3
Замкнувшийся круг
Пять дней спустя Лонгбрайт стояла на частном неухоженном участке Хайгейтского кладбища, наблюдая за ходом незамысловатого ритуала, подводившего официальный итог жизни Артура Брайанта. Прямо перед ними за оградой щелкали фотовспышками журналисты и японские туристы. Артур Брайант пережил всех своих родственников. Единственным, кто представлял среди присутствующих лишь самое себя, была его домовладелица Альма. Она пригрозила управлению пообщаться с прессой, если ее не допустят на церемонию. Вследствие несдержанности своего постояльца Альма была в курсе почти всех секретов жизни отдела.
Лонгбрайт стояла рядом с усыпанной влажными розами могилой, где покоилась урна с прахом ее сослуживца, пока, неуклюже останавливаясь, дабы принести свои соболезнования, мимо проходили сотрудники отдела. Новое их поколение возглавлял Либерти Дюкейн. Казалось, в прошлое уходит целая эра.
Лонгбрайт была волевой женщиной. Она предпочла гордое одиночество и стояла поодаль, подавляя рыдания. Жених предложил отвезти ее домой, но она велела ему подождать ее в машине. Кладбищенская земля еще не просохла после недавнего проливного дождя. Заросли вереска и крапивы выбивались из-под покрытого грибком камня, природа стремилась скрыть следы земной суеты. Еще шестьдесят лет назад, после смерти возлюбленной, Артур Брайант распорядился, чтобы его похоронили рядом с ней. У Дженис, вышедшей на пенсию сотрудницы уголовной полиции, в голове не укладывалось, как могло случиться, что от столь жизнестойкого человека осталась лишь горстка пепла: в лаборатории судмедэкспертизы его тело идентифицировали по расплавленным вставным челюстям, изготовленным в год, когда к власти пришла Маргарет Тэтчер.
Позади нее на дереве подала голос какая-то певчая птичка. Лонгбрайт обернулась и увидела Мэя, молча стоявшего поодаль.
– Наверное, это символ надежды, – сказала она, – но хочется застрелиться.
– Мне понятны твои чувства, – заметил Мэй. – Сам не представляю, что без него делать, как жить дальше. Какой смысл? Такое ощущение, что мир перевернулся.
– Ох, Джон, мне так жаль.
Она взяла его за руки, чувствуя гнев, а не сожаление. Хотелось кого-нибудь обвинить и возложить на него ответственность за потерю друга. Чаще многих других ей приходилось сталкиваться с жизненной несправедливостью, но стремление отомстить от этого не убывало. К ним подошла и молча встала рядом Альма Сорроубридж. На кружевном лифе черного платья домовладелицы вест-индского происхождения висел большой серебряный крест. Она была уже очень стара и быстро дряхлела.
– Джон, я хотела поговорить с тобой раньше, но они, – она указала на журналистов, – с меня глаз не сводят. Я кое-что для вас припасла. – Она вытащила из-под расстегнутого пальто продолговатый предмет, завернутый в газету. – Я нашла это в квартире мистера Брайанта. Оно адресовано вам. Это не значит, что я трогала его вещи, вы понимаете.
Мэй взял тонкую папку и снял с нее газету. У него комок встал в горле, когда он увидел полотняный кремового цвета конверт.
– Это же рукопись Артура, – произнес он, коснувшись чернильных строк. – Кто-нибудь еще ее видел?
– Сначала я показала сержанту Лонгбрайт.
– Я взяла фрагмент обложки для экспертизы, – объяснила Лонгбрайт. – Удостовериться, что это принадлежало ему.
Мэй рассматривал позолоченный обрез.
– Безусловно, я никогда прежде ее не видел. Наверное, это первая глава его книги.
– Конверт завалился за гардероб, – сказала Альма. – Я всосала его пылесосом. Артур говорил мне, что собирается написать мемуары, и хотел одолжить у меня старую авторучку с широким пером.
– Почему он решил писать ею?
– Вы ведь знаете, какие у него бывали смешные идеи. Ни разу за шестьдесят лет он не дал мне убраться у него под кроватью. Вечно у него что-то росло.
– Меня это не удивляет.
– Да нет же – в круглых стеклянных банках.
– А, в чашках Петри, да, он всю дорогу что-нибудь придумывал. Спасибо вам, Альма.
Домовладелица Брайанта заковыляла к воротам. Мэй подумал, как долго она еще протянет без своего постояльца. Он смотрел ей вслед, пока его внимание вновь не привлекла рукопись. Негнущимися пальцами перелистал страницы. Внутри лежал отдельный листок, испещренный неразборчивыми каракулями.
– Он никогда не хранил в таком виде записи дела, – сказал он Лонгбрайт. – Артур не отличался организованностью. Квитанций из прачечной и тех не мог найти.
Похоже, несмотря на небрежность по части квитанций из прачечных, в последние недели своей жизни он действительно что-то написал. К сожалению, прочесть это не представлялось возможным.
– Это стенография, – позже объяснил Мэю Освальд Финч.
Персонал отдела временно переселился в складское помещение на верхнем этаже полицейского участка в Кентиш-Тауне. Строго говоря, Финч был судмедэкспертом, вышедшим на пенсию, но кое-что смыслил в расшифровке почерков, что мог засвидетельствовать любой человек, видевший его собственные каракули.
– Определенно, это стенография. И даже не самый последний вариант, более давняя версия. Это тахиграфия, ее использовал в своих дневниках Сэмюэл Пипс. До девятнадцатого века она была популярна среди юристов и морских офицеров. Сейчас безнадежно канула в Лету. Интересно, каким образом он справляется с современной лексикой? Возможны аналогичные существительные и фонетическая транскрипция. Вот почему ему требовалось широкое перо – ударение ставить.
– Но ты можешь расшифровать ее? – нетерпеливо спросил Мэй.
– О боже, нет. Но не исключено, что сумею скачать одну программу, которой это будет под силу. Можешь оставить мне это на несколько дней?
– Лучше я сам прочитаю. Можешь выслать мне эту программу?
Финч уже забыл, что когда-то Мэй проходил подготовку на курсах дешифровщиков.
– Почему бы и нет. Хотя она только для продвинутых пользователей.
– Как это в его стиле – не использовать простой английский. Я сообщу тебе новый электронный адрес и безопасные ссылки. Собираюсь на время взять отпуск. Мне необходимо уехать из Лондона.
Финч все понял. Артур Брайант был не чем иным, как своеобразным символом города. Куда ни глянь, все в Лондоне напоминало о нем и его расследованиях.
Через несколько дней Джон Мэй выехал за город, в сельскую местность Суссекса, и именно там, на зеленых холмах Брайтона, сидя в снятой комнате, в мансарде над захудалым пабом «Седьмой инженер», загрузил программу с переводом и взялся за работу.
В самом начале документа Финч сделал приписку:
Джон, я попытался дать тебе фору, введя в программу подстановки для наиболее часто употребляемых слов, но все же они довольно сомнительны. Похоже, Брайант использовал крайне специфический стиль. Довольно путаный и крайне несдержанный, ясно лишь одно: многих людей в его рассказе, по-видимому, нет в живых, поэтому подавать в суд некому. В какой-то мере, надеюсь, это проливает свет на происходящее. Возможно, сержант Лонгбрайт сумеет заполнить пробел. Поскольку Артур это прятал, можно предположить: он опасался, что случится что-то страшное. Если ты считаешь, что это как-то связано со взрывом, будет лучше подготовить совместный отчет для РЛ.
РЛ – Раймонд Лэнд, нетерпеливый и требовательный новый исполняющий обязанности начальника отдела. Внимание Мэя привлек постскриптум:
Кстати, возможно, тебе будет небезынтересно узнать, что в деле фигурирует имя матери Лонгбрайт. Я забыл, что когда-то она работала в отделе. По-моему, Артур пылал к ней страстью.
Мэй начал перепечатывать текст из блокнота в свой ноутбук. Набрав несколько сотен слов, он потерял терпение и запустил программу раскодировки. Пальцы замерли над клавиатурой – он пытался осмыслить то, что читал.
Перед ним проступило описание их первого расследования, с него и начинались мемуары. Сквозь рубленые фразы ему слышался голос Брайанта. Налив в стакан джина, он снова начал печатать. Перепечатал целый лист и запустил программу раскодировки, наблюдая за тем, как расшифровываются буквы.
Его охватило ощущение неловкости. Отдельная страница была недавним приложением, конфиденциальным сообщением, не предназначенным для публикации. В последней строчке автор расписывался в своей слабости: «Я знаю, что вернусь назад, ибо не в силах распрощаться с прошлым…» Внезапно Мэю стало ясно: Брайант совершил нечто, что послужило причиной его гибели. Невозможно проработать с человеком шестьдесят лет и не научиться предугадывать его поведение. Артур разворошил прошлое, и оно каким-то образом с ним расправилось. Идея была абсурдной, но крепко засела в голове.
Он уставился на слова на экране и вспомнил их первую встречу во время бомбежки Лондона. Это необычное, пьянящее время также объяли языки пламени. Словно события каким-то образом прошли полный круг. Брайант знал, что его действия могут быть чреваты серьезным риском. Иначе зачем ему понадобилось шифровать мемуары и прятать их?
Чтобы найти объяснение, расплывчатого перевода явно не хватало. Мэй понял: для того чтобы разобраться в случившемся, ему придется полагаться на собственные смутные воспоминания. Когда солнце скользнуло за деревья и сумерки наполнились запахом сырой земли, он закрыл глаза, позволив мыслям перенестись более чем на полвека назад, в то время, когда Лондон подвергся испытанию, пережить которое оказалось не под силу многим столичным городам.
Он попытался вспомнить, как сеялись семена их будущего. Шел 1940 год. Ноябрь месяц. Страна вступила в войну, и мир погрузился во тьму.
