17

Наташа Данилову не звонила. А вот Клавдия по утрам звонила. Об услугах она его не просила, что само по себе Данилова пугало, а говорила о всякой чепухе, будто с министерской приятельницей, у какой купила пеньюар. Данилов понимал, что эти звонки неспроста, а имеют непременную дальнюю цель. Придет день, Клавдия свое решение ему и объявит. А теперь она как бы приучает его к своей ежедневной дружбе, чтобы потом его, забывшего об осторожности, размягченного, застигнуть врасплох и проглотить. «Нет уж, дудки!» – опять храбрился Данилов.

Между прочим, Клавдия говорила о синем быке. Она побывала на Выставке и даже, справа от фонтана «Каменный цветок», видела помещение для панкратьевского быка. А бык все не ехал. Клавдия ворчала, говорила: «Может, они его уморили!»

Данилов однажды чуть было не успокоил ее насчет быка. Сам не понял, как удержался. Он-то кое-что знал про панкратьевского быка Ваську. Москва метала громы и молнии, а бык никак не мог расстаться с заснеженными просторами Галичской возвышенности. Но и в провинции жизнь его текла интересно. В первый день после вызова быка в столицу в артели никак не могли решить, кого посылать представителями и в каком виде. Надо сказать, охотников быть при Ваське, хоть и в Москве, находилось мало. Наконец, к ночи, определили в поездку для обмена опытом животноводов Кукушкина А. А. и Кулешова А. В. В сопроводительной было сказано, что они племенного быка Ваську воспитывали с грудных мгновений. При Кукушкине и Кулешове послали непьющего агронома Василькову. На тракторных санях бык Васька доставлен был к станции железной дороги. И здесь народ, стекшийся к саням, уж на что приученный ко всяким чудесам, удивлялся быку. Василькова отчего-то краснела, Кукушкин молчал задумчиво, говорил лишь Кулешов, поскольку был кучерявый, но и то одни и те же слова: «Да, кабыздох будь здоров вымахал!» На станции долго думали, в какой вагон быка сажать – не в товарном же ехать быку на Выставку по приглашению. Потом решили: Москва Москвой, а у них и своих дел много.

В Испании Данилов так и не смог обнаружить ни быка Мигуэля, ни иных следов Кармадона. Не один Данилов искал там теперь принсипского быка. Бурнабито клокотал, вначале он предъявил иск ни в чем не повинной девице Синтии Кьюкомб, будто она очаровала Мигуэля и уговорила его скрыться – при этом Синтия никак не опровергла его слов. Адвокаты Бурнабито послали бумаги в Международный суд. Бурнабито пригрозил многим странам – если их правительства не помогут ему вызволить быка, он устроит глубокий подтяжечный кризис.

Панкратьевский бык Васька тем временем сидел на станции. То агроном Василькова ушла в магазин за чулками, и архангельский поезд проехал дальше. То животноводы Кукушкин и Кулешов зачитались газет и забыли о представительстве. Начальник станции Курнев мучился, мучился с ними, наконец пошел домой, к семье, поручив отправку гостей столицы диспетчеру Соломатину. «Ты этого быка-то, – сказал он напоследок, – грузи в багажный вагон…» С северной стороны прибыл скорый. Диспетчер Соломатин подсадил животноводов и агрономшу в купейный вагон, руки им пожал на прощание, а когда скорый ушел, он увидел, что бык Васька как лежал на тракторных санях, так и теперь лежит.

«Что же это ты? – сказал Соломатин бригадиру Первушину с укоризной. – Он же остался!» «Ну остался», – согласился Первушин.

«Как же это ты, Николай Иванович!» «А ты его попробуй подыми!» – сказал Первушин. «Да вон ведь вас целая бригада!» «Бригада! – хмыкнул Первушин и сплюнул. – Ну бригада… А может, он буйный, бык-то, леший его разберет…» «Как же быть-то теперь? – покачал головой Соломатин. – Ведь его Москва ждет…» «Экое дело – Москва! – сказал Первушин. – Что они там, без быка подохнут, что ли?» «Ты это прекрати! – вскричал Соломатин. – Ты эти глупости из головы выкинь…» Закурили. Помолчали минут пять. «Я ведь что… – сказал Первушин, – я ведь не против… Ну поднимем мы этого быка, не беспокойся, экая важность – бык! Да сколько мы таких быков!.. Но я ведь что думаю… Тут ведь другой вопрос… Если взглянуть по-хозяйски… Взять бы сейчас какой-нибудь кран, как в порту, с цеплялкой, и этого быка легонько так по воздуху и перенести… Или я вот что думаю – сетку такую большую сделать, как сумку, с мотором и пропеллером, и чтобы она сама этого быка прихватила и доставила… Или вот тележку на воздушной подушке у нас пустить… А потом и на всех станциях…» «Да где ж я тебе такую сетку-то возьму! – расстроился Соломатин. – И подушки…» «А-а-а! – раздумчиво протянул Первушин. Потом сказал великодушно: – Ну ладно. Можно в багажный вагон и пустить». «Ну и возьми транспортер!» – обрадовался Соломатин. «Возьми! – Первушин шапку сдвинул на затылок. – Легко сказать – возьми! Он же сломанный!» Соломатин был тихий человек, а тут опять вскричал: «Так что же ты мне голову морочишь! Все, хватит! Чтоб на красноярском он у меня был в багаже!» «Ну ладно, на красноярском, – согласился Первушин, – а то ведь он тут на морозе кашлять начнет». Первушину и бригаде стало жалко животное, мерзло оно ни за что, и когда через час показался поезд, пусть и не красноярский, бригада с помощниками из пассажиров, как могла, сдала быка в багаж. Уплывали, уменьшаясь, последние огни поезда, взмокший Первушин глядел им вслед довольный. Вышел Соломатин, спросил: «Готова бригада-то?» «Да мы его уже посадили!» – счастливо улыбнулся Первушин. «Куда?» – «Да вон на тот поезд!» «Он же в Хабаровск!» – охнул Соломатин. «Ну в Хабаровск… – сказал Первушин. – А то он тут замерз бы! Да и не все ли ему равно – что Москва, что Хабаровск! Везде свои люди. Если надо, так они его и обратно отправят… А то окоченел бы…» «Дубина ты еловая…» – только и сказал Соломатин, прежде чем осесть на шпалы.

Лишь на четвертый день бык прибыл в Москву.

В первый день быка смотрели эксперты и только руками разводили. На утро был назначен закрытый просмотр быка для специалистов и передовиков. И лишь на третий день было обещано вывести быка на большой круг выставочного ипподрома, чтобы и широкая публика могла на него взглянуть. Было известно, что в Москву уже прилетел профессор из Оксфорда Чиверс и один из адвокатов ненасытного Бурнабито.

Профессор Чиверс получил возможность обследовать животное вместе с московскими экспертами. Поздним вечером он сообщил, что панкратьевский бык похож на принсипского, однако он выше его на семь сантиметров, опасней рогами, желудок имеет, напротив, объемом меньше, а шерсть у него куда более густая и длинная, что вызвано суровым климатом Севера. Объяснить одновременное появление гигантских быков в дальних точках земли профессор был не в силах, он сказал, что перед нами одна из загадок века.

Адвокат Бурнабито к быку не был допущен. Ему лишь вручили справку, где удостоверялось, что бык Василий имелся в колхозе пять дней назад. То есть еще до встречи быка Мигуэля с Синтией.

Клавдия Петровна, естественно, достала приглашение и попала на закрытый просмотр быка. Взволнованная Клавдия сообщила Данилову, что взглянуть на быка явился самый свет. Клавдия перечислила, кто явился и что на ком было.

– И как только эта стерва Драницына достала приглашение!.. Она куда хочешь пролезет… И вся в бриллиантах…

– Ну а бык-то что? – спросил Данилов.

– Ну! Бык-то! Это потрясающе! Это бык!

– Там хоть давали что-нибудь задаром-то?

– Нет. И бутербродов не было. Да и пахло там, я тебе скажу… Но зато бык! Как он стоял!

– Стоял? – удивился Данилов.

На закрытый просмотр Данилов не стал проникать из принципа. А вот на выставочный ипподром он пошел с большим удовольствием. Его звали днем сыграть в оркестре Козодоева, он отказался. Мороз был крепок, сияло солнце. Данилов легким, но праздным шагом двинулся на Выставку. Идти-то ему было пятнадцать минут. Уже у касс он увидел очереди. Данилов посчитал, что в этих очередях можно замерзнуть, он решительно прошел к служебному входу, вынул удостоверение театра, взмахнул им и прошел.

Возле ипподрома он увидел живопись масляными красками по жести. Выставочный анималист изобразил панкратьевского быка. Цифрами были помечены все стати быка – и холка, и подгузок, и бедра, и бабки, и седалищные бугры, и маклок, и скакательный сустав, и это самое, и все, все, а ниже шли данные в сантиметрах и килограммах. По всем статьям выходило, что принсипскому быку куда до нашего панкратьевского. Однако время шло, первый сеанс прогулки быка по большому кругу давно уж должен был бы окончиться, публика волновалась, а быка все не было.

Данилова толкали, лица вокруг из любопытствующих становились нервными и обиженными. Многие сокрушались, что шашлыки возле фонтана кончились, а вот теперь еще задерживают и быка. Все громче слышалось бурление людей за оградой и конницей. «И чего всех этот бык взволновал? – удивился Данилов. – Ну пришло бы сюда человек десять любителей – и ладно… А тут Ходынка!» Неспокойно стало у Данилова на душе. Вдруг крики утихли, все принялись шептать: «Вон он! Вон он! Ведут!» Данилов вытянул шею, увидел – вели Василия. Публика замерла. Бык был гигант и красавец. Девочка садовских лет вскрикнула в восторге: «Мамонт! Мамонт! Саблезубый!» Но тут бык остановился, лег на снег и, как понял Данилов, забылся в сне. Публика, восхищенная им, стала подзадоривать быка, требовать от него обещанной прогулки по большому кругу. Потом публике стало жалко быка – каково ему на снегу-то! Потом прошла и жалость. Ропот возник в толпе. Животноводы принялись толкать быка, но не растолкали. Усилия администрации к успеху не привели. Публика стала стучать обувью по мерзлой земле. Недоеденные продукты полетели в животное. Публика ревела: «Давайте прогулку! За что платили! Халтура!»

Данилов почувствовал: если сейчас бык не встанет, будет смертоубийство. Начнется здесь, а потом прорвется народ из-за ограды, смяв конницу. Взволнованный Данилов стал пробираться к выходу на ипподромное поле. Пуговицы отлетели от его пальто, шарф чуть не остался на одном из зрителей, и все же Данилов вышел на быка. Тут его попридержали милиционеры.

Данилов, расстроенный, отошел в сторонку, народ ревел, недалеко от себя в толпе Данилов увидел неистовую Клавдию. «Да что же это я! Забылся, что ли? – подумал Данилов. – Что же я действую таким дурацким способом!»

Он проник в помещение, где держали выставочную скотину, и там, за углом, сдвинул пластинку браслета. Через секунду он был уже быком, ростом даже и поболее быка Василия, но другой масти – шерсть его вышла зеленая с белыми полосками, отчасти напоминавшая о тельняшке. Данилов четырьмя ногами пошел прямо на лейтенанта, тот поглядел на него с уважением и пропустил на поле.

Публика опять притихла, а животноводы Кукушкин и Кулешов на всякий случай отошли от воспитанного ими быка. Данилов приблизился к быку Василию и рогом ткнул его в бок.

– Кармадон, это ты, что ли?

– Ну… – не сразу прохрипел бык Василий.

– Это я, Данилов. Вставай!

– Не хочу… – буркнул Кармадон. – Отстань…

– А я тебе говорю – вставай!

Данилов знал теперь точно, что это не самозванец. Он еще раз, уже сильнее, ткнул Кармадона рогом.

– Отстань…

– Я говорю – вставай!

Бык Василий встал.

– Теперь иди за мной, – приказал Данилов. – И не зевай! Иди, иди, я тебе говорю.

Сначала Данилов подталкивал Кармадона, потом тот пошел сам, и хорошо пошел. Они с Даниловым сделали большой круг, вызвав аплодисменты. Данилов искренне жалел, что принял такой гигантский вид с дурацкой шкурой, как бы теперь и к нему не проявили интерес эксперты. В помещении он шепнул Кармадону:

– У меня больше нет времени. Мне – в театр. Увидимся завтра. Ты должен еще три раза пройтись по кругу. Еще три сеанса. Иначе с тебя публика снимет шкуру… Понял?..

Бык Василий кивнул. Но и зевнул при этом. Данилов на всякий случай сам запрограммировал ему еще три большие прогулки. Тут же он вышел в пустынный коридор, превратился сам в себя и покинул Выставку достижений.

«А сон его уже не такой глубокий, – отметил Данилов. – Впрочем, мне-то что? Бык этот мне порядком надоел».

Тем не менее ему и днем и вечером пришлось слушать про быка. И чем дальше он находился от Выставки достижений, тем интереснее были новости. Говорили, что уже сейчас на выставку везут еще и мамонта, или саблезубого тигра, или снежного человека, и их взяли. В троллейбусе дамы на инвалидных местах были уверены, что синий бык явился не к добру. «Вот увидите, – сокрушалась одна из дам, – сильное наводнение случится в Африке… Или у нас творог подорожает…» И дама эта в троллейбусе раздражала Данилова, и Кармадон – вот уж устроил цирк! Все это брожение вокруг быка было Данилову противно. «Ну ладно там, в Испании, а у нас-то что голову терять из-за быка, пусть и особенного!» – думал он как патриот.

В час ночи его разбудил звонок. «Наташа!» – опять подскочил Данилов. Он обрадовался, но тут же и испугался. Кармадон был в Москве, в любое мгновение мог явиться к Данилову на постой, Наташа не должна была знать о нем, а он – о ней. Но звонила опять Клавдия.

– Данилов, – сказала она, – ты ведь небось не спишь. А я тебя видела. Возле быка. А о чем это ты милиционера просил?

– Я искал туалет, – хмуро сказал Данилов.

– Это на тебя похоже… Ты хоть видел, как бык-то прошел?

– Нет! – Данилов готов был трубкой ударить по аппарату. – Я был в туалете.

– Значит, ты главного не видел! Как наши подпустили к Василию грамотного бычка, нарочно выкрашенного в зеленый цвет с белыми полосками, чтобы Василий принял его за своего и послушался. И этот переодетый бычок, жалкий довольно, взял и…

– Хватит. Прощай. У меня зуб болит! – резко сказал Данилов и повесил трубку.

Зуб у него не болел, но от Клавдии мог заболеть.

«Действительно, зачем я выбрал какую-то идиотскую шкуру! – отругал себя Данилов. – Но отчего же – бычок! Да еще жалкий…» Засыпая, он вспомнил, что пройтись быком по заснеженному ипподрому ему было приятно…