— Иэн, это не причина. Ты обещал, что хотя бы часть рождественских праздников мы проведем вместе. Я-то думала, что мы на несколько дней уедем из этого проклятого города!

— Но это было до того, как все началось. А теперь, когда у меня что-то вырисовывается, я должен оставаться в городе и быть наготове. Уж кто-кто, а ты-то должна это понимать.

Джэнис Лонгбрайт рассчитывала провести с ним ночь, но Харгрив знал, что и сегодня, и завтра ему придется возвращаться на работу, проводив Джэнис до ее уютной квартирки на Бельсайз-парк.

— Я совсем не стараюсь выслужиться, как раз наоборот. Но если случится еще одно убийство...

— Иэн, я знаю. Я все понимаю. Я бы, наверное, тоже... Просто я эгоистка. Ну почему обязательно на Рождество?

Джэнис стояла в дверях, и свет ламп отражался в ее гладких, по старомодному уложенных волосах. И губы она накрасила помадой, которой давно уже никто не пользовался. Харгрив наклонился и легонько коснулся губами ее губ.

— Утром увидимся.

— Может быть, мне тоже поработать сверхурочно? — промурлыкала она. — По крайней мере тогда мы могли бы вместе пообедать. Будь у тебя веточка омелы, ты мог бы засадить меня за ксерокс.

— Для всего, что у меня в голове, одной веточки мало. — Харгрив застегнул воротник и посмотрел на небо. — Говорят, к концу недели выпадет снег. Я уже снарядил Баттерворта с целой командой патрулировать крыши в районе Сохо, но пока у них ничего нет. А нам надо действовать быстро, пока не засыпало все вокруг.

— Ты сейчас куда? На работу?

— У меня встреча со Стэном Каттсом. Может быть, он наконец выложит, что знает, и даст мне ниточку. Я тебе позвоню, когда что-нибудь прояснится.

Вечером он получил телеграмму от репортера, в которой тот предлагал ему встречу возле Хангерфорд-Бридж. Харгрив удивился, но решил все-таки пойти на случай, если Каттс выскажет ему свои подозрения, а еще лучше — отдаст своего осведомителя.

Шагая по широкому тротуару плохо освещенной Нортумберленд-стрит по направлению к набережной, он все больше поддавался неясным опасениям. Почему Каттс послал ему телеграмму, а не позвонил? Он никогда так раньше не делал. Харгрив завернул за угол и, пройдя мимо симпатичного белого здания театра, очутился, пожалуй; в самом отвратительном районе города. Здесь, под железнодорожным мостом, собирались отбросы общества, бродяги, которых выкинули из переполненных ночлежек Сохо, Кэмдена, Степни и Бау, и теперь они спали в картонных ящиках прямо на тротуаре, жестоко сражаясь за окурок сигареты и глоток вина.

Удивительно, почему они выбрали себе место рядом с театром, из которого во время антракта выходили прилично одетые господа с бокалами белого вина, ожидавшие начала следующего акта. Даже в такую холодную ночь, как сегодня, здесь были сотни оборванцев, которые, расположившись под опорами моста, становились совершенно неразличимыми в темноте.

Харгрив чувствовал себя очень неловко и то и дело поглядывал на часы. Напротив моста чернели окнами подлежавшие сносу магазины, которые должны были уступить место новым зданиям из бетона и стекла. В них поселят новых борцов против противной глазу клоаки под мостом. Где же тогда спать этим несчастным? Церкви и те стали закрываться на ночь. Харгрив опять взглянул на часы и полез в карман за сигаретой. Каттс опаздывал уже на двадцать минут.

Позади он услышал шум борьбы. Это бродяги не могли поделить кусок асфальта. Он поднял глаза на серые перила моста. Наверху были люди.

Чем лучше его глаза привыкали к темноте, тем больше человеческих фигур он мог разглядеть. Четыре... Нет, пять. Они что-то тащили, похоже, большой мешок. Привязали его к перилам, а потом вдруг перекинули через них, и он стал раскачиваться на натянувшейся веревке, как маятник.

Харгрив не мог оторвать от него глаз и видел, как он с оглушительным шумом влетел в окно ближайшего магазина. Прежде чем бродяги сообразили, в чем дело, и вскочили, кашляя и чертыхаясь, на ноги, Харгрив уже перебежал дорогу и влез в разбитое окно. К веревке за шею был привязан человек. Среди кукол и медведей со связанными за спиной руками лежал, странно вывернув ноги, Стэн Каттс. Глаза у него были широко открыты.

Харгрив встал и посмотрел в сторону моста, откуда все еще слышались быстрые удаляющиеся шаги на узкой пешеходной тропинке, но ему было слишком хорошо известно, что единственный путь наверх находится в конце улицы. Тогда он достал переговорное устройство и потребовал машину и людей, которые должны были немедленно начать поиск с дальней темной стороны моста. Наклонившись над телом, он принялся тщательно обыскивать карманы, сначала в плаще, потом в пиджаке... За его спиной затаили дыхание бродяги, не понявшие, что, собственно, помешало им спать.

Из всего, что оказалось в карманах Каттса, Харгрив взял несколько клочков бумаги, какие-то билеты и бумажник, положив обратно мелочь и ключи. Когда ему пришлось наклониться над репортером еще раз, он поморщился, учуяв едва уловимый странный запах. Большим и указательным пальцами он потер плечо Каттса, потом понюхал их, разглядев какой-то желтый порошок...

В нескольких футах от него из разбитого окна вывалился большой треугольный кусок стекла, и Харгрив вздрогнул. Еще раз оглядев тело, он обнаружил волдыри вокруг рта убитого репортера. Тогда он повнимательнее осмотрел их. Похоже было на ожог кислотой. Запах был тот же, но только сильнее. Харгриву вспомнилась химическая лаборатория в школе. Сера. Тело было или облито серной кислотой, или обсыпано большим количеством серы. Иэн Харгрив понял, что Стэну Каттсу пришлось ее еще и выпить. Он встал и спрятал лицо в ладонях. Кажется, его теория, которую он выстроил, дав полную волю компьютеру, воплощается в действительность.

Это, конечно, сера. Та самая сера, которая чаще всего ассоциируется с дьявольскими силами.