Глава 11

План Сальниковой сработал – по крайней мере, пока. Маслов заинтересовался. Он смутно помнил пациентку, о которой сказала Сальникова. Диагноз – биполярное аффективное расстройство, то, что раньше называли МДП, маниакально-депрессивный психоз. Возраст – около шестидесяти лет. Абсолютно безнадежная пациентка.

Овощ.

Гиблый номер.

Или нет?

Можно ли вылечить безнадежного пациента, если приложить к этому все усилия?

А зачем ее лечить? Ради чего? Ради того, чтобы вернуть в наш мир какую-то никому не нужную старуху? Ради того, чтобы эта старуха смотрела телевизор, сплетничала у подъезда и голосовала за коммунистов? Не лучше ли было бы оставить ее там, где ее место, и заняться молодыми?

Или нет? Или это высокомерие? Кто позволил ему играть в бога? Кто дал ему право решать, выбирать? Его задача – лечить. Любого, даже убийцу, даже педофила.

А здесь – просто возраст. Старость. Она не виновата в том, что ее жизнь почти закончена.

Ведь это предстоит каждому из нас, кроме тех, кому повезет умереть молодыми. Может ли старость быть творческой, продуктивной?

Целиком погруженный в эти мысли, Маслов вполуха слушал своих пациенток в гарнизоне и рекомендации давал путано и невпопад.

Он торопился вернуться в диспансер. Даже взял частника, чтобы не терять времени, хотя всего-то нужно было перейти мост, и вот оно – белое здание диспансера за зеленым забором.

Маслов взял в регистратуре карту пациентки и вошел в палату. Это была узкая, похожая на пенал, келья с маленьким окном. В палате стоял характерный запах – запах старого тела.

Маслов достал из кармана блокнот и сделал пометку – «проветривать». Затем он пододвинул стул и сел рядом с койкой. Пациентка лежала на спине, отвернувшись лицом к стене.

– Здравствуйте, – сказал Маслов, – как вы себя чувствуете?

Конечно, никакой реакции. Маслов наклонился к пациентке. Серая кожа, приоткрытые глаза, черные волосы – редкие и ломкие. Местами седина.

Маслов взял руку пациентки, лежащую поверх одеяла, и слегка нажал на нее большим пальцем. Палец вдавился в ее плоть, а кожа, вместо того чтобы побелеть, так и осталась серой. Подержав секунду, Маслов убрал палец и увидел, что в месте нажатия осталась вмятинка, как будто это было не тело человека, а воск.

– Что-нибудь чувствуете? – спросил Маслов.

Ответа, разумеется, не было.

Он потрогал голову пациентки, провел рукой по затылку. Повреждений черепа вроде бы не было, но нужно сделать томограмму. Для этого пациентку придется везти в Питер. Маслов вздохнул. Сальникова на это не пойдет. Значит, Питер отпадает.

– Моя начальница хочет, чтобы я вас вылечил, – сказал он, – но на самом деле она хочет, чтобы я не справился с этой задачей. Тогда она сможет сказать, что я ничего не умею, что я пустышка.

Маслов встал и прошел по палате к окну и обратно.

– Мне на вас совершенно наплевать. Мне все равно, будете вы жить или нет. Но я должен вас вытащить из вашего состояния. Я понимаю, что вам это не нужно. Не знаю, где вы сейчас находитесь, и уверен, что вам там лучше, чем здесь.

Маслов выпрямился.

– Это нужно не вам. И не мне. Это нужно тем пациентам, которых я вылечу в будущем. Вы понимаете? Вы сейчас как старуха-процентщица, а я как Родион Романович. С той разницей, что мне нужно вас не убить, а оживить. Одна несчастная старуха, от которой зависит будущее психотерапии в России. Как видите, ставки высоки.

На его лице заиграла самодовольная улыбка.

– Вы думаете, что ваша жизнь кончена. Но это не так. Вы сможете радоваться солнцу, чувствовать легкий ветерок на своем лице. Так и будет.

Когда он это говорил, его переполняла гордость. Он – гений. Он видит людей насквозь. Он понимает, как работает человеческий мозг. Он единственный из всех современных ученых обладает властью исцелять людей, и не лекарствами или скальпелем, а самым мощным инструментов из тех, что доступны человеку, – словом.

У него есть сила сказать человеку «встань и иди». И человек встанет и пойдет. Конечно, так и будет.

Сальникова сама станет жертвой своей глупой интриги. Он поднимет эту пациентку, вернет ее в сознательное состояние и сделает ее полноценным членом общества. Он напишет об этом книгу. Его пригласят на телевидение. А потом его вызовут на работу в Москву, и он станет директором собственного НИИ. К нему будут приезжать со всего мира советоваться именитые коллеги.

Так и будет.

Маслов кивнул.

Да, черт возьми, так и будет.

– Я вернусь завтра, – сказал Маслов, – и мы начнем работу. Я составлю план лечения.

И Маслов легонько похлопал пациентку по руке. И его невольно передернуло, когда он увидел след от его нажатия на ее руке.

Это была рука трупа.

Маслов вышел из палаты, запер дверь и пошел по коридору. От его прекрасного настроения не осталось и следа.

Будет трудно.

Возможно, у него ничего не получится.

И эта старуха умрет здесь, так никогда и не увидев солнца и не улыбнувшись ветру.

И он тоже умрет здесь. Они все – пленники этого диспансера, монахи, добровольно отказавшиеся от жизни, живые мертвецы.

Маслов вошел в свой кабинет и сел за стол.

Достал из кармана халата карту пациентки. Это только говорится – карта. На самом деле это была толстая тетрадь, исписанная профессионально неразборчивыми почерками врачей, через чьи руки проходила пациентка.

Перелистал ее, почитал симптомы и назначения. Азенапин, рисперидон – атипичные нейролептики. Все равно что давать витаминки ребенку с температурой под сорок.

Все это нужно отменить. Он разработает совершенно новую стратегию лечения.

Маслов захлопнул карту, оттолкнул ее от себя и увидел на карте дату рождения пациентки. Ему стало жарко.

Дата рождения: 17 февраля 1978 года.

Пациентке недавно исполнился двадцать один год.

Маслов ошеломленно перевел взгляд на имя и фамилию пациентки.

Нина Шарова.