Кристофер Фаулер
Крыши
То глуше буря, то сильней
В оковах лондонских аллей.
Дэвидсон
Моему брату Стивену
Четырнадцатое декабря
Воскресенье
Глава 1
Первичная материя
Поднять его на колокольную башню оказалось делом нелегким. Дверь в конце узкой каменной лестницы была заперта на висячий замок, и им пришлось остановиться, да еще держать мальчишку, пока Чаймз не придумает что-нибудь.
— Надо сломать ее с другой стороны.
Произнесенные бесстрастным голосом слова, едва прозвучав, были поглощены толстыми кирпичными стенами.
— Кто пойдет?
Как всегда, выбор пал на Дэга, которому пришлось лезть под проливной дождь, на крышу. Он был самым надежным, самым храбрым и, кроме того, безотказным.
Держась за скользкий выступ над головой, он дошел до ближайшего окна и, выбив решетку, осторожно влез внутрь. Ни барабанивший по крыше дождь, ни курлыкавшие голуби не заглушали нетерпеливого шарканья за запертой дверью.
— Отойдите! — крикнул Дэг, нацелившись правым ботинком на замок.
— Черт, давай быстрее, он просыпается.
Дэг ударил раз, другой, третий. Дерево не выдержало. В дверном проеме стоял император Чаймз с двумя жрецами и пленником. Вытащив мальчишку на середину комнаты, они ослабили веревки и заставили его встать на колени, пока Чаймз доставал небольшой кожаный мешочек.
— Расстегните ему рубашку.
Чаймз развязал мешочек и высыпал его содержимое на голову мальчишке. Черный порошок, похожий на золу, покрыл ему голову, плечи, спину.
— Таким образом мы разрушаем внешнюю форму Первичной Материи, — проговорил Чаймз, когда мальчишка заерзал и закашлял, — чтобы вычистить душу этого низкого существа. Ибо сначала — очищение внешней формы, потом ее затвердение, а затем сокрушение огнем. С помощью порошка мы фиксируем непостоянный дух, делаем его неизменным, чтобы он мог цвести и плодоносить.
Не зная в точности, чего требует от них ритуал, Дэг и остальные беспокойно переминались с ноги на ногу и не поднимали глаз ни на Чаймза, ни на пленного мальчишку. Чаймз наклонился, взял мальчика за подбородок и, глядя ему в лицо, сказал ласково, словно говорил с сыном:
— Настал час Возрождения. Солнце и Луна сторожат крылатого Меркурия. Теперь ты тоже в надежных руках.
Мальчик никак не среагировал на его слова, вряд ли до конца понимая, где он и что с ним.
— Отведите его к окну, — приказал Чаймз. — Надо подождать, пока ураган разыграется во всю мощь.
Сидя на колокольне собора Святого Петра, принадлежащего Римской католической церкви, в котором по воскресеньям проходят службы для кантонцев и испанцев, они смотрели, как дождь барабанит по крышам внизу, и ждали, когда наступит час казни.
Пленник понемногу пришел в себя. Его пристроили на самом краю каменного подоконника, свесив ноги наружу над Сохо-сквер. Крепкие руки придерживали его за плечи, чтобы он не упал. Сверху на джинсы лилась вода, и они намокли и потемнели. Во рту у него было полно какой-то дряни, но мальчик слишком ослаб, чтобы выплюнуть ее. Наркотики, которыми его напичкали полчаса назад в укромном углу собора, начинали давать себя знать колотьем и болью во всем теле.
Он осторожно посмотрел вниз и подумал, что высота немаленькая, футов сто пятьдесят, не меньше. Конечно, не сравнить со старым Сентрпойнтом, который теперь далек и недостижим, словно не на его крыше мальчишке приходилось много раз бывать на волосок от смерти.
— Кажется, пора, — услышал мальчик из-за спины, но решил не поворачиваться к своим похитителям.
Его лицо, смутно видневшееся в оконном проеме колокольной башни, невольно рождало мысль о каком-то обитающем там зловещем призраке. Костлявыми пальцами он изо всех сил цеплялся за выступ, но внутренне уже готовил себя к смерти. Ураган бушевал вовсю. Наверное, из-за наркотиков мальчик не чувствовал страха, хотя знал: если он замешкается, кто-нибудь из банды все равно столкнет его вниз. Выбора не было. Да и позориться перед Чаймзом — дело последнее. Для него унижение жертвы было составной частью смертельного ритуала. Мальчик еще немного подался вперед.
Он больше не чувствовал мучительных порывов ветра, который поменял направление и теперь раскачивал трос, терявшийся в сырой тьме. Из-за дождя фонари на лондонских улицах казались тусклыми, а обычно шумный город сделался почти неслышным. Мальчик никогда не думал, что встретит смерть в одиночестве, связанный и накачанный наркотиками. Он окоченел от холода, на лбу у него слиплись мокрые волосы, и он чувствовал только, как громко бьется у него в груди ставшее вдруг огромным сердце.
Закрыв глаза, он прислушался к городу: кому-то настойчиво гудел таксист, глухо шумел мотором автобус. Гром стихал. Мальчик коснулся кулаком нейлонового троса. Еще новый и скользкий, он гудел на ветру и вспыхивал фонтанчиками брызг, когда на него попадала сильная струя.
Чаймз тяжело вздохнул:
— Брат, пора тебе оставить нас.
Он выступил из темноты, пристально вглядываясь в пленника.
Мальчик же не отрывал глаз от троса, стараясь высмотреть его конец, хотя прекрасно знал, где он. Этот прыжок не будет похож ни на один другой, потому что продуман мучителями исключительно для этого случая. И тут он ощутил страх. Ему показалось, что он сидит тут целую вечность. Когда он встал на парапет, ноги у него подогнулись и коленные суставы хрустнули в знак протеста.
Подручные Чаймза, не скрывая своего возбуждения, подошли поближе и замерли в ожидании. Они давно готовились к этому урагану, который должен был очистить город и принести с собой новое начало.
Мальчик схватился за трос обеими руками и напряг мускулы, как делал это миллион раз раньше. Неподалеку полдюжины грязных голубей без всякого любопытства наблюдали, как он возится с металлическим рукавом, надевает его и прикрепляет к тросу.
Сосчитав до десяти, он набрал полную грудь воздуха.
Как нельзя вовремя над городом оглушительно прогремел гром. Мальчик издал воинственный клич и, изо всех сил оттолкнувшись ногами, полетел над улицами Лондона. Ледяной ветер словно только его и ждал с ушатом воды, отчего мальчик, как никогда, ясно увидал деревья внизу, и если бы он только мог немного притормозить, то разглядел бы — он был в этом уверен! — каждую веточку и каждый листочек.
Чаймз подбежал к окну. Вместе со своими подручными он стоял и смотрел, пока мальчик не скрылся из глаз.
Мокрая стена банка из оранжевого кирпича на углу Грик-стрит стремительно приблизилась к мальчику и осталась позади. Неожиданно трос стал тоньше, и движение замедлилось. Чуть дальше его трос пересекся с другим, прикрепленным к крыше Театра принца Эдуарда на Олд-Комптон-стрит, и он подумал, что где-то рядом должна быть станция. Внизу нарядные люди выходили из такси и шли по освещенной неоновым светом улице к китайским ресторанчикам.
Трос шипел от соприкосновения с металлическим рукавом. Когда мальчик пересек Сохо в направлении банка на углу Риджент-стрит, у него заболели руки, не получавшие привычной помощи, а пролетая над очередным воздушным перекрестком, он заметил, что находится дальше от земли, чем раньше. Если бы он сам придумал этот полет, он бы обязательно гордился им, потому что все было спланировано самым тщательным образом, дабы он набирал высоту и скорость на протяжении всего пути.
Когда он вылетел на Пиккадилли, то обратил внимание, что люди смотрят наверх. Он тоже посмотрел и увидел огромную, сверкающую разноцветными огнями стену, которая стремительно приближалась, заслонив собой небо и землю. Мальчик закричал от ужаса и, готовясь к столкновению, подтянул ноги, словно это могло как-то облегчить его участь. Через несколько секунд он уже не видел ничего, кроме гигантской бело-красной рекламы кока-колы на кинотеатре в северной части площади.
Со скоростью шестьдесят миль в час он врезался в нее, как жук в ветровое стекло машины, и на мгновение распластался на ней. Потом его отшвырнуло от стены, пролившейся стеклянным дождем на стоящих внизу зевак. Несколько секунд продержавшись в воздухе, он огненной кометой помчался вниз и с шипением замер на мокрой мостовой.
Если бы он еще мог о чем-то думать, но наверняка обрадовался бы возвращению туда, где его все давно забыли. Наконец-то он мог бы с полным правом сказать, что обе его ноги на земле.
