Кенни Смока отпустили.
Следующим вызвали свидетеля Дункана Грегора. Мистер Гиффорд начал расспрашивать его насчет того утра, когда произошли убийства, но вмешался лорд судья-клерк, указав, что, поскольку рассматриваемые события не являются предметом спора, нет необходимости тратить время на повторение уже установленного. Мистер Синклер не имел возражений, и остаток дня разбирательство продолжалось более быстрыми темпами.
Установилась следующая закономерность: представитель Короны стремился установить рациональные мотивы убийств, в то время как мистер Синклер пытался, с разной степенью успеха, изобразить обвиняемого человеком не в своем уме. По иронии судьбы лучшие моменты защиты были обеспечены показаниями Энея Маккензи. Мистер Филби описал его как «свиноподобного парня, который как будто не понимал, что его уничижительные заявления о подсудимом оказывают бо́льшую услугу защите, чем Короне». Когда Маккензи спросили, какова его точка зрения касательно состояния рассудка обвиняемого, тот прямо ответил:
— Он псих.
— Псих? — мягко повторил мистер Синклер. — Не могли бы вы объяснить суду, что вы имеете в виду?
— Да просто то, что сказал. Все знали, что он сумасшедший.
— «Все» — это кто?
— Все прихожане.
— Вы имеете в виду, он был кем-то вроде деревенского дурачка?
— Да, и даже больше того.
— А именно — «больше»?
— Он всегда глупо ухмылялся. Он всегда над чем-то хихикал, когда хихикать было не над чем.
— Понимаю. Итак, вы сказали бы, что он не в своем уме?
— Да уж само собой! Сколько раз я был бы рад стереть ухмылку с его лица — и сделал бы это, подвернись мне шанс.
Когда мистер Синклер закончил допрос, у мистера Маккензи ушло несколько минут, чтобы сообразить, что его отпускают, и он покинул место свидетеля, «бормоча что-то себе под нос так, будто это в его здравом уме можно было усомниться».
Последним свидетелем в тот день был школьный учитель мистер Гиллис. Мистер Филби (к тому времени явно наслаждающийся собой) обрисовал его как человека «с женскими руками и лицом, которое трудно описать — или запомнить». Мистер Гиффорд вытянул из школьного учителя блестящее доказательство способностей Родди. Потом спросил его насчет визита к отцу подсудимого с предложением, чтобы Родди продолжил образование.
— И каковы были результаты вашего визита?
— К сожалению, Родди был нужен своему отцу для работы на семейном участке.
— У вас имелся обычай делать такие предложения?
— Я сделал это один-единственный раз.
— Почему же вы подобным образом выделили подсудимого?
— Он, без сомнения, самый одаренный ученик, который у меня когда-либо был.
Мистер Гиффорд перешел к общему поведению Родди и его манерам.
— Он был непослушным учеником?
— Наоборот, благонравным и вежливым.
— Вы знаете, мистер Гиллис, что защитники, мои коллеги по данному делу, подали заявление о невменяемости?
— Да.
— Вы когда-нибудь замечали у подсудимого признаки безумия?
Мистер Гиллис как будто серьезно обдумал вопрос, прежде чем ответить отрицательно.
— Вы никогда не становились свидетелем того, чтобы он говорил бессвязно или сам с собой?
Мистер Гиллис покачал головой.
— Никогда, — ответил он.
Коротко посовещавшись со своей командой, мистер Гиффорд дал понять, что у него больше нет вопросов.
Мистер Синклер встал, чтобы начать защиту.
— Был ли подсудимый популярен среди своих школьных товарищей? — спросил он.
— Не особенно.
— Что вы имеете в виду — «не особенно»?
— Просто то, что я сказал, — слегка смущенно ответил мистер Гиллис.
— Он нормально играл и общался со своими товарищами?
— Думаю, он был скорее замкнутым мальчиком, полностью довольствующимся собственной компанией.
— До некоторой степени отчужденным от однокашников?
— Можно сказать и так, но я не видел в этом ничего ненормального. Одни дети по природе более общительны, другие — менее.
Мистер Синклер как будто не был уверен, продолжать ли вопросы в этом направлении, но потом решил, что мало выгадает, предоставляя слово свидетелю, который, видимо, очень высоко ценил его клиента.
Поскольку была уже половина пятого, заседание отложили на следующий день. Лорд судья-клерк сообщил присяжным, что на ночь их устроят в отеле, и порекомендовал им не обсуждать подробности дела и не составлять о нем какое-либо мнение.
Все это, как писал мистер Филби, «послужило превосходным развлечением, и за каждым словом внимательно следили счастливчики, которым повезло получить пропуск. В самом деле, словно подтверждая достоверность показаний Энея Маккензи, единственным человеком, как будто не захваченным этим спектаклем, был сам подсудимый».
