51
Конец пути

– Вы искренне считали, что я сорву постановку «Орфея» и испорчу репутацию своей компании, дабы в некой извращенной форме отомстить своему умершему брату? – спросил Ренальда. – Менталитет британской полиции. Перебор в духе Агаты Кристи, вам не кажется?

Брайант не собирался сдаваться без боя.

– Скажите, откуда вам известно, что Минос мертв?

– Ну, я видел, что его веки и рот зашили кетгутом, видел, как гроб забили гвоздями и опустили в землю и могильщики забросали его землей, если это можно считать доказательством.

– Как он умер?

– Погиб в автомобильной катастрофе недалеко от Афин за два месяца до начала войны. Весь день пил. Не справился с управлением, и машина вылетела с дороги и рухнула в канал. Он утонул, и моя жена неким странным образом была отомщена. Я видел, как его тело вытащили из-под обломков машины и похоронили в фамильном склепе.

– Так не может быть. Минос не должен был умереть, – пробормотал Брайант, смущенно уставившись в пол.

– Жаль, что это не согласуется с вашими теориями. Полагаю, в ваших силах при желании организовать эксгумацию – глупее ничего не придумаешь. Смерть моего брата подтверждена документами.

– Вы об этом ничего не сказали.

– С какой стати? Свяжись вы с коллегами в Европе, вместо того чтобы вариться в собственном соку на своем крошечном островке, – узнали бы, как пресса мусолила эту историю.

– Вы вроде бы сказали, что подали на них в суд.

– На тех, о ком узнал, но были ведь и другие. «Проклятое семейство», «Ребенку покровительствуют древние боги». Журналисты взбирались на стены дома, чтобы сфотографировать меня, пытались спровоцировать и до такой степени мне надоели, что я переехал сюда, где, как мне казалось, все будет иначе. Англичане такие индивидуалисты, так держат дистанцию, так погружены в самих себя. Уж они-то оставят в покое память о моей семье. Но не тут-то было – появляетесь вы, два мюзик-холльных комедианта! Да, я уверен, что Минос убил мою жену, но меня отнюдь не радует, что он задохнулся в вонючих водах дренажной канавы. Мы с ним одной крови, и я не позволю, чтобы его память оскверняли юнцы, зацикленные на ложных выводах.

– Я не имел в виду…

– Я прекрасно понимаю, что вы имели в виду. Со свойственной вам бестактностью вы полагаете, будто мы – невежественные язычники, и ничто другое. Наши личные верования перемалывают в вашей «Ньюс оф уорлд». Итак, вы считаете, я стал бы зверски убивать своих исполнителей и срывать собственную постановку, вы, самоуверенный юнец? – На его висках запульсировали вены, он сорвался на крик. – Вы, истовые английские христиане, всегда и во всем правы, а что вы знаете о том мире, о котором не пишут в ваших драгоценных книжках? Знаете ли вы, сколько раз я слышал эти бредни с тех пор, как умерла моя жена? Ее смерть стала находкой для ваших журналистов, как же: очередная трагедия в семье богачей! И вы уверовали в это просто потому, что читаете колонку новостей? Убирайтесь из моего дома, не то я вас вышвырну! Убирайтесь!

– Что ж, могло быть хуже, – произнес Мэй, выйдя под проливной дождь.

– Мне казалось, я наткнулся на что-то новое. Я был уверен, что Ренальда решил разделаться со своим прошлым.

– Нет, Артур, ты поверил в то, во что тебе хотелось верить, а насколько эта идея абсурдна, не имело значения. Ты подогнал факты под свою теорию.

– Это не так! – возмутился Брайант.

– Именно так. Скажем, по поводу высокой ноты, предупредившей мать Майлза Стоуна. В тот день флейтист опоздал, помнишь? Никакой высокой ноты, взятой флейтой, не было, просто кто-то из оркестра настраивал скрипку. И еще одно обстоятельство. Эта чертова Эдна Уэгстафф и ее болтливый кот. Не могла она слышать голос Дэна Лено в «Паласе», поскольку он там никогда не бывал. Он умер в тысяча девятьсот четвертом году, так ни разу и не выступив на его сцене. Она просто безумная, одинокая старуха. История Андреаса Ренальды за уши притянута к твоим романтическим представлениям о классической литературе и мифах, и все тут. Возможно, Бидл был прав, когда попросил о переводе. Ты не делишься информацией и не прислушиваешься к здравому смыслу. Не уверен я, что подхожу для работы в отделе больше, чем он.

– Ты о чем?

– О тебе, Артур. Я никогда не привыкну к подобным методам. Довольно с меня этих бдений в твоем кабинете, всех этих толстенных книжек о ясновидящих, астрологах, белых магах, спиритизме и шабашах ведьм. В то время как другие читают «Дейли мейл», ты штудируешь «Апокрифические книги мертвых». На Боу-стрит все смеются, пока ты гоняешься за вампиром, якобы нападавшим на иностранцев на Лестер-Сквер. Носишься по переулкам глубокой ночью, пытаясь схватить оборотня, сосущего кровь из норвежцев. И как только ты ухитряешься убедить людей верить в подобную чушь? Почему сержант Фортрайт в канун Нового года торчала на складе Кингз-роуд, ожидая священника, который будто бы мог разглядеть в святой воде отражение распятия? Что, удалось тебе поймать твоего вампира? По ее словам, ты единственный, кто видел, как он скрылся в тупике. Ты сказал ей, что он должен был подняться по стене, что они и не на такое способны в состоянии стресса. Ты нас всех загипнотизировал своими безумными идеями… Ну, довольно. Все дело в том, какое влияние ты оказываешь на людей. У тебя благие намерения, но ты всех опутываешь своими нелепыми фантазиями. Почему ты не можешь просто посмотреть правде в глаза и признаться, что тебе не хватает опыта? Тебе по плечу вкалывать в музее или где-то еще, читать лекции о призраках и гоблинах, раскапывать египетские гробницы. Возьми хоть Говарда Картера: он ведь не брал себе в голову стать полицейским, не так ли?

– Могу ли я тебе напомнить, – возразил Брайант, пытаясь сохранить достоинство, – что отдел называется отделом аномальных преступлений?

– В день нашего знакомства ты мне сказал, что у тебя и твоих коллег разные понятия об аномальности. Но ты даже не удосужился предупредить, до какой степени они разнятся. Знаю, ты немного старше меня, но я бы хотел воспользоваться случаем и придать делу другой оборот, прежде чем Давенпорт прознает, что ты натворил, и забьет гвоздями дверь в отдел. Мне следовало воспротивиться, когда ты притащил ясновидицу, может быть, тогда ничего такого не случилось бы. Отчего бы тебе не сделать перерыв и не присоединиться к ребятам из противовоздушной обороны, найти себе применение и постараться не ломать так голову?

– Готов признать, что как подразделение мы столкнулись с некоторыми досадными трудностями.

– Досадными трудностями?! Да ты только что обвинил в занятиях черной магией человека, пользующегося благосклонностью министерства внутренних дел! Черт-те что!

– Джон, по крайней мере, давай оставим это до утра, – взмолился Брайант. – Возможно, тогда ты будешь думать иначе.

Мэй агрессивно вскинул руки:

– Нет, потому что утром ты постараешься меня убедить, что Ренальда – член секты сатанистов или что театр построен на древнем саксонском кладбище. Кроме того, от меня ничего не зависит. Ренальда – и Бидл, подумай об этом – уже сейчас звонят Давенпорту, и еще до рассвета он отстранит тебя от дела. Я готов пройти с тобой долгий путь, Артур. Даже признаю, что в твоих построениях есть нечто здравое. Убийца – психопат, охваченный отчаянием, да, хорошо, с этим я согласен. Но музы, проклятия, магические чары? Здесь нам не по пути.

Он остановился, внезапно осознав, что напарника уже нет с ним рядом. Оглянувшись, он увидел, что Брайант стоит под дождем с опущенной головой. Казалось, тот вот-вот расплачется, но Мэй знал: этого не случится, ведь раньше ничто не могло его пронять.

– Куда ты сейчас? – спросил он.

– Я обещал матери проведать ее, – печально ответил Брайант.

– Я тебя подвезу. В это время автобусы не ходят. Затем тебе надо постараться поспать. По крайней мере, спокойно проведешь ночь. А я вернусь в театр удостовериться, что у Фортрайт есть все необходимое.

– Ты прав, – мягко произнес Брайант. – Я думал… не знаю, что я думал. Мне так жаль.

– Брось, просто передохни. Предоставь это мне. Тебе не надо ничего делать. С Давенпортом я все улажу. Просто смирись с тем, что мы не справились, вот и все.

Брайант вдруг показался таким побледневшим и жалким, что Мэй испытал к нему прилив сочувствия.

Он медленно провез своего расстроенного напарника сквозь тлеющие руины Хэкни и Боу, мимо импровизированного госпиталя, развернутого на разбитых мостовых. У магазинов «Мэкфишэриз» и «Вулворт» на железных кроватях лежали раненые. На ступенях церкви сидела женщина, обхватив голову руками. Когда ее попыталась успокоить медсестра, та ее оттолкнула.

По мере того как они продвигались вперед, разрушений было все больше. Дом, к которому Брайант просил его подвезти, располагался на разбомбленной улице с ветхими домишками, давно подлежащими сносу. Мэй был поражен, обнаружив, что его напарник родом из столь непрезентабельного района.

Обескураженный ночными событиями и собственным фиаско, Брайант неуклюже топтался в створе проулка, ведущего к дому матери, и ждал, пока «вулзли» не выехал на пустынную улицу и его задние габаритные огни не исчезли в густой измороси.

Наблюдая за отъезжающим Джоном Мэем, он понял, что с тем исчезает последний шанс отдела на выживание.