Глава 18
Стоя на платоформе, через стеклянную стену вокзала Романов увидел забитый людьми зал. Колонны и арки поднимали потолок на такую высоту, что все эти черные спины превращались в примятые вишневые ягоды на дне стакана с чаем. В толще воздуха над головами таяли солнечные лучи. Внутри вокзального павильона сверкал начищенными деталями старинный паровоз с черной трубой и красной решеткой спереди. Стоящий, как положено, на рельсах, он казался готовым в любой момент тронуться вперед, пробив витраж в торце павильона, словно бы и не был столетним старцем. Из его трубы поднимался пар, скручивающийся под потолком в длинное облачное одеяло. На площадке паровоза, опершись на перила, стояли две фигуры, и лишь по абрису Романов догадался, что это Маргарита Ивановна и Борис. Они рвали друг у друга мегафон и потрясали кулаками.
Толпа ревела после каждого выкрика, и нельзя уже было разобрать, где чьи соратники, все слиплись в одну маетную и оскаленную массу. Романов пытался разглядеть отдельные лица, и среди них попадались даже знакомые, но, искалеченные гримасами, они больше походили на африканские маски с оплавленными ртами и глазами.
Раздался долгий свист, и вдалеке показался прибывающий состав. Романов успел глотнуть яростный глоток радости — он добрался вовремя, и дальняя платформа видна как на ладони.
— Ну, всё, теперь не отобьют, — услышал Романов голос Степаниды совсем рядом.
Внезапно он ощутил боль в запястье и услышал металлический хруст, второе кольцо наручника сомкнулось на руке Степаниды. Он резко дернулся, но обнаружил цепочку наручников продетой под поручнем багажной тележки.
— Вы с ума сошли, что ли? — Не до конца еще понимая, что произошло, произнес Романов, вглядываясь в приближающийся поезд. — Вас разорвут! — он сильно дернул рукой, так, что тележка покатилась на него и больно проехалась по ноге. — Вы с ружьем вашим не успеете даже пикнуть, у них в ходу арматура.
— Ничего, не боись, я тараном их, тараном. Залазь на тележку, тебе говорят, — она ткнула его ружьем.
Романов еще раз бросил быстрый взгляд на состав, со всей силы ухватил тележку за поручень и прижал ею грузную фигуру к кирпичной стене.
— Снимайте немедленно!
— Не дождешься, — сдавленным голосом зло прошипела Степанида и подняла ружье, уперев дуло Романову в грудь.
— Ну давайте, не ждите, пункт приема за углом, сдадите шкуру или голову, — с ненавистью произнес Романов, жадно всматриваясь в окна вагонов, плывущих над соседней платформой — состав последний раз качнулся и остановился.
— ААА! — заорала вдруг Степанида и выстрелила.
Он растерянно обернулся, а потом опустил глаза на свой живот, там должно было, как в кино, растекаться кровавое пятно. Но ничего такого он не увидел. Выстрел был холостой.
Что-то вокруг изменилось, и спустя мгновение он понял, что стихли все звуки. Толпа за дверями больше не орала. За стеклами он увидел сотни лиц, молча смотрящих на него. Эту минуту можно было отщелкнуть пальцами как теннисный шарик, такая она была упругая и полая внутри.
Но минута истекла, и нечеловеческие вопли вновь заполнили собой все вокруг. Романов успел бросить последний взгляд на группки людей, спускающихся с лестниц вагонов, и явственно различил два знакомых белобрысых затылка.
В следующую секунду множество рук сгребли его в охапку, смяли, схватили за ноги и, водрузив на телегу, принялись толкать в спину, продвигая безумный корабль сперва через двери вокзального павильона и дальше сквозь толпу, к паровозу.
Романов работал локтями, отталкивался, извивался, но не мог освободиться от чужих рук. Его движения стали похожими на судороги уставшего пловца, который видит спасительные камни берега, но волны снова и снова относят его на глубину.
— Это я его нашла! Я! Нашла! Пропуск мой, и дом! — голосила с плачем Степанида, бессильно озирающаяся вокруг.
Романов перестал ориентироваться в пространстве, его несло бурлящей людской рекой, что-то лязгнуло, правая рука освободилась, видно, кто-то ухитрился разрезать цепочку наручников. Голос Степаниды стих позади, а его уже поднимали наверх, успев перед этим больно двинуть коленом в живот.
Он рванулся изо всех сил, и руки, не удержав его, расцепили хватку. Он завалился вбок, пытаясь опереться, но все утыкался во что-то мягкое, как будто пытался выбраться из ящика с бельем.
— С дороги! — заревел он, и сам не узнал своего голоса. Но его тут же обхватили за шею, больно надавив на горло.
— Не ори, — раздался над ухом мрачный незнакомый голос, — теперь уж всё, попался.
Романова схватили за воротник, кто-то больно дернул его за волосы и рванул наверх. Его поставили на узкую железную площадку паровоза около кабины машиниста.
Оглядев толпу сверху, Романов вспомнил все виденные в кино кадры хроники. Войны, революции, а еще раньше казни всегда сопровождали такие вот людские моря с круглыми разинутыми ртами, где больше нет отдельных личностей, есть население, жители, один большой человек со стертым лицом. И сейчас этот человек-толпа не был похож на того, которого Романов видел в день выборов. Тот, на стадионе, был ленив, равнодушен и терпелив, он позволял Романову играть с собой. Этот же пожирал одиночество и страх Романова, цепкими глазами следил за его падением.
Романов бросил взгляд через окно на ту платформу, куда прибыл поезд с пацанами, но не увидел больше ни людей, ни вагонов. А вдруг их никогда там и не было? Может быть, ему очень хотелось видеть то, что он видел, может быть, все эти сумасшедшие дни лишили его способности мыслить ясно. Может быть, он спит, напившись нектара полубогов.
— Ты ошалел, что ли, бабе попался?! — зашипел ему в ухо Борис. — Тебя звали как человека, сейчас бы уже договорились, а теперь пиши пропало.
Борис повернулся к толпе и заорал в мегафон:
— Торжественный проезд! Исторического паровоза! Символизирующего Великий передел города! Стартует прямо сейчас!
Романов рванулся вбок, но тут же его плечо ухватила свинцовая лапища Маргариты.
— Отойдите от арестанта! — отпихнула Бориса Маргарита.
— Наш! — торжествуя проговорила она, оглядев Романова. — Никуда, стало быть, от праведной силы не денешься. Мироедов, наш батюшка, всегда споможет, направит каждого, куда надобно! Стало быть, нужен ты нам!
Романов вывернулся и тут же услышал, как снизу поднимается сдавленный рычащий вой, а вслед за ним размеренный стук, от которого дрожат стекла. Несколько человек со всей силы молотили дубинками по основаниям железных арок.
— Долой власть! — раздался неожиданный крик.
Бессвязный вой растянулся над толпой, как туман, и спустя мгновение первые черные ряды ринулись к лестнице паровоза.
Романов оглянулся, Маргарита замерла в оцепенении, а Борис, вплотную придвинувшись к Романову, что-то судорожно искал по карманам.
— Пасть, красть, власть, хрясть! — слышал Романов оформившиеся крики толпы.
Слова превращались в музыкальный ритм, под который хотелось раскачиваться. Первые ряды приближались.
Романов понял, что через минуту его сдернут вниз с паровоза в толпу, и все будет кончено. Он выхватил из-за пазухи желтоватые листки и поднял руку вверх.
— У меня есть то, что вам нужно! — крикнул он в толпу.
Рукопись Мироедова произвела требуемый эффект. Волна остановилась, зато Маргарита накинулась на него с удвоенной силой:
— Отдать, немедленно отдать! Эту гнусную подделку мы предадим пламени! — ее басовитый обычно голос срывался теперь на визг.
Романов протянул ей рукопись, она зажала ее в могучей ладони, забралась на тендер паровоза, и победно затрубила слова нечленораздельной молитвы. Борис тоже забрался наверх, закричал и затряс кулаком под самым носом Маргариты.
— Двигай назад, — раздался негромкий мягкий голос из-за спины, и Романова потянуло вглубь площадки. Он не сопротивлялся.
— Сейчас они придут в себя, — продолжил голос.
Романов, наконец, нашел в себе силы обернуться, и увидел Семена, который настойчиво оттирал его к дальнему краю площадки. Поверх его свитера с высоким горлом сейчас была надета лоснящаяся кожаная куртка, двигался он плавно и мощно, как медленно катящийся стальной шар.
Раздался оглушительный свист, паровоз вздрогнул, выбросил из трубы облако белого пара, которое как одеяло накрыло Бориса, Маргариту, толпу внизу и все вокруг, и резко дернулся вперед. Перед глазами Романова мелькнула кожаная куртка Семена.
Паровоз потащило прямиком на витраж, в торец зала. Железная махина набирала скорость, Романов едва успел сжать руки на поручне и зажмуриться перед тем, как цветное стекло хрустнуло подобно толстому льду, и со звоном рухнуло вниз. Романов оглянулся — Бориса и Маргариты на паровозе уже не было. Черные скрюченные фигурки, выбирались сквозь пролом в стеклянной стене, потрясая руками бежали за ними по рельсам, и швыряли вслед обрезки труб. Романов почему-то ждал выстрелов.
В ушах грохотало, Романов сидел на полу в узкой кабине паровоза, Семен распахивал и захлопывал лязгающую дверцу топки, забрасывая туда угольные брикеты. Он делал это привычными, хорошо выученными движениями, а его бледные, словно припудренные алебастровые щеки не тронул даже легкий румянец, несмотря на весь жар от угля. На Романова он не смотрел, словно забыл о его существовании. Романов поднялся и вышел на боковую площадку. Железные листы обшивки прыгали под ногами, из трубы вырывался уже не белый, а серый дым, и казалось, что паровоз из стальной махины превратился в жестяной дребезжащий макет, готовый развалиться на любом стыке рельсов. Холодный ветер бросился ему в лицо радостным щенком. Романов оценил красоту момента — лихой паровоз летит по окраине города, обгоревшего, пустого, похожего на эскиз углем. Жаль, что кругом не прерии и гонятся за ними совсем не меднокожие и справедливые индейцы из кинофильмов его детства.
Опять его куда-то тянут за шкирку, а ведь ему нужно на вокзал. Никаких сомнений, два белобрысых затылка ему не померещились. Где они сейчас, с кем? И что делать? Вернуться или переждать? Из советчиков сейчас только невозмутимый человек-гора — Семен. На кой черт он им всем сдался? Может, хватит с него погонь? Забрать пацанов и забыть этот бесплодный и сумасшедший город навсегда?
Романов вспомнил теорию одного гроссмейстера, он давно не думал о ней. Мысль была несложная: просчитывать ходы вперед — это ошибка. Нет смысла работать с вероятностями, если ты неверно оцениваешь свое положение на доске в настоящий момент. Ресурс будет истрачен впустую, и как результат — проигрыш. Увидеть себя в окружении возможностей и опасностей, узнать себе цену — только так следующий ход станет решающим. Кто его противник? Все эти недели в городе он, как ребенок в песочнице, радовался случайным находкам и совпадениям. Понять бы, где он находится… Дареный талант, дар предвидения и знание причин всего и вся — это же обман, иллюзия. Неверно определенная точка отсчета для самой слабой фигуры. Он — глупая пешка, окруженная сильными игроками, ведущими армии к своим целям и использующими его неизвестно для чего. Где теперь восторженный историк Романов со своей черной папкой в руках…
— Куда едем, шеф? До Литейного подбросишь? — он просунул голову в окошко, где Семен сражался с топкой, еле удерживаясь на ногах в раскачивающейся кабине.
— Поезд следует без остановок, — сказал сквозь грохот тот, захлопывая закопченую дверцу. — Конечная станция — завод. Лично я там выхожу.
Романов оглядел кабину с прыгающими стрелками манометров, рядами вентилей и рычагов:
— Мощный зверь. Чем я заслужил? Угнать ради меня такой транспорт… или это похищение? — спросил Романов.
— Пропищала блоха на спине у слона, — усмехнулся Семен. — Вовремя тебя толпой на паровоз вынесло. Трогаться уже хотел. Повезло тебе, что не нарушил мои планы, большая твоя удача.
Семен оглядел Романова своими совиными глазами, присел на корточки и закурил. Его свитер, и огонек сигареты, и сладковатый дым создавали невозможное здесь чувство уюта и спокойствия.
— То есть сдавать вы меня не собираетесь? — уточнил Романов.
— Не собираюсь. И советую сойти, чтобы не мешать. Дальше взрослые дела начнутся, тебе неинтересно будет, — Семен встал и ногтем большого пальца ударил по стеклу манометра.
— Могу узнать какие? — спросил Романов, следя за стрелкой.
— Можешь. Один паразит засел в цехе с гутами, завод хочет взорвать. Упертый, скотина. Полгода банду собирал из моих людей, подполье устроил. Не успел я с ним справиться. И люди-то уже и не мои, и не его — третья сила, сами по себе. Революция всем мозги выворачивает, — Семен с усилием потянул на себя рычаг.
— Зачем ему взрывать завод? — Романов как зачарованный сделил за его руками.
— Не знаю, доберусь, спрошу, — он потянул рычаг еще раз, паровоз содрогнулся и рывком ускорился, оглушительно дребезжа. Романов подумал, что за ними должен стелиться шлейф из мелких отлетевших деталей.
— Держись, ускоряемся, — крикнул Семен.
Никакой светлой головы не надо было, чтобы понять, о ком идет речь. Думай, Романов, оценивай положение на доске. Макс захватил седьмой цех, тот самый, с деревянными избушками-гутами. Выходит, этот цех самый главный. Город он не подчинил, люди его предали, он один и очень зол. Значит, уничтожить завод, то есть само игровое поле, если не удалось одержать победу — тоже ход. Лишить город его особенного стекла и возможности когда-либо это стекло производить, да, это единственно верный путь для такого, как Макс. Странно, отчего он медлит? Когда решение принято, он действует безотлагательно. Еще одна попытка переговоров? Ждет ответного хода от города? Романов представил, как Макс сидит возле раскаленного котла допотопной стеклоплавильной лаборатории и ждет его прихода в неизвестно чьем обличьи. Он вспомнил темное нутро деревянной избушки.
— Зачем вам это прибытие поезда? Ради эффекта? — пожал плечами Романов.
— А я сначала постучал. Не открывают, — усмехнулся Семен.
Мысли Романова метались, и вот мелькнуло что-то значимое. О, черт, выругался он, с досады от собственной глупости. Как он, дурак, упустил из виду, что искать заветное здание следует именно там, на заводе? Мироедов ничего не писал о каланче, старательно обходя ее стороной в своих текстах, но и о гутах он тоже не писал! Наверняка и стекло для зеркал варится там. Значит, они оба правы, и Макс, и Романов. Важны и зеркало, и здание, а он готов уничтожить и то и другое!
Романов выглянул из кабины — они подъезжали к заводу с обратной стороны, с той, где он раньше никогда не был. Как-будто циклопическая избушка на курьих ножках отвернулась от него.
— Семен, я еду с вами! — решительно произнес Романов. — Макс — мой друг, я его знаю с детства. Вы же в курсе, он — химик, там наверняка заминированы все подходы, а я смогу договориться!
— Ты и так со мной, пока не сошел, конечно. Я один, и он один, это наша война. А переговорщик из тебя известно какой — весь город с тобой переговорить хочет, — Семен пристально вглядывался в приближающийся забор, и пробормотал: — Лишь бы ворота не закрыли.
— Если вы разнесете цех, и если Макс его взорвет… Вы не знаете, на что идете, город погибнет. Дайте мне помочь… — Романов отчаянно искал слова, не понимая, как убедить этого безумца, готового на все ради бредовой идеи победить Макса. Которого победить невозможно.
— Помочь? Вот кофе приготовь, чайник закипает, — Семен перебил его и кивнул на пар со свистом вырывающийся из-под заклепок котла.
Впереди показались ворота, одна их створка была закрыта, около второй возились фигурки в синем, толкая ее и перегораживая пути. Семен дернул веревку гудка и раздался оглушительный свист.
— Если прыгать, то сейчас, — добавил он.
Затем плавно потянул влево латунный рычаг, и указал Романову на дверь, но тот опустился на пол кабины и схватился за какую-то скобу двумя руками. Паровоз стал замедляться, но вдруг вздохнул всем железным телом, словно ощутив свободу, и ринулся вперед с прежней скоростью. Семен спокойно вернул рычаг в исходное положение и повернул еще раз, затем рванул желтую ручку. Паровоз, набирая скорость, летел под уклон к заводу.
Синие фигурки все еще маячили у ворот.
— Не сработало, следующая станция — гуты! — сквозь зубы сказал Семен и дернул гудок еще раз. — Да бегите же, придурки.
Паровоз, как сорвавшийся с поводка пес, раскачиваясь и визжа, несся на ворота.
Они вырвали обитую железом створку ворот, и та упала на землю, подняв фонтан стеклянной пыли, покрывавшей все вокруг. Паровоз полетел по территории завода, мимо вагонеток на запасных путях, мимо крытых стеклянных галерей и переходов, складов и подъемных кранов. На них, как айсберг, надвигался горбатый ангар седьмого цеха, на железнодорожной развилке одинокая фигурка в синем орудовала ломом возле стрелки.
— Вот и подъезжаем. Бояре, а мы к вам пришли, — Семен еще раз дернул веревку гудка, и синяя фигурка шарахнулась в сторону. — А ты упорный, бывший мэр Дмитрий Романов, или жить тебе надоело?
Семен крутанул вентиль ручного тормоза, раздался дикий скрежет, паровоз, словно набычившись, накренился всем телом вперед.
— Лишь бы сдюжил железный, — совиные глаза Семена смотрели вперед на надвигающиеся ворота ангара. — Надеюсь, друг твой стол уже накрыл. Ложись, там отбойник с песком!
Семен резко нырнул вниз, прикрыл голову руками и уперся ногами в котел.
Раздался глухой удар, Романова яростно бросило вперед, еще один удар, кабину захлестнул обжигающий пар, с диким скрежетом что-то разорвалось наверху, паровоз закрутило, а затем невесомая сила легко вытащила Романова из кабины, он взлетел в воздух, махнул отчаянно руками и упал во что-то мягкое.
Он съехал с кучи колкой серой массы. Шихта — вспомнил Романов красивое слово. Тело гудело, но боли не чувствовалось. Паровоз полулежал под углом, уткнувшись в отбойник, как большой издыхающий зверь. Постепенно стихая, как его последний крик, звучал гудок. Оседали клубы взметнувшегося песка, неподалеку валялись разбитые бревна одной из избушек.
На зубах скрипел песок, глаза жгло, все кругом скрывалось в пару и дыму.
— Макс! — громко крикнул Романов, и эхо тут же обрушилось на него. — Макс!
Со скрипом отворилась дверь кабины. Семен, цепляясь за перила лестницы, спустился с паровоза и упал на четвереньки.
Романов бросился к одной из избушек и едва не налетел на испуганного Беган-Богацкого с железным ящиком, который тот тащил на вытянутых руках.
— Вввы зачем?! Вввы что?! — старик оттеснил его, оглядывая паровоз и оседающие клубы песка и оторопело добавил: — Вы уничтожаете музейные экспонаты! — он ошеломленно посмотрел на Романова.
Романов с ужасом увидел знак «взрывоопасно» на крышке ящика и попытался перехватить его из рук старика. «Дайте сюда, нельзя взрывать, я понял», — хотел закричать Романов, но голос не слушался, вместо крика раздавалось сипение.
— Да какие взрывы, вы ничего не понимаете, мы меняем план. Я знаю, где ваше здание, — раздраженно пробурчал старик, — а от вас одни разрушения, Максим уже в курсе, сейчас мы пойдем…
— Черт тебя подери, — раздался крик откуда-то сверху, — чего тебя сюда принесло?! — это был голос Макса, и он звучал очень зло. — Уходи немедленно, у тебя всего минута! Степан Богданович, быстро внутрь, это приказ! Эти кретины разнесли ворота. Синие очень будут здесь!
Беган-Богацкий кивнул, поставил ящик за вагонетку и послушно нырнул в ближайшую избушку. Романов крутил головой, пытаясь отыскать Макса.
— Ты где? — заорал он и заметил, как Семен, пошатываясь, встал, какое-то время вглядывался в закопченные фермы наверху, а затем со звериной ловкостью полез вверх по ржавой лестнице.
— Митя, какого хрена ты стоишь, давай левее, к стене! Закрой дверь в эту чертову избу, тебя разорвет! — послышался голос Макса.
— Это то самое здание, нельзя взрывать! — в никуда закричал Романов.
— Прекрати истерику и уходи, — голос Макса звучал раскатисто, — тридцать секунд, или воссоединишься со своим пожилым другом в райском саду.
Романов наконец заметил белый халат в погрузочной люльке за лестницей. Сзади, шатаясь, к Максу подбирался Семен, держа в руке обрезок трубы.
За спиной Романова послышался нарастающий топот ног, гулкая пустота подхватила его, многократно усиливая.
— Макс! — закричал он.
— Идиот, — услышал Романов над самым ухом, и тут же увидел самый яркий свет в своей жизни.
А потом черное одеяло из тысячи раскаленных гвоздей обняло его за плечи.
