36
Более широкая картина

– Что, скажи на милость, с тобой стряслось? – спросил Брайант.

Его напарник был облеплен комьями грязи, а куртка порвана от плеча до пояса.

– Свалился с мотоцикла, – объяснил Мэй, осматривая себя. – Наш призрак несся, как летучая мышь, прямиком из ада. Я потерял его в переулках, разве Бидл тебе не сказал?

– Он сказал, что ты украл и разбил транспортное средство техпомощи. Не волнуйся, это я улажу с ними позже. Ты в порядке?

– В кровь руки стер, а больше ничего серьезного. Ты чем занят?

Брайант стоял на перевернутом вверх дном металлическом ящике из-под молока на парковке суда магистрата на Боу-стрит, целясь завернутой в кисею свиной ножкой в стальной лист, положенный на груду булыжников.

– Проверяю теорию, – объяснил он, размахнулся и швырнул ножку. – Парень выпал с балкона. Наверное, тебе сообщили. Его исполосовали бритвой. Ну, хоть труппа ни при чем. – Он слез с ящика и подобрал кусок мяса, угодивший прямо на лист железа. – Все правильно, свинина, конфискованная на черном рынке, практически несъедобна, но вес приблизительно совпадает.

– С чем? – ошеломленно спросил Мэй.

– Понятно, что с парой ступней. – Брайант бросил на него укоризненный взгляд, подняв свиную ножку для следующего броска.

У Мэя не было охоты на ночь глядя заниматься подобными глупостями. Его удивило, что напарник все еще торчит здесь.

– Мистер Давенпорт ждет нас в твоем кабинете, – предупредил он. – По крайней мере, мне кажется, что это он.

– Костлявый краснолицый мужик, из ушей торчат пучки седых волос, вытаращенные глаза, полопавшиеся сосуды на носу, весь провонял жевательным табаком?

– Так и есть. Надеюсь, он не заметит твое растение.

– Какое растение? – спросил Брайант, невинно округлив глаза.

– Не прикидывайся, что не знаешь. То самое, с зубчатыми листьями. Китайцы их сушат и курят. Марихуана. Им пользуются наркоманы из доков Лаймхауса.

– Ты что, обвиняешь меня в том, что я наркоман? Строго говоря, это старинное лекарственное средство.

– Хорошо, на всякий случай я затолкал его под твой стол.

– Спасибо, старина, – ухмыльнулся Брайант. – Ты славный малый.

Фарли Давенпорт с отвращением изучал заплесневелый череп тибетца, окруженный африканскими амулетами, которыми был забит книжный шкаф Брайанта.

– Может, кто-нибудь из вас объяснит, что происходит в театре «Палас»? Только что списан один армейский мотоцикл, а другой так и не нашли.

– Мистер Мэй преследовал убийцу. Нам повезло, что он не разбился. Я попросил определить местонахождение мотоцикла с другим номерным знаком.

– Кто тот парень, что умер?

– Он не должен был находиться в здании, – объяснил Брайант, уходя от ответа на поставленный вопрос. – Я просил ограничить вход для посторонних, но управляющий компанией мне отказал.

Давенпорту нелегко было объяснить детективам, почему он ими так недоволен. Он провел руками по седым редеющим волосам и принял грозный вид.

– Я просил, чтобы всех посетителей регистрировали при входе и выходе. Этого должно быть достаточно.

– Что мы и сделали, – ответил Брайант, – но кто-то по-прежнему ставит препоны. Следует вообще запретить вход в театр всем посторонним. Там повсюду кто-то фланирует. Прямо как в Гайд-Парке в выходной день.

Давеннорт неодобрительно хмыкнул.

– Мне позвонила какая-то безумная мегера по фамилии Пароль, типичная дамочка из шоу-бизнеса, жалуется на то, что в некоторые помещения театра невозможно пройти. Похоже, она не в силах уловить разницу между реальным убийством и театральной драмой.

– Извините, сэр. Я сообщил ей, что в целях проведения судебной экспертизы нам необходим исключительный доступ к определенным помещениям, но она наотрез отказалась блокировать остальные. Вероятно, это вне зоны ее контроля, поскольку в дело вовлечены две отдельные компании, ее и владельца театра.

– Эта чертова война дает всем повод манкировать законом. – Нос Давенпорта покраснел как никогда. – Заверяю вас, когда она закончится, все эти дамочки снова заделаются проклятущими домохозяйками, и мы сможем снова руководить страной.

– Мисс Пароль подотчетна совету директоров, а тот единодушен в своей решимости не допустить срыва спектакля.

– Похоже на то, что это чертово мероприятие сорвется, когда его прикроет Вестминстер, – отрубил Давенпорт. – Случись такое в мирное время, в здании уже никого бы не было – и без всяких вопросов. Господи, трое мертвы, а у нас ничего, кроме явлений призрака и прочей тарабарщины. Люди пугают друг друга байками о фантомах, проникающих сквозь стены. Это же как-никак театр «Палас», а не дом пастора в Борли! Не желаете поведать мне, как это случилось?

– Я бы хотел, сэр, но мы сами не знаем. Мистер Дэрвелл, тот парень, на которого напали на балконе, сын одной из исполнительниц. Они с другом пришли на прогон. Друг ушел, Дэрвелла видели стоящим у края балкона спиной к сцене, его зарезали и перебросили через парапет. Перила низкие, а угол наклона пола крутой. При падении он сломал нос, челюсть и ключицу, потерял слишком много крови и умер. Дама, на которую он чуть не приземлился, мать Майлза Стоуна, мельком видела нападавшего снизу, и ее описание мужчины совпадает с тем, что дала мисс Трэммел прошлой ночью. Это тот самый человек, который удрал на угнанном мотоцикле.

– Кошмар какой-то. А не друг ли это Дэрвелла?

– Он уже сидел в пабе, когда это случилось.

– Надеюсь, вы в курсе, что история просочилась в прессу.

– Мы утаивали ее сколько могли, – ответил Мэй, – но на торговца каштанами вышла «Ньюс оф уорлд». К счастью, эта газетенка выходит лишь раз в неделю.

– Вы действительно болван, Брайант, – изрек Давенпорт. – Половина их внештатных писак подрабатывает в «Дейли скетч». В завтрашнем номере наверняка что-то появится.

– Думаю, вы переоцениваете интерес «Дейли скетч» к театру, – возразил Брайант. – Постановка «Орфея» – слишком интеллектуальная материя для круга их читателей.

– По-вашему, то, что убийца свободно разгуливает по старинному мюзик-холлу, слишком интеллектуально? «Адское зрелище призывает дьявола» – такого рода заголовок слишком замысловат для масс? Возможно, ваши чисто теоретические познания несомненны, но вы плохо понимаете людей, Брайант. Предлагаю вам спуститься с небес, – он шлепнул ладонью по окну, – и посмотреть, как обычный прохожий проводит свое время. На углу Олдуич есть машинописное бюро, работающее под проливным дождем с импровизированным укрытием из рифленого железа, поскольку крышу снесло ударной волной. И вы будете мне рассказывать, что машинисток не заинтригует пикантная история про убийцу?

Брайант хранил смиренное молчание. Мэю показалось, что слова начальника не лишены смысла.

– Частично переваренное мясо, обнаруженное в желудке мисс Капистрании, подтвердило наличие болиголова, – отметил он. – За кулисами нашли пустую банку из-под перепелиных консервов, на ней лишь ее отпечатки. Похоже, никто не знает, где она покупала еду. Перепелка – продукт, который сегодня можно найти только у Симпсона на Стрэнде. Мы проверили все мясные лавки в округе. Есть одна на Брюэр-стрит, торгующая перепелками, но там не помнят, чтобы обслуживали мисс Капистранию, и, кроме того, они тщательно проверяют все поступающее мясо.

– Что нового слышно о Сенешале?

– Концы проводов были исследованы под микроскопом, и вопрос остался открытым.

– Что вы имеете в виду? Проволоку либо перерезали, либо нет.

– По мнению доктора Ранкорна, не исключена возможность, она лопнула под собственной тяжестью. Он считает, провод так часто использовали, что он, вероятно, истончился. Но если его действительно перерезали, то сделавший это человек должен был стоять на портале подъемника в ожидании момента, когда глобус может свалиться на мистера Сенешаля.

Эти новости отнюдь не порадовали Давенпорта. Он предпочитал, чтобы расследуемые дела были тщательно увязаны, дабы он мог представить их своему начальству как раскрытые и закрытые, иными словами – как итог отлично проделанной работы. Если этого не случалось, требовалось найти козла отпущения. В данном случае он мог бы сослаться на тотальное невезение, не случись этого последнего эпизода. И конечно же, оставалось нераскрытым дело о злосчастных ступнях.

– Какого черта они оказались на прилавке с каштанами? – снова спросил он. – Давай же, Брайант, у тебя уже должна была созреть идея.

– Она созрела, но вас она не устроит.

– Ну-ка выскажись.

– Полагаю, их скинули на тележку с навеса театра.

– Скажи на милость, с чего ты это взял?

– Вечером было сухо, и продавец разжег огонь до того, как сигналы воздушной тревоги заставили его уйти в укрытие. В день, когда их обнаружили, сержант Кроухерст отметил, что среди угольной пыли на мостовой не осталось никаких следов. Мы с мистером Мэем видели это собственными глазами. Над навесом расположено несколько рядов маленьких окошек со средниками. На одном из них на второй лестничной площадке нет стекла, а на другом сломан шпингалет. Они недостаточно широки, чтобы через них пролезть, но руку просунуть можно. Думаю, кто-то сбросил ступни из окна, полагая, что они упадут на навес. Вместо этого они скатились и упали на прилавок с каштанами, оказавшийся внизу, у обочины.

– Хочешь сказать, что турок просто оставил их там и смотался?

– Он подчинился закону, сэр, направившись в убежище. Очевидно, затемнение еще действовало, когда он вернулся, так что, вполне возможно, он ничего не заметил.

– Ты проверил, на навесе под окном не осталось следов крови?

– Мы не обнаружили никаких следов, но с тех пор прошел дождь.

– Мне хотелось бы сообщить отцу мисс Капистрании, что смерть его дочери наступила вследствие странного, но тем не менее несчастного случая.

– Не представляю, как вам это удастся.

– Если это ускользнуло от вашего внимания, мистер Брайант, напоминаю: мотивы отсутствуют. Вряд ли Капистрания была с кем-то знакома в Лондоне. Сенешаля везде обожали. А этот последний парень, слава тебе господи, вообще никаким боком не был связан с постановкой.

Давенпорт опустился в кресло Брайанта и попытался вытянуть ноги под столом, но что-то ему мешало. Он заглянул под стол. Мэй бросил на напарника зловещий взгляд.

– Еще хуже: если смерть Капистрании можно принять за результат пищевого отравления, зачем обставлять ее как убийство, выкидывая эти проклятые ступни? И зачем нападать на мальчишку, у которого нет ничего общего с театром? Ни малейшего смысла, не так ли? Я вообще отказываюсь это понимать. – Он дотянулся ногами до диковинного растения Брайанта и вытолкал его из-под стола. – Это еще что такое?

– Ах, – завилял Брайант, – вот оно где, оказывается. Улика. Я ее оформлю.

– Что за улика? – с подозрением спросил Давенпорт.

– М-м… вампира с Лестер-Сквер. Доктору Ранкорну потребовались некие предметы из его дома для исследований.

Давенпорт насторожился.

– Я не знал, что мы его поймали, – произнес он.

– Не поймали, – продолжал юлить Брайант, осторожно отодвинув растение от Давенпорта. – Он подозреваемый. Э-э… хм… литовский ботаник, экспериментирующий с редкими растениями, вернее, с разными способами прививок. Ради вас я от него избавлюсь.

– Вы утверждаете, что вампир с Лестер-Сквер – литовский ботаник-экспериментатор? – Давенпорт поднялся и пошел к двери, явно расстроившись. – Вы что думаете, я абсолютный тупица? Меня осаждает телефонными звонками Альберт Фридрих, отец Капистрании, который, да будет вам известно, проводит эти выходные в доме австрийского посла, где будет пить чай не с кем-нибудь, а с самим Георгом Шестым. В субботу утром я увижусь с министром внутренних дел. Мне нужно, чтобы вы представили свои мысли о ходе расследования в письменном виде не позже шести вечера завтрашнего дня. И изложите мне рациональные выводы, а не эти ваши психологические, сверхъестественные домыслы. – Он захлопнул за собой дверь.

Брайант запихнул растение в верхний ящик своего стола.

– По-моему, все прошло довольно гладко, как ты думаешь?

– Честно говоря, я так не считаю. Ты пришел к каким-либо выводам?

– Ясно как день: наш парень – сумасшедший. Тот, кто до такой степени ненавидел Капистранию, что ее изувечил, тот, кто убил Сенешаля на глазах у его коллег, кто до смерти изрезал случайного человека лишь потому, что тот был родственником члена труппы. Когда подвернется случай, проверим мотоцикл на отпечатки, но в результате, честно говоря, сомневаюсь.

– На нем были перчатки.

– Тогда остается греческий аспект всего происшедшего. Что напоминает мне: нам следует выяснить, кто всучил Закарии Дэрвеллу цветок.

– Какой цветок?

– Шелковую гвоздику. Стэн Лоу утверждает, что никогда прежде не видел мальчика с цветком в петлице. Это было не в его стиле. А эти цыганки на Пикадилли не суют их, когда проходишь мимо? Я уверен, что сейчас их не делают из шелка, разве что кто-то режет на куски парашюты. И тогда остается дело с флейтой.

– Ты меня полностью запутал, – признался Мэй в замешательстве.

– Антон Варисич остановил оркестр, когда произошел инцидент, но его первая флейта издала пронзительную тревожную ноту. А дело-то все в том, что двоих исполнителей на духовых, и один из них – флейтист, утром на месте не оказалось; тогда кто вывел эту ноту?

– Артур, я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь.

– Я пытаюсь тебе объяснить, – ответил Брайант, – но, наверное, мне стоит сначала самому убедиться, что я прав. Пока я этим займусь, у тебя будет время поразмыслить над тем, почему Давенпорт так печется о том, чтобы это не попало в газеты.

– Наверное, не хочет выставлять отдел в идиотском виде.

– О существовании отдела никто не знает, – ответил Брайант. Он повысил голос. – Входите, мистер Бидл. Не стоит топтаться за дверью.

У Бидла был вызывающий вид.

– Я не подслушивал, – тут же выпалил он, подтвердив обратное. – Я пришел повидаться с вами. – И осторожно позволил себе зайти в загроможденный кабинет.

Брайант бросил на своего напарника вопросительный взгляд.

– Что у тебя на уме?

У Бидла так туго был завязан галстук под воротником, что казалось, тот его душит.

Мэй снова вытянулся на стуле.

– Почему ты не садишься, Сидней? – поинтересовался он.

Молодой человек неуклюже повертел головой, глядя по очереди на каждого из детективов.

– Я хочу перевестись из отдела, мистер Брайант.

– Ты же только что пришел сюда. Можем ли мы узнать – почему?

Бидл замялся.

– Не верю, что подхожу к такого рода деятельности.

– А не мог бы ты выражаться точнее? – спросил Мэй, понимая, к чему тот клонит.

– Мистер Мэй, моя цель заключалась в том, чтобы попасть в министерство внутренних дел через лондонскую полицию, заниматься серьезными вещами, и я полагал, что добьюсь этого, работая у вас в отделе. Я знал, что отдел тяжких преступлений расследует только убийства. Меня поставили в известность, насколько ваш отдел отличается от прочих, где в текущий момент требуются сотрудники. Но я понятия не имел, что трудовые навыки будут столь… столь отличны от тех, какими они должны быть.

На лице Мэя отразилось то, что, как он очень надеялся, можно было принять за удивление.

– Тебя не затруднит привести какой-нибудь пример?

– Не соблюдаются даже самые основные процедуры. Возьмите надзор за уликами. – Бидл начал распаляться. – Меня учили постоянно контролировать улики с места преступления, начиная с момента регистрации даты их нахождения до представления на суде, с ведением исчерпывающих записей на протяжении всего процесса. Мистер Брайант идет в лабораторию к мистеру Ранкорну, покрутится там и выносит все, что ему заблагорассудится. Почти никогда даже не обеспечивает их сохранность. Когда я напоминаю ему о протокольных правилах, он кричит на меня или посмеивается.

– Значит, дело в мистере Брайанте, – торжественно заключил Мэй.

– Да, сэр. Меня всегда предупреждали о том, что мы должны быстро работать с подозреваемыми, исключать или вводить в разработку в соответствии с вероятностью их причастности к преступлению. Мистер Брайант так не поступает, сэр. Он не делится информацией и начинает разрабатывать маловероятные версии. Он не снимает отпечатки пальцев и не соотносит свои данные с данными коллег. Берется писать отчеты еще до того, как получает результаты по определению группы крови. К этому времени доктор Финч должен был взять пробы на клетки эпителия на дверях лифта, проводах глобуса и спинках кресел на балконе, но мистера Брайанта, похоже, даже это не интересует. Словно он считает себя превыше закона.

– Я понимаю твое беспокойство. Но не забывай, что на всех трех местах преступлений были найдены лишь отпечатки пальцев самих жертв. Хотя следует признать, порой мистеру Брайанту не удается уважительно относиться к тому факту, что криминалистика – современная наука.

Брайант хранил молчание. Он почувствовал, что настал момент выяснения отношений.

– Уверен, что мистер Брайант не ставит себя выше закона, – продолжил Мэй. – Просто его ум направлен на изучение малоизвестных областей.

– Задумайся над тем, почему это расследование попало к нам, – предложил Брайант, предвкушая уныние Бидла. – Разве оно укладывается в рамки тех дел, о которых вам рассказывали в колледже? Домашнее насилие, кража со взломом, супружеские скандалы, преступления, связанные с алкоголем, карманная кража, большая кража?

– Нет, сэр.

– Понимаешь, Бидл, нашим делам уделяют первостепенное значение по совсем другим причинам: они слишком заметны; это может означать наличие влиятельного родственника, или более сложную политическую подоплеку, или риск получить огласку, или несоответствие настроениям в обществе. Что еще важнее, есть прецеденты, которые могут пагубно повлиять на моральный дух нации во время военного конфликта. Из-за Гитлера мы уже не живем в том мире, когда боялись смерти тех, кого в прошлом любили. В сегодняшней действительности она волнует лишь в том случае, если может нанести ущерб будущему. Это горькая правда, Сидней. Как Орфей покидает царство теней, так мы очертя голову устремляемся на свет, излучаемый страшным новым миром… Тем не менее способ обеспечить подотчетность существует. Министерство внутренних дел финансирует работу такого автономного отдела, как этот, который оттягивает на себя самые шокирующие происшествия, возникающие в военное время, и снимает накал страстей, и ты управляешь им вместе с теми людьми, чьи действия идут настолько вразрез с традиционной методологией, что иногда удается добиться необходимых результатов. Именно за это на таких людей сейчас ополчились пресса, государство, которых интересует лишь установление вины. Посмотри, какая идет повсюду охота на ведьм, а ведь питают ее лишь слухи и догадки. Всех, кто нам не нравится, мы валим в одну кучу с немцами, а между тем большинство их, возможно, не менее порядочные люди, чем ты или я. И не дай бог тебе выразить иную точку зрения, тебя осрамят и причислят к ним. – Брайант порылся в карманах жилета в поисках спичек. – Скажи, Сидней, ты в курсе событий в Греции?

– В Греции? – Бидл выглядел раздавленным. – Нет, сэр.

– На прошлой неделе несколько английских солдат ввязались в драку на пограничном КПП; замечу, они вообще не имели права там находиться. Кончилось тем, что одного местного пытали и убили. Он оказался греческим подданным, подозреваемым в сотрудничестве с итальянцами. Когда это случилось, его семью депортировали, а все имущество – отобрали. Убитый, возможно, был невиновен, но перемещался без нужных документов и предложил взятку нашим ребятам, чтобы те его пропустили. Английский посол в Греции выслал замешанных солдат из страны, и вину за гибель несчастного грека возложили на экстремистскую группу турецких националистов. Стычки с турками в Греции последнее время не редкость, и отношения между двумя странами весьма прохладные. Тем временем мы развернули в Стамбуле британскую программу строительства. Начинаешь улавливать логику?

Бидл упорно разглядывал свои руки.

– Нет, не улавливаю.

– Давай разъясню. Компания, владеющая правами на постановку «Орфея», принадлежит греку, сыну магната-судовладельца, и ее штаб-квартира в Афинах. Первый, кого мы должны подозревать, – нелегальный иммигрант, оказавшийся турком. Подумай, в каком положении окажется министерство иностранных дел, если удастся доказать, что влиятельная греческая компания сознательно подставила невиновного турка?

– Вы хотите сказать, все дело в контрактах на строительство в Стамбуле? – спросил Бидл.

– Прибавь к этой путанице могущественного австрийца, связанного с приверженцами Мосли в Лондоне, человека, чья единственная дочь умерла при загадочных обстоятельствах, и театральную постановку, которая, представь себе, призвана продемонстрировать международную солидарность и сотрудничество, но вместе с тем бросает вызов моральным устоям нации. Разве удивительно, что этот вопрос привлекает внимание высших сфер? Видишь ли, Бидл, нужно уметь увидеть более широкую картину. За четыре дня три убийства, мы ни на шаг не продвинулись вперед, поэтому я буду вести это дело так, как считаю нужным. Не думаю, что выгляжу ниспровергателем, но таких людей, как я, тебе следует остерегаться. Я не придерживаюсь партийной линии и не думаю о том, как прикрыть задницу, если суд сочтет наши доказательства недостаточно убедительными…

– Вы говорите о незаконно добытых уликах, о несоблюдении…

– …потому, – резко оборвал его Брайант, – что наши дела должны быть целиком и полностью раскрыты еще до того, как попадут в суд, и ты бы это понял, если бы чуть более тщательно изучил историю отдела, а не беспокоился о процедуре сбора улик.

Он поднялся, давая понять, что разговор окончен.

– Может, теперь ты захочешь пересмотреть свое решение. Ты кажешься неплохим парнем. Направь свои таланты в нужное русло. Осмотри место, где убили Дэрвелла. Расспроси Ранкорна насчет образцов крови в партере. Забудь про писанину и займись делом. Тебе найдется здесь оптимальное применение. Не позволяй своим амбициям толкать тебя в ложном направлении. Знаю, сегодня ты просил Давенпорта перевести тебя. Но подумай о моих словах. Ответ можешь дать мне завтра утром.

– Спасибо, сэр, – ответил Бидл, посмотрев на Брайанта так, словно тот сошел с ума, – но у меня уже сложилось свое мнение. Я прошу о переводе из отдела при первой представившейся возможности.

«Он злится, что Джон участвовал в деле, а он нет, – внезапно подумал Брайант. – Хочет бегать по городу и ловить преступников силовым захватом, как в регби». Что ж, теперь он понимал, чем заманить Бидла на путь истинный.