Глава 11
Родители

Твелвтриз представлял собой относительно новое предместье Кента, нечто вроде города-спутника, примечательного своими подстриженными изумрудными лужайками, сверкающими чистотой машинами и аккуратными рядами однотипных зданий с зеркальными панелями витрин. Эти дома предназначались в основном для людей, впервые обзаводящихся собственным жильем, а также служили своеобразной перевалочной базой на пути в сам Кент. В годы экономического спада сюда начали перебираться пенсионеры, которым стало не по карману содержать более солидные дома, а также семьи, лишившиеся кормильцев или не преуспевшие в бизнесе.

В Твелвтризе было всего несколько магазинов, но практически ни одного предприятия службы быта — считалось, что его жители являются как бы транзитными пассажирами, выезжающими за покупками в соседний город. Свое название этот населенный пункт получил по числу высоких деревьев, которые некогда росли, выстроившись в один ряд, у подножия ближнего холма. Если верить легенде, то деревья эти образовывали нечто вроде естественного укрытия, где в былые годы местные разбойники устраивали засады и откуда нападали на свои жертвы. В начале восьмидесятых годов деревья спилили, а холм сровняли с землей, в результате чего на его месте вырос этот уродливый конгломерат из сплошных тупиков и строений, располагавшихся полукругом и якобы долженствовавших служить центром для будущего города. Все же этому месту оставили старое название, оно должно было как бы увековечить былую красоту природы, рухнувшую под натиском городских построек.

Мои родители, ранее также проживавшие в одном из лондонских предместий, перебрались сюда около десяти лет назад. Отец никогда не замечал аскетической простоты окружающего ландшафта, поскольку почти все время просиживал у себя в офисе. Идя по улице, ведущей к дому моих родителей, Спанки заглянул поверх бетонного забора, отделявшего тротуар от заброшенных полей. Поток газов, вырвавшийся из выхлопной трубы проехавшей мимо машины, спугнул стайку скворцов, которые, подобно брошенной ввысь пригоршне угольков, взмыли навстречу облакам.

— Благословенные зеленые просторы, — раздраженно проговорил он. — Посмотри, во что они их превратили.

— А теперь представь себе, что значит жить в этих местах подростку, слоняющемуся по асфальту от одной автобусной остановки к другой, не зная, чем бы ему заняться.

Мы оба были в дождевиках, призванных уберечь нас от капризов погоды. Я спросил Спанки, почему он не воспользуется дарованной ему силой и не остановит дождь, и услышал в ответ, что он может сделать лишь так, что мы не заметим, как промокнем до нитки. Смешные же все-таки были у него фокусы, хотя, как мне представлялось, практической пользы от них было все же маловато.

— Мартин, расскажи о своей семье. Я хочу заранее подготовиться к этой встрече. Но только прошу тебя, не начинай с того, что, дескать, это будет неинтересно, и тому подобного. Мне нужно знать все до мельчайших подробностей.

Я же никак не мог решить, до какого предела должна простираться моя откровенность.

— Ну что ж, — сказал я наконец и начал: — Моих родителей зовут Джойс и Гордон. Джойс — очень спокойная женщина; до переезда сюда она работала, но Гордон уговорил ее уволиться. В последнее время она редко выходит из дому, смотрит дневные телепередачи и буквально помешана на чистоте. Минимум раз в день у нее случаются приступы депрессии, и она начинает плакать без видимой на то причины. Когда наступают такие кризисы — а они, можно сказать, следуют один за другим, — отец предпочитает отсиживаться у себя в офисе. Мать пытается создавать видимость, что он весьма почтенный и благополучный чиновник, а не какой-то жалкий служащий, обретающийся в страховой фирме. Мне же лично кажется, что отец просто не выносит гнетущей домашней атмосферы и на работе чувствует себя гораздо более уютно. Моя сестра Лаура страдает агорафобией и практически не выходит из своей комнаты, считая мать представительницей чуть ли не высшего света. Мой брат Джои...

— Старший или младший?

— На три года старше меня... умер.

— Когда это случилось?

— Более четырех лет назад... Вот мы и пришли. Я хотел было обогнать Спанки, чтобы распахнуть перед ним калитку, но он все же опередил меня и прошел прямо сквозь нее. Мощеная дорожка вела к двери со вставками из пупырчатого стекла, по бокам которой красовались фонари. Поначалу на мой звонок никто не отозвался, но затем звук пылесоса резко оборвался, и я увидел за стеклом размытый силуэт матери. Спанки просил заранее не предупреждать родителей о нашем визите — ему хотелось застать их врасплох, увидеть, так сказать, в естественной обстановке.

— Дорогой, вот это сюрприз!

Мать подставила мне щеку для поцелуя. Выглядела она несколько старше своих дет, а ведь некогда ее голубые глаза были очень даже привлекательными. Волосы тоже уже успела тронуть седина, но, отец не позволял ей подкрашивать их, предостерегая насчет жуткого эффекта, мол, с крашеными волосами она будет походить на уличную девку. В данный момент они явно нуждались в экстренной завивке.

— Ну что же ты не предупредил о своем приезде? В доме такой беспорядок!

Мы вошли в безукоризненно прибранную и сверкающую чистотой гостиную с включенным телевизором — передавали какое-то шоу, — и я взглянул на Спанки. Тот лишь пожал плечами:

— Что-то не замечаю я здесь никакого беспорядка. Разве что она увидела нас в окно и сгребла весь мусор под диван?

— Отец все еще на работе, — продолжала мать, направляясь на кухню. — На этой неделе я его, можно сказать, толком и не видела.

— А Лаура где? — спросил я, снова поймав взгляд Спанки, который уже снял свой мокрый плащ и теперь раскидывал его на спинке стула.

— В своей комнате. — Подчеркнуто обыденный тон, которым была произнесена эта фраза, лишь еще больше подчеркивал ее озабоченность.

— Так она что, по-прежнему почти не спускается вниз?

— Ну, у нее там свой телевизор, да и кушать она тоже предпочитает в одиночестве.

— В середине учебного года, сразу после того, как был поставлен диагноз агорафобии, она перестала ходить в школу, — пояснил я, обращаясь к Спанки. — Ну как, ты все еще полагаешь, что сможешь чем-то нам помочь?

— Что и говорить, работенки здесь хватает, — признался он и гляну з сторону матери, которая усердно вытирала тряпкой какое-то пятнышко на кухонном столе. — Охотно допускаю, что многим жителям предместий очень даже нравится такая, жизнь. Они целыми днями хлопочут по хозяйству, превращая повседневные дела в своеобразный ритуал. Пожалуй, начать лучше всего с твоей сестры.

— Я могу подняться к Лауре? — спросил я.

— Прекрасная идея, дорогой. А я пока займусь обедом. Отец скоро придет.

— Обрати внимание: ни на одном из настенных украшений нет ни пылинки, — заметил Спанки, пока мы поднимались по лестнице в комнату сестры. — Судя по всему, она встала посреди ночи и сразу взялась за тряпки и щетки.

Я осторожно постучал в дверь Лауры.

— Лаура? Это Мартин.

— Уходи, Мартин.

— Пожалуйста, открой дверь.

— Не могу.

— Почему?

— Не хочу, чтобы ты видел меня.

— Что с ней такое? — спросил Спанки.

— Сейчас увидишь.

— Лаура, пожалуйста, позволь мне войти. Я специально приехал из Лондона, чтобы повидаться с тобой.

После секундной паузы послышался щелчок дверного замка, и я переступил порог Лауриной комнаты. Со времени нашей последней встречи Лаура растолстела еще больше и теперь, казалось, окончательно заплыла жиром, превратившись в бесформенную глыбу.

— Господи Иисусе! Да она же как дом. — У Спанки отпала челюсть. — Неудивительно, что она не выходит, — ока же не пролезет в дверь.

— Ну не надо быть таким жестоким. Не забывай, что она все же моя сестра.

— Я горю нетерпением побыстрее встретиться с твоим отцом. Кстати, тебе знаком термин “днефункциональный”?

— Привет, Мартин, — смущенно проговорила Лаура, оторвав взгляд от телевизора, но по-прежнему продолжая сидеть. Я даже подумал, что она не в состоянии подняться без посторонней помощи. — Как дела?

Ее сальные белокурые волосы падали на плечи, скрывая щеки. Время близилось к вечеру, а она все еще была в пижаме. Рядом с ней на полу валялась пластиковая сумка, набитая красочными обертками, судя но всему, от плиток шоколада.

— Все в порядке. Мама готовит обед. Может, спустишься и составишь нам компанию?

— Боюсь, что не смогу. — Ее внимание привлекла демонстрировавшаяся на экране телевизора реклама кукурузных хлопьев, и она стала смотреть ее. — Я не часто спускаюсь вниз.

Комната была оклеена цветастыми обоями в розово-желтых тонах. Сестра, которой исполнилось уже семнадцать лет, сидела на полу, зажав в мясистом кулачке журнал с комиксами под названием “Давай поиграем”. Вокруг валялись плюшевые медвежата, тряпичные куклы и журналы.

— А почему бы нет? Тебе же скучно, наверное, постоянно сидеть здесь в одиночестве.

— Когда я спускаюсь к столу, папа сразу начинает дразниться. Мама велит ему прекратить, и все заканчивается руганью.

— Ну а ты постарайся не обращать внимания, когда он дразнится.

— Это почему же? Ты-то сам никогда так не поступал.

— Я, по крайней мере, старался, — не отступал я.

— Джои всегда принимал весь огонь на себя, — проговорила Лаура, по-прежнему не отводя взгляда от телевизора. — Впрочем, я вовсе не корю тебя за то, что после его смерти ты убежал из дому.

— Боже правый, неудивительно, Мартин, что ты и вправду убежал отсюда, — проговорил Спанки, расхаживая взад-вперед по комнате, поднимая то одну, то другую куклу и деловито проверяя, есть ли на ней трусики. — А теперь оставь нас одних. Я хочу на несколько минут заглянуть в голову Лауры. Особого труда это не составит.

— Ты так, думаешь?

— Ну конечно. Все физиологические процессы регулируются мозгом. — Он постучал пальцем себе по виску. — Самое главное — точно определить, из какой точки мозга исходят соответствующие импульсы. Ну ладно, иди и помоги пока матери. Жди меня внизу.

Я нехотя вышел из комнаты сестры и притворил за собой дверь. Постояв несколько секунд на лестничной площадке, я прислушался к доносившимся оттуда звукам, однако не услышал ничего необычного. Спускаясь по лестнице, я видел, как мать хлопочет на кухне. Она определенно находила утешение в чистоте и порядке, которые строго блюла в своем доме. Сейчас она сервировала стол к обеду. Я мысленно вернулся к тем временам, когда Джои был еще с нами. Впрочем, уже тогда каждый из нас жил своей жизнью, следуя собственному распорядку. После же его смерти связь между нами окончательно распалась.

Я помог матери накрыть на стол, после чего немного посмотрел телевизор. Мы уже собрались было приступить к трапезе, когда пришел отец. Увидев меня, он не испытал никакой радости, просто поздоровался и прошел в свою комнату — снять мокрый плащ и положить портфель. Вышел он оттуда, не переодевшись, в пиджаке и галстуке, после чего прошел прямо к столу и уселся, как в ресторане. Итак, в родительском доме ничего не изменилось, это уж точно. В последнее время я сократил свои визиты к ним примерно до четырех раз в год, причем всякий раз после встречи с отцом подумывал о том, чтобы сделать их еще более редкими.

— Я полагаю, ты уже виделся со своей сестрой, — сказал Гордон, кладя на колени салфетку в ожидании, когда его обслужат. В последнее время он уже не называл ее Лаурой, только твоя сестра или — в общении с женой — твоя дочь.

Только я подумал о том, удастся ли Спанки заставить Лауру спуститься в столовую, как он в одиночестве появился на лестничной площадке.

— Ну что? — спросил я, наблюдая за тем, как отец, откинувшись на спинку стула, позволяет матери положить ему на тарелку пару явно пережаренных отбивных котлет.

— Все прекрасно. Никакой агорафобии она не подвержена. Просто она ужасно боится мальчиков, поскольку уверена, что они будут исподтишка подсмеиваться над ней. Насколько я понял, толстеть она начала сразу после смерти брата?

— Ты можешь как-нибудь помочь ей?

— Уже помог, — ответил Спанки, усаживаясь на свободный стул в конце стола.

— Эй, это же место Джои!

— Мартин, он ведь умер. Ты сам мне это сказал. Кстати, от чего он умер?

— От простуды, — ответил я.

— Основательно, похоже, простудился.

— Простуда переросла в воспаление легких. Так что ты все же сделал, чтобы помочь ей?

— Пока не могу тебе этого сказать. Не хочу тревожить раньше времени. — Он смотрел, как Джойс зачерпывает для мужа большую порцию соуса. — Бог мой, ну и вид у этих отбивных! Она их что, в ядерном реакторе готовила?

— Что ты имеешь в виду, говоря, что не можешь пока мне этого сказать? Так ты все-таки поможешь ей или нет? Она же уже почти до ручки дошла!

— Об этом я тоже позаботился. Я дал ей лекарство, срок действия которого неограничен и которое избавит ее от слишком серьезных беспокойств по поводу того, что я сделал. Когда ты через несколько недель снова увидишь ее, ты не поверишь собственным глазам. Так что Лаура меня уже не волнует — ее проблема разрешится сама собой. В данный момент меня гораздо больше беспокоит твой отец.

— Что это ты тихий такой сегодня, Мартин? — спросила мать. — Хочешь добавки?

Я взглянул на подгоревшую отбивную и гору переваренных, похожих на размазню овощей.

— Нет, спасибо, не надо.

— Просто он фанатично предан своей работе. Только о ней постоянно и думает. А как насчет Джоуи? Ей ты можешь как-нибудь помочь?

— Ну, это будет зависеть... Кстати, я уже осмотрел ее мозг — надеюсь, ты не стал бы возражать против этого. Следует признать, что она у тебя довольно-таки нечувствительная женщина, хотя с недавних пор смутно ощущает, что перестала удовлетворять запросам твоего отца. Уже довольно продолжительное время они не занимаются сексом, и все же ей непонятно, что именно она делает не так. Если я смогу поставить твоего отца на ноги, это позитивно отразится и на матери. Ей необходимо вновь обрести уверенность в себе. Ты наверняка заметил, что отец почти не смотрит на нее. Надеюсь, ты и сам догадываешься, что у него есть женщина на стороне.

— У Гордона? — Я вытаращил на него глаза. — У моего старика?! Да ты что, шутишь?

— Он встречается с женщиной, которая работает в их бухгалтерии, причем связь эта, насколько я могу судить, возникла довольно давно. Иногда они остаются после работы и занимаются любовью прямо у него в кабинете.

— Какая мерзость!

— Кому ты это говоришь? Я и копнул-то его мысли всего лишь для того, чтобы получить самую малость фоновой информации, но при этом никак не рассчитывал, что споткнусь о такие бесстыдные фантазии. О, это вообще черт знает что такое! Впрочем, теперь я по крайней мере располагаю кое-каким материалом для последующей работы. Пожалуй, мне удастся помочь ему.

— Хорошо бы еще и с матерью разобраться.

Мы оба повернулись и увидели, как она смотрит на мужа в надежде услышать хоть одно доброе слово.

— Как только в нем произойдут определенные перемены, она тоже изменится, хотя я уже сейчас мог бы попробовать избавить ее от этой страсти к бесконечным чисткам и уборкам. Я подумаю над этим. Ну что ж, а теперь позволь оставить тебя наедине с родителями. — С этими словами Спанки резко поднялся из-за стола. Спасибо, что выкроил для меня время. Завтра я сам найду тебя.

— Постои, куда это ты собрался?

— Хочу проверить состояние фундамента этого дома. Перед уходом мне надо еще кое-что сделать. Я устрою все так, что коррекция произойдет не сразу, она будет осуществляться постепенно, а потому потребуется минимум три недели, прежде чем ты заметишь какие-то перемены в своей семье. — Спанки прислонился к дверному косяку и стал пристально осматривать потолок. Со стороны могло показаться, что он что-то выискивает. — Ты не знаешь, где они застраховали свое имущество?

— Так сразу и не вспомню. А зачем тебе?

— Да нет, это так, не важно. Я и сам легко узнаю. Отец тем временем продолжал молча жевать твердое мясо, тогда как мать неотрывно смотрела на него, даже не прикоснувшись к своей еде. Ни один из них не обратил внимания на то, что мой взгляд прикован к входной двери.

— Ты действительно считаешь, что они изменятся?

— Это я тебе гарантирую.

— Но ты же не собираешься причинить им какую-нибудь боль, так ведь? Я хочу сказать — Лауре, которая сейчас такая вот, ну и вообще...

— Обещаю тебе, что ничто из того, что я сделаю, не причинит им никакого физического вреда, хотя происходящие в процессе работы внезапные перемены обычно вызывают некоторое эмоциональное потрясение. Но ведь нельзя же сделать омлет, не разбив...

— Учти, Спанки, что я люблю их. Я знаю, что они тебе не особенно понравились, но другой семьи у меня нет.

— Я знаю, что они тебе небезразличны. Кстати, перемены, которые произойдут в их жизни, благотворно скажутся и на тебе. Но для этого тебе надо набраться лишь немного терпения. А сейчас, чтобы все получилось как надо, я прошу, тебя оказать мне одну услугу.

— Говори, что от меня требуется. Постараюсь сделать все, что в моих силах.

— Что бы ни случилось, я хочу, чтобы на протяжении трех недель ты совершенно не контактировал с ними.

— А если они сами свяжутся со мной и скажут, что им необходимо срочно видеть меня?

— Уверен, что именно так и будет, однако тебе придется совладать с искушением повидаться с ними. Вне зависимости от того, как часто они будут звонить тебе или сколько посланий направят в твой адрес, ты оставишь их без внимания. Это мое непременное условие. Если ты нарушишь его, то тем самым серьезно осложнишь мою задачу и даже сведешь на нет все мои усилия. Принимаешь мое условие? В подобных делах, Мартин, без взаимного доверия никак не обойтись.

Я почувствовал на себе его пристальный взгляд. Он коренным образом менял мой собственный мир, это касалось только меня, поэтому я не особенно волновался. Сейчас же речь шла о жизни близких мне людей. И кроме того, я не должен был забывать, что однажды я ему не поверил, и он ушел. Вторично рисковать я уже не мог, тем более когда моя жизнь наконец-то стала реально меняться к лучшему.

— Ладно, — сказал я. — Обещаю не вмешиваться.

— Молодец, — осклабился Спанки, в руках которого, откуда ни возьмись, появилась лопата с длинным черенком. Взмахнув ею, он проговорил:

— А теперь можно приступать к делу.